Сергей Каледин - Поп и работник

- Здрасьте,- сказал Бабкин и оторопел: перед ним стоял певец Александр Малинин, даже коса такая же. Бабкин хотел было заглянуть сбоку: у Малинина еще серьга должна быть в том ухе,- но мешок мешал зрению.

- Отец, к тебе! - крикнул через плечо парень. Серьги не было.

- Пусть подождут! - донесся из глубины квартиры недовольный матушкин голос.- Он обедает!

- Подождите,- незаинтересованно сказал парень, оставляя Бабкина в прихожей.

Бабкин послушно стал ждать, только мешок перетащил на другое плечо, поставить на лакированный пол не решился.

Отец Валерий стремительным шагом вышел в переднюю, отряхивая на ходу бороду.

- Э-э, здравствуй, Владимир! - потирая руки, сказал он.

- Здрасьте,- буркнул Бабкин, пряча глаза. Ему было неудобно видеть батюшку одетым не по религии: ковбойка, джинсы... Как будто перед Бабкиным стояла полуодетая женщина.- Картошка вот, Вера Ивановна...

- Э-э... очень прекрасно,- с неожиданным ускорением после долгого "э-э" поблагодарил священник.- Ты на мотоцикле? Мешок-то сними.

Бабкин знал, что у него у самого неприятный взгляд: то ли глаза друг от друга близко, то ли глубоко посажены. Но у батюшки с глазами было еще хуже. Чуть прищурив один глаз, склонив голову набок, он сверлил Бабкина, как учитель двоечника. Как будто Бабкин уже наврал выше крыши и намерен врать дальше. И вот сейчас, с мешком на плече, в очках, закиданных дерюжной трухой, Бабкин вдруг понял, что отец Валерий все время чего-то боится и все время в себе не уверен. Точно так же, как и он сам, Бабкин. Бабкин поставил картошку в угол.

- За свечами мы. С Катериной Ивановной.

- Чтоб она сдохла! - донесся матушкин голос.

- Прекрати, мать! - крикнул батюшка, но так, чтобы матушка не услышала. И добавил погромче: - Поставь нам чайку!

- Сам поставь, я гобелен вышиваю.

- Борис! - позвал отец Валерий сына.- Иди познакомься.

- Не трожь Борю! - отозвалась матушка.- У него через час обедня.

- Не надо,- замотал вспотевшей головой Бабкин. Ему очень хотелось в туалет, но проситься было совестно.

Послышались шаги, в прихожую вышла Ариадна Евгеньевна.

- Ну что ты человека задерживаешь, отец? Пусть едет.

Вязаная юбка на матушке сзади была длинней, чем спереди. У Светланы тоже так задиралась юбка во время беременности.

- Ты, э-э... поздоровайся,- посоветовал отец Валерий жене.

Ариадна Евгеньевна метнула в мужа презрительный взгляд и, уведя лицо в сторону, процедила:

- Здравствуй.

Бабкин кивнул и, используя кивок, внимательно оглядел Ариадну Евгеньевну: нет, не беремен-на. Да вроде и не по возрасту. Хотя Софья Андреевна Толстая чуть ли не в семьдесят лет рожала? Бабкин вспомнил почему-то, как недавно по "Голосу Америки" папа римский запретил верующим пользоваться противозачаточными средствами.

Катерины Ивановны на месте не было. Бабкин вошел в собор. Храм был пустой. В дальнем углу строгий молодой священник отпевал дешевый гроб. На правом клиросе репетировали женские голоса. Один голос был знакомый. Бабкин остановился у колонны, заслушался. Потом голос оборвался, и с клироса по ступенькам легко спустилась высокая, чуть прыщавая девушка в платочке и дымчатых очках, опустив глаза, бесшумно прошла мимо Бабкина. Бабкин узнал: на нее орала матушка в трапезной, когда Толян привел его устраиваться истопником.

- Л-лена! - негромко крикнул ей вслед Бабкин.

Девушка остановилась.

