Клавдия Наумкина - Пока кукует над Рессой кукушка… Семейная сага

– Лизаша, не рви себе сердце. Наш Николка не пропадёт. У него в руках ремесло, вон как он фигуры лепит.

– Но почему ему не позволили дальше обучаться?

– Если бы всем сметливым да талантливым из народа дали возможность получить знания, Лизаша, то что бы оставалось делать тем, кто стоит у власти сейчас? Они бы сразу почувствовали свою никчёмность. Вот и не допускают крестьянских детей до науки, боятся на их фоне выглядеть ущербными…

Герасим и не заметил, как заговорил словами бывшего каторжанина Василия Полуэктова, с которым в молодости повстречался во время работы на строительстве дороги. Василий, еще молодой, но уже поседевший и какой-то уставший от жизни, прибился к артели землекопов в Саратове. Работал он хватко, но рассуждал странно и непонятно. Объяснял своим сотоварищам, что народу надобно учиться, получать знания, а потом брать в руки власть. Говорил, что правят страной инородцы, которые изначально не хотят просвещать народ, подпускать его к знаниям. Потому что тогда все увидят, что те, которые правят страной, ничем не отличаются от тех, кого они поработили. А неграмотным и порабощённым народом править намного удобнее.

Молодые землекопы со вниманием слушали крамольные речи Василия, но старшие, умудрённые опытом и учёные жизнью, довольно скоро разъяснили тому, что неча сбивать с толку молодёжь, подбивать на бунт. Через некоторое время Василий тихо исчез из артели.

Герасиму казалось, что и забыл он о той встрече, а вот, поди ж ты, в минуты несправедливости, вспомнились речи Василия, и сам не заметил, как Лизаше ответствовал теми же словами, от которых в молодые годы открещивался.

Всё же, по завершении учёбы, Николке вручили свидетельство об окончании двухклассной церковно-приходской школы и благодарность за прилежание и успешное освоение предметов. Наталья Марковна похвалила своего ученика за сметливость и стремление к постижению новых знаний. Но… никто даже не заикнулся о дальнейшем продолжении обучения.

Герасим и рад был бы отдать сына дальше учиться, хотя и не видел для того в этом проку, но неурожайный год перечеркнул и эти планы. Не было средств для отправки малого в город и оплаты за учёбу. Это огорчало и расстраивало Лизавету, которая уже сжилась с мыслью, что первенец вырвется из круговорота тяжёлой крестьянской доли, сможет осесть в городе, выучиться, стать независимым от причуд погоды…

После затяжной и холодной весны лето наступило с жарой и засухой. Изнуряли частые суховеи. Становилось очевидным, что опять не удастся в достатке запасти кормов для скотины. Зерновые тоже не удались.

Герасим и Лизавета обошли свой участок, добрались до Селиб, опустились под любимой берёзой. Герасим положил голову Лизавете на колени, закрыл глаза. Жена вытащила гребень и привычно стала расчёсывать спутанные кудри мужа. В чёрных, как вороново крыло, волосах не было ни единого проблеска седины, а мужику, поди уж, четвёртый десяток. Не замечалось и поредения волос. Как был в молодости с густой копной, так и остался. Младшая Маняша, по всему видать, переняла цвет косиц от отца, правда, нет у дочери такой густоты и жёсткости волос.

Герасим, отдавшись на волю Лизаветиных рук, задумался о чём-то своём, унёсся в далёкое прошлое, потом задремал под ласковое движение гребня по волосам. Так бы вот и лежал в этой опьяняющей неге рядом с той, что всегда окажет поддержку и утешение.

Где-то со стороны леса донесся крик кукушки. Лизавета, как в детстве, внутренне произнесла заклинание: «Кукушка, кукушка, сколько мне зим зимовать, лет вековать?». Разошедшаяся было не на шутку птица, вдруг замолчала. Всего раз и крикнула, а потом и затихла. Лизавета сжалась от страха. Знала, что это плохая примета, если после заклинания птица не откликнется. Невольно рука с гребнем дёрнулась и остановилась.

– Что с тобой, Лизаша? – открыл глаза Герасим.

– Что-то тревожно стало. Кукушка замолчала. Как-то нехорошо… Не случилось бы чего…

– Что может случиться, Лизаша? Помнишь поговорку тятюшки: пока кукует над Рессой кукушка, не переведётся наше племя, сохранится наш род. Всё будет хорошо… А и то, вон, слышишь, опять залилась, годы наши считает…

Герасим выпрастался из рук жены и повалил её на откос, затормошил, развеселил, залобызал. И от неги мужниных объятий Лизавета забыла недавние свои страхи. Действительно, ведь кукует же над Рессой кукушка, а значит, будут расти детушки, радовать родителей своими успехами…

Во второй половине лета жители деревни поняли, что зима предстоит голодная. Надо было думать, как расплатиться с налогами, запасти фуража и муки в достатке. Многие заблаговременно приступили к заготовке подручных материалов для мастерства в зимнее время.

Герасим с Николкой и Андрейкой отправился на ямы, чтобы пополнить запасы глины на предстоящую зиму. Глиняное месторождение было неподалёку, но хранилось в глубокой тайне. Не всякая глина даёт качественные, крепкие и звонкие горшки. Потому испокон века каждый гончар стремился найденный выход хорошей гончарной глины замолчать, упрятать от соперников. Выработка глины Герасиму перешла от отца, который справедливо поделил свои находки между сыновьями. Братья знали о расположении ям каждого, но традиционно сохраняли эти сведения от пришлых.

Привычно одарив щепотью табака духа глиняной выработки и испросив разрешения у него на работу, Герасим приступил к заполнению корзин глиной. Сыновья оттаскивали полные корзины в сторону. Они внимательно следили за действиями отца, внутренне повторяя его слова и движения. Вот отец закончил работу, поблагодарил того, кто охраняет выработку, поклонился и опять кинул щепоть табаку. Кисет с табаком Герасим всегда носил с собой, хотя сам никогда не курил, считал это бесовской забавой, которую не одобряют древние боги. Корзины с глиной перенесли к телеге, укрыли от любопытствующего и недоброго взгляда. Считалось, что если кто позавидует или слово дурное скажет вослед, не удастся сделать хорошей посуды. Потому назад возвращались окольной дорогой, словно бы из Карпова.

Уже подъезжая к деревне, почувствовали что-то тревожное. Над избами поднимались клубы дыма. Кто-то бил в железяку, собирая народ, отовсюду бежали деревенские.

– Никак это у нас горит? – воскликнул Герасим и хлопнул поводьями по бокам Гнедого. Тот перешёл на бег.

Николка с Андрейкой рванули вперёд, к своей избе. Там уже суетился народ. Кто с вёдрами, кто с баграми. У овощника стояла нянька Груня в обнимку с вынесенными из избы образами и шептала беззвучно молитвы, тут же, рядом с ней были и сёстры. Они сидели на кое-каких пожитках, что успели вынести из горящей избы. Мамушка распахнула скотный двор, чтобы выпустить живность, пережидавшую полуденный зной в тени закуты и погнала подальше от пламени. Оставив Гнедого за околицей, Герасим бросился к дому. Братья и отец, а также дальние родичи сбивали пламя с крыши, растаскивали и тушили занявшийся скотный двор. Женщины таскали воду и заливали очаги пламени.