Инна Кинзбурская - Дорога на высоту

Светлана притянула дочку к себе.

-- А ты?

-- А мне сейчас не дают отпуска. Мы потом все обсудим. А сейчас -- ужинать.

Все трещало, рушилось, падало, а она стояла у стола и резала для салата овощи. И не было слез. Она знала, что плакать нельзя. Надо жить. Как-то надо жить. Она оказалась одна, совсем одна в этом пошлом и безжалостном мире. Перед ней стена. Кажется, так просто сказать: "Какая чепуха! Это неправда. Мне нужен только ты". Но сказать это невозможно.

В ту ночь Светлана легла спать с дочкой, раздвинув ее складной диванчик.

-- Ты кашляешь, -- объяснила она Светке, -- и раскрываