Николай Иовлев - Художник - шприц

Зелье кончилось быстрее, чем я ожидал. Следовало, конечно, учитывать возрастающие потребности. Заправил вену остатками, застраховавшись от ломок на несколько часов, а утром - хоть не просыпайся. Необходимо пошевеливаться, пока перегорающее топливо питает энергией. Сахарная лень придавливает к подушке, но что-то надо делать, обязательно, сейчас, сегодня: завтра будет поздно. Только - что? Звонить Салату? - так единственное, что гадючий выродок Салат может бросить утопающему, это гиря. Кому еще исторгнуть кручинный? всхлип? Годков пять назад можно было смотаться на рынок и у прикидывающихся дурами старух нахватать выхолощенных маковых коробочек - по пятаку за штуку, но теперь, в эру эгоистических откровений, старые черепахи прозрели, п е р е с т р о и л и с ь, - и только очень немногим, проверенным и перепроверенным (спецгруппы по борьбе с наркотой шерстят в полный рост) уступают каждую головку за полтинник. Ну, а уж эти проверенные-перепроверенные - висельники вроде Салата - впаривают стакан перемолотых коробочек, умеренно разбавляя свежую труху уже отработанной, за сотню - самое малое. А когда... Стоп! Нет, не померещилось: в коридоре тренькает телефон. Сейчас тетя Муся проковыляет к нему из своей светелки, и я в который раз услышу ее нытье - о мигренях и схватках в пояснице. Так и есть; шарканье. Приближающееся к моей двери, удаляющееся от нее - к телефону.

- Да. Кого? Говорите громче, я плохо слышу. Сейчас.

Шарканье в обратном направлении и - неожиданно резкий, пугающий, хоть я и ожидал его, стук в мою дверь.

- Юра, ты дома? К телефону.

Черт возьми. Дома я или нет? Кто бы это мог быть? Кто бы ни был - хуже не будет. Хуже некуда. Надо выползать.

В ухо из телефонной трубки вливается голос Салата:

- Здорово, Лебедь. Спишь, что ли?

- Давно не виделись.

- Сам знаю. Дело есть.

- Ну.

- Надо, чтоб ты подъехал.

- Не могу. Я занят.

- А ты освободись.

- Я не могу освободиться. Я одержим творческим психозом.

- Это дешево стоит, Лебедь, - голос Салата, стряхнув благожелательность, иссушенно-ультимативен, - но за это можно дорого заплатить. Через час - жду. Бизон подарок готовит. Гонец от него был. Все, конец связи. Жду.

Медленно опускаю трубку на телефоньи рога. Почему меня потряхивает? Бизон. Подарок. Это серьезно. Но при чем здесь я?

