Сергей Каледин - Коридор

- Зусмана сегодня встретила,- сказала Марья, отводя предыдущий разговор подальше.- В Англию едет. Хотел зайти перед отъездом.

Михаил Семеныч поморщился.

- Жидов-то зачем привечаете?.. Служба - одно, а Домой к чему?

- Да он же тебе понравился в тот раз,- от отцовской несправедливости Марья даже покраснела.- Сам говорил; умница! Кудрявый такой, высокий...

- А-а... Этот? Ну пускай тогда. Видный мужчина.

Михаил Семеныч, будучи сам роста небольшого, терпеть не мог мелких женщин, а мужчин и подавно. А если человек роста удовлетворительного, так не все ли равно, какой нации. Тем более что много инженеров - старых и новых товарищей Михаила Семеныча - были из евреев. А насчет "жидов" - это он так, подразнить начальственную Марью.

- Да, он красивый...- вздохнула Марья.- На Петю даже чем-то похож.

- Самая-то замуж собираешься? - спросил Михаил Семеныч, исподлобья взглянув на дочь.- Или так и будешь вдоветь до морковкина заговения?

Марья молча вышла из-за стола, достала из сумочки платок и еще что-то, повернулась спиной к столу.

Муж Марьи Петя-прапорщик, георгиевский кавалер, после войны вернувшись домой, обнаружил, что его молодая жена Машенька уже не просто Машенька, а член укома Марья Михайловна. Он же как был калькулятором на фабрике до войны, так им и остался. Машенька приходила поздно, куда-то все ездила по партийным делам. Петя ревновал. Потом добрые люди навели его на мысль, что ездит она не только по партийным делам. Петя достал цианистый калий и умер.

...Михаил Семеныч почувствовал неудобство: что это - дочь спиной встала к отцу и стоит. Он тихо подошел к ней, заглянул через плечо, встав на цыпочки: Марья, смахивая носовым платком редкие слезы, смотрела на фотографию, где Петя лежал в гробу.

- Тьфу ты, господи! - расстроился Михаил Семеныч.- В гробу-то он тебе на кой хрен теперь нужен?! Спрячь, сказал!..- Он даже топнул ногой от раздражения и мешающей ему жалости к дочери и, резко растворив дверь на балкон, опять вышел на воздух.

- Да не ходи ты туда, ради бога! - всхлипывая, крикнула Марья, памятуя про нелюбовь отца к голой женщине.

- Орет ктой-то,- обернувшись, громко сказал с балкона Михаил Семеныч.Аграфена! Глянь.

Глаша, прибиравшая со стола, с чайником в руках вышла на балкон. Кричал дворник Рашид.

- Э-эй! Папашу бери!..- доносилось снизу.- Папаша ваша!..

Глаша перегнулась через перила:

- Чего крик поднял?

Рашид тыкал пальцем в пролетку под балконом: _ Папаша... папаша... совсем больная... Глаша сразу поняла, в чем дело. _- Петра Анисимовича привезли. Выпивши. _ У-у-у! - зарычал Михаил Семеныч, задом убираясь в комнату.- С черного хода пусть подают. Срам-то!..

- Во двор вези! - перевела дворнику его слова Глаша.

- Ты подумай,- улыбнулся Роман.- Опять напился с утра пораньше.

- Ладно! - ударил Михаил Семеныч кулаком по столу.- Сопляк! С его поживи! Ступай, принять помоги!- Он полез в карман, достал деньги.Аграфена! На. Дай татарину.

"А говорил - мелочи нет",- механически отметила Марья.

- Я тоже пойду за дедушкой,- сказала Аня.- Можно, дедушка?

- Ну, сходи,- пробурчал Михаил Семеныч.- Дедушка старенький заболел...

- Нет,- замотала головой Аня.- Он вино выпил.

