Клавдия Наумкина - Пока кукует над Рессой кукушка… Семейная сага

Благодаря общим усилиям удалось отстоять деревню, а вот избу Герасима уберечь не удалось. Сгорела крыша и часть стен, а скотный двор и овин полностью.

Откуда пришёл огонь, никто так и не смог понять.

Вдруг занялся ближний луг, ветер погнал языки пламени в сторону домов. Тут же ударили в набат. Но луг тушить уже было поздно, главной задачей для всех было отстоять жильё.

Пожары в деревне случаются нередко, особенно в засушливые годы. Любая искра, баловство детей или беспечность курильщика могут стать причиной трагедии. Вот почему Герасим всегда наставлял своих детей с пониманием относиться к огню, учил правилам растопки гончарной печи, запрещал даже думать о том, чтобы баловаться куревом, подобно многим деревенским мужикам, схватившим эту опасную привычку во время работы в отходе.

Погорельцы временно поселились в избе Димитрия. Степанида привела обессилевшую Лизавету в печной угол, обняла за плечи.

– Будет тебе, Лизушка. Не рви душу, главное, все живы. Как-нибудь всем миром поможем восстановить избу. А пока поживёте у нас. Тебе ведь здесь всё знакомо…

Спустя месяц Герасим приискал в Карпове избу, хозяева которой перебрались в город и продали её с условием на перевоз. Споро разобрал избу совместно с братьями и отцом, и несколькими ходками перевезли её на пепелище. А после уборочной страды всем деревенским миром приступили к строительству нового жилья. Вокруг печи поставили сруб пятистенку. Окнами горница и жилая часть выходили на Рессу. В избу вело высокое крыльцо на шесть ступенек, под домом была выложена каменная подклеть, где теперь планировал хозяин устроить гончарную мастерскую.

Герасим стремился создать максимальные удобства своим пережившим пожар домочадцам. К дому примыкал под единой крышей и скотный двор. Так что зимой из сеней по коридору, не выходя наружу, теперь можно было попасть в дровяник, тут же располагалась зимняя уборная и вход в скотный двор, где были оборудованы стойла для коровы, телёнка и Гнедого, закута для овец и птичник для кур. А дальше был сеновал и загон, в котором в летнее время будет отдыхать скот.

После Покрова домочадцы въехали в новое жильё. Первой по давним приметам впустили кошку. Та привычно вскочила на загнетку, а с неё на лежанку. Все облегчённо вздохнули. Нянька Груня внесла образа, установила их в красном углу на привычное место, истово перекрестилась и прочитала молитву. За ней повторили и перекрестились все остальные.

В печном углу, ставшем теперь шире и просторнее, Степанида расставила посуду, что изготовил Василий в подарок на новоселье. Тут же затопили печь, перенесли сундук с одёжей, постели. Женщины засуетились в приготовлении застолья. Невестки принесли разносолов, в печурке, пока печь-кормилица накапливала тепло, сварили картошку. Мужчины чинно уселись за столом в красном углу и отметили заселение в жильё малым пирком с пожеланиями долгих лет жизни хозяевам.

…Жизнь помаленьку налаживалась. Всю зиму Герасим с сыновьями в новой мастерской готовили горшки да плошки. Украшали их с выдумкой хозяйкам на любование. Мальцы в промежутках между делом лепили игрушки детворе на потеху. Сюда нередко спускались и Лизавета с нянькой Груней и старшей Аришей, которую уже приучали к женской работе. И вновь, как прежде, пели гончарные станки, крутились в женских руках веретёна. Иногда нянька рассказывала сказки, которых знала несметное множество, иногда кто-нибудь затягивал песню, её тут же подхватывали остальные.

В новой избе всё было продумано, всё удобно. Герасим, подсмотревший обустройство жилья в тех местах, в коих приходилось работать в отходе, оборудовал всё так, чтобы Лизавете не приходилось зимой часто ходить по двору. Жена стала его беспокоить.

Вроде всё такая же деятельная, спорая и весёлая, Лизавета вдруг могла побледнеть, начать задыхаться. Тут же искала куда бы присесть. Но, чуть отдохнув, вновь принималась хлопотать по дому.

Герасим возил её к земскому доктору в Юхнов. Тот долго слушал грудь и спину Лизаветы, выписал лекарств. А на вопрос мужа, что за хворь приключилась с женой, ответил что-то непонятное: вроде как жаба завелась у неё внутри и душит теперь. Надо беречься от тяжёлой работы и переживаний.

По внутреннему рассуждению Герасим пришёл к выводу, что господин доктор явно спутал крепкую, работящую крестьянку с утончённой, истеричной барышней из господского сословия. Деревенские женщины с младенчества приучаются к тяжёлому труду. А что до переживаний, то Герасим никогда не давал жене повода для этого. И что за жаба такая у Лизаветы в груди? Видно, привык земский доктор обманывать благородных господ всякими придумками, деньги из них выманивать.

Но к советам городского доктора всё же прислушался. Мысли не мог допустить, что его Лизаша может заболеть.

Всё следующее лето Герасим провёл дома. Надо было доводить до ума дом и подворье. То, что было только начерно собрано прошлой осенью, требовало обработки и обустройства. В сенях он расположил лари для зерна и муки, в проходном коридоре устроил лестницу на чердак дома, откуда можно было без проблем пробраться на сеновал в летнее время.

Лизавета всё также привычно хозяйствовала в доме, не покладая рук занималась огородом и домашними делами. Но, порой, медленно опускалась на лавку и некоторое время сидела так без движения. Потом, будто вспомнив о чём-то, вновь принималась за дело.

Нянька Груня с тревогой поглядывала на племянницу и покачивала головой, но ничего не говорила. Только старалась перехватить любою тяжесть, что задумает нести Лизавета. Та вначале противилась такой помощи, но потом перестала сопротивляться. А в глазах её тенью стала мелькать потаённая грусть.

Вместо отца этот год впервые в отход отправился пятнадцатилетний Николка. Его взял под свой присмотр дядька Семен. Малец уже заметно вытянулся и расправил плечи. Над губой затемнела полоска усов. И весь он стал наливаться юношеской силой.

Перед отъездом Николка, немного стесняясь, обнял свою мамушку, прижался к ней, как прежде, в детские годы, уловил родной запах.

Лизавета огладила его вихрастую голову, которая была уже выше ее, привычно пробежалась рукой по спине первенца. Как вырос за последние месяцы сын, становится мужиком.

Так они простояли некоторое время, обнявшись, пока Герасим несколько насмешливо не проворчал:

– Ну, будя, не на век расстаетесь. Чай, осенью заявится назад наше чадушко…

Николка проворно чмокнул мамушку в щеку, сразу засмущавшись отцовой насмешки, и выпраставшись из родительских объятий, поклонился тяте, получая благословение и напутствие.

Герасим уложил пожитки сына в повозку, тронул вожжи, призывая Гнедого к вниманию. Братья заторопились к повозке, привычно расставаясь с домочадцами. Только для Николки это было первое далекое от дома путешествие.