Бизон - не средней руки негодяй вроде Салата, а закоренелый мерзавище. На него пашет взвод широкоплечих головорезов - бывших боксеров, каратистов, самбистов, он обложил налогами, какие и не снились Минфину, рынки и тучи, халдеев, пивников, кидал, ломщиков, форцов, шулеров, проституток, валютчиков, ворюг всех мастей, торговцев водярой и наркотой, наперсточников и прочую сволочь, - и объявил себя Крестным отцом. Разъезжает Бизон на элегантном "мерседесе" с личным водителем и бдительно следит за добросовестной уплатой оброка; тех же, кто не хочет делиться, преследует пока не сломит. Для особо брыкастых экземпляров боевики Бизона держат в лесном урочище избушку с горницей, обставленной на манер камеры пыток. Утверждают, что среди разнообразных способов уговаривания костоломы Бизона применяют вовсе редкие и весьма интенсивные: стойкого жмота кладут, к примеру, в настоящий гроб и пилой-двуручкой перепиливают крышку, пока из-под нее не донесется вопль раскаянья; или под вздернутого на дыбу сквалыжника ставят примус и увеличивают выброс пламени из форсунки, не воротя носы от запаха жареной человечины, - до тех пор, пока не последует согласие о сотрудничестве. Или - утюг на живот, хорошенько прокаленный на углях, или - кочергу в задницу. Да что там пытки, - денег у Бизона столько, что он в состоянии нанять убийцу. Как-то раз, говорят, этот владыка теневой экономики просадил в карты триста тысяч, - и сполна, без истерики и выкрутас, заплатил долг. Многие охотно отстегивают мзду столь могущественному воротиле: при хорошем поведении ягнят он может и покровительствовать, выручая в трудную минуту. Вляпался какой-нибудь торговец коньяком на обсчете - тотчас галопирует к Бизону. И Бизон подсобляет. За отдельную, разумеется, плату. Иногда ему достаточно проронить в трубку два-три слова. В последнее время, если верить сплетням, Бизон практикует особо вандалистские приемчики извлечения дополнительной платы: его люди подсказывают бэхээсэсникам, где вскрывать хищения, прихлопнутое ворье бежит за помощью к Бизону, - и стонет от поборов, но несет дополнительную. Не так давно в неформальной прослойке города произошел раскол, она развалилась на фракции, и противники Бизона, требуя свою долю, стали посягать на часть его обложенных налогами владений. В пригородном кемпинге были организованы переговоры группировок с присутствием первых лиц, - и дело закончилось вначале бойней холодным оружием - цепями, кастетами, ножами и дубинами, а потом в ход пошли и стволы. Зал интуристовского мотеля превратили в груду черепков, главе противостоящей Бизону команды выпустили кишки, а с ответом перед судом предстали лишь несколько козявок из охраны Бизона, отделавшихся кратчайшими - Бизон позаботился - сроками. Эмвэдэшники скрежетали зубами, доподлинно зная, чьих если не рук, то ума это дело, владея достоверными данными и о других бесчинствах Бизона, но не могли его не то что посадить - даже арестовать. Да, богат чудовищно, но все богатства оформлены на подставных пешек, на родственников, близких и приближенных. И ведь сам-то он никого не грабил, не избивал, не отправлял на тот свет. Когда же у человека такие связи и деньги, ему ничего не стоит пустить следствие по ложному фарватеру, либо закрыть любое дело, даже самое, казалось бы, беспроигрышное...

Но при чем здесь я - маленький, незаметный, безвредный и безденежный ловец кайфа? А не пошли бы они все! - все эти бизоны и салаты! Никуда я не поеду! Граждане СССР имеют право на отдых. Заваливаюсь на пиван.

Где он, выход? Выхода нет...

В каждого Мировая Гармония вложила свою, особенную каплю, в каждом запрограммирован свой талант, только далеко не все его выявляют...

Я всегда, с самого, наверно, изначального момента затеплившегося сознания, восхищался умением превратить мертвые краски в живые предметы на плоскости, способности воссоздать на шершавом полотне кусок мира в собственном видении. Только художник, как никакой иной жрец искусства, в силах отобразить нашу связь с природой столь совершенно. Мне повезло: я быстро распознал свое предназначение. Неплохо, видимо, рисовал уже в младенчестве, а в юношестве без труда проскользнул в художественную школу, даже стипендию получал. Пока на первой сессии не представил на суд взыскательных мэтров первое полотно. Из клеточки багета па зрителя уныло смотрел, словно моля о помощи, приучаемый к повиновению первогодок Советской Армии. Все у него было в порядке: и выглаженное обмундирование, и белоснежный воротничок, и значки на груди, а в ладонях - письмо. Но вот глаза... Они-то и подвели меня под монастырь, раздраконив поводырей: работу обвинили в отступлении от традиций, в упаднических настроениях, в пагубном, тлетворном воздействии... А на следующей сессии, после разгрома второй моей работы, с которой еще более сокрушенно взирал уже лагерник, меня перевели в прежнюю школу - как бесперспективного и нехорошо влияющего.