Несмотря на соседство с кабельным заводом, который сам по себе был вонюч, двор пах мокрым лесом. Мощные, тесно посаженные деревья не пропускали к земле солнечное тепло, и мокрая от росы трава, от которой шел густой запах, просыхала только к вечеру, к началу вечерней росы. Под кленами стояли влажные, черные, от старости уже даже не гниющие скамейки. Посреди двора увядала не обогретая солнцем клумба.

Рашид спрыгнул с подножки пролетки, показывая, куда сгружать Петра Анисимовича. Рядом с дедушкиной большой сонной рукой лежал сплющенный фунтик винограда, несколько ягод выкатилось.

- А вы дедушку разбудить хотите? - спросила Аня.- Пусть он лучше поспит, он старенький. Он всегда так спит. Вон там! - она показала на каретный сарай.

Роман обернулся к сестре:

- Может, правда туда? А то на четвертый этаж...

- Нет,- решительно сказала Марья и поставила ногу на ступеньку пролетки.

Пролетка заскрипела и накренилась. Петр Анисимович тихонько что-то пробормотал.

- Аня! Не ешь виноград - грязный,- раздраженно спросила Марья.

А вон мама идет! - крикнула Аня.- И папа!

Марья сняла ногу со ступеньки - пролетка выпрямилась: Петр Анисимович опять что-то сказал. Марья пошла навстречу родственникам. Роман следом. Аня подобрала с пола пролетки виноградины и быстро засунула их в рот.

2. ПУСТЫЕ ХЛОПОТЫ

В тридцатом году в квартиру Бадрецовых-Степано-вых пришел комендант и сказал, что так дело не пойдет: шестьдесят семь метров на четверых (Глаша не в счет) - по нынешним временам слишком жирно. Пожелтевшее удостоверение Георгия в том, что он, "...выполняя ответственную работу на дому, имеет право на дополнительную площадь в размере 20 квадратных аршин", не произвело на коменданта впечатления. Липа кинулась искать обмен, пока не уплотнили. Переехали утром, после ухода соседей на службу, без лишних глаз и еле успели. Когда взопревший комендант прибежал останавливать самоуправство, было уже позд-, но: последний ломовик, груженный скарбом и Глашей, успокаивающей на коленях кота, зашитого в наволочку, выезжал из Пестовского.

Новый дом в Басманном был задуман как студенческое общежитие: шесть этажей - шесть длинных коридоров- один над другим. По обе стороны коридора маленькие квартирки, в каждой уборная и безоконная трехметровая кухня. В конце и в начале коридора - огромные балконы, планируемые для коллективного отдыха и используемые для сушки белья. Задуман дом был в начале нэпа, выстроен - в конце и заселен не студентами, а обыкновенными семьями.

На двухкомнатную квартирку в двадцать пять метров на четвертом этаже этого дома Липа и выменяла две царские комнаты в Пестовском с мраморным камином и каменной женщиной на балконе. Из всей родни Липа теперь единственная имела отдельную квартиру с телефоном, чем очень гордилась.

Поскольку осуществить Липину мечту - отдать Люсю в немецкую школу - не удалось: принимали только детей рабочих,- Люся училась в обыкновенной школе, а немецким занималась у фрау Циммер на улице Карла Маркса. А в клубе железнодорожников на Ново-Рязанской она училась художественному свисту.

Никаких напастей не было до тех пор, пока Аня не заболела дифтеритом. Дифтерит осложнился параличом, и ополоумевшей от ужаса Липе сказали, что, раз девочка умирает, пусть умрет дома. Аню протерли спиртом и выписали из больницы.

Три месяца Липа моталась в поверхностной дреме на табуретке возле кроватки дочери, специально на табуретке, потому что со стула можно и не упасть, если заснешь. Днем же Липа работала старшим экономистом на Метрострое. Подключить Георгия к ночным дежурствам ей даже не приходило в голову, впрочем, и ему - тоже. По вечерам он учился на Высших счетно-экономических курсах и работал уже бухгалтером.