- Вы теперь здесь р-работаете?.. Я Бабкин, истопник в Алешкине.

- Здравствуйте.- Девушка улыбнулась, смиренно прижав руки к груди.

- А мы за свечами приехали.

- Как Вера Ивановна себя чувствует?

Бабкин пожал плечами:

- Не знаю.

- Она ведь не скажет. В прошлом году молчала, молчала, чуть не умерла. Как осень, у нее астма начинается. Ей нельзя топить котлы, угольной пылью дышать. Не позволяйте ей, пожалуйста. Кофе пусть не бережет, я ей еще... пришлю, ей полезно.

- Вы больше совсем не приедете? - вдруг выкрикнул Бабкин, и даже без заикания.- Совсем?

- Совсем,- ответила Лена тихо, но твердо.- Не приеду.

Она постояла молча: может быть, Бабкин захочет еще что-нибудь сказать,- но сказать Бабкину было нечего.

- Простите,- опустив голову, сказала девушка,- мне надо идти.- И боком, чтобы не повернуться к Бабкину спиной, скрылась за колонной.

Катерина Ивановна ждала его возле мотоцикла.

- Отвез картошечку? Ну молодец. Им бы еще свеколки подвезти, морковки, а то, бедные, совсем с голодухи пухнут! Давай грузиться.

Пока грузчики носили в люльку мотоцикла шестигранные упаковки свечей, Катерина Ивановна справилась у мордатой кладовщицы, когда будет ладан натуральный. Та лениво ответила, что розовый ладан не поступал, есть только зеленый - химический.

- Все, мамаш,- сказал грузчик,- десять пачек. Ладан будешь брать?

Катерина Ивановна поморщилась.

- Ну давай два кило... Не ладан, я не знаю, прям как шампунь. Ничего божественного. А по сорок рублей.

Грузчик положил в люльку зеленовато-желтый обломок, похожий на мыло.

- Два кило.

- Восемьдесят рублей? - не поверил Бабкин.

- А то! - ухмыльнулась Катерина Ивановна.- И свечи - упаковка по сорок рублей, и уголь для кадила - таблетка пятачок.

Сзади гуднул грузовик с ленинградским номером.

- Ты знаешь, где метро "Щербаковская"? - забираясь на заднее сиденье, спросила Катерина Ивановна.- Надо нам одним разом уж в управление заехать, отчет сдать. Узнать, сколько на Афганистан в этом году.

- Афганистан вроде кончился,- неуверенно пробормотал Бабкин, заводя мотоцикл.

- Другое чего-нито началось. Поехали!

Возле телефона-автомата Бабкин вдруг резко затормозил.

- Про покойницу сказать забыл,- испуганно оглянулся он.- Про Колюбакину.

- Про Тоньку-то? Позвони, какая беда.

Пока Бабкин дозванивался, Катерина Ивановна рассматривала фотографии киноартистов, выставленные в газетном ларьке.

- Вон этого покажите,- попросила она старика киоскера.- Нерусского.

- Джигарханяна? - Старик положил фотографию на газеты.

- Почем? - спросила Катерина Ивановна, берясь за фотографию.

- Не хватайте! - проворчал киоскер.- Руки грязные.

- Подавись ты своим Жихарганяном! - Катерина Ивановна обиженно кинула артиста на прилавок.

Светлану, жену Бабкина, год назад выгнали из очень русского журнала за то, что она смертельно обидела любимого журналом автора - исследователя убийства царской семьи, вложив в его рукопись положительный отзыв некоего Соломона Фукса.

Светлана на службу больше не рвалась, со вкусом расположилась дома, печатала, а Бабкин по вечерам после работы стал мести школьный двор, возмещая потерянную женой зарплату. Дворником по совместительству он числился и по сей день.

Поэтому Бабкин, вместо того чтобы свернуть за эстакадой на проспект Мира к "Щербаковс-кой", блудливо шмыгнул через проспект к Савеловскому, где проживал еще две недели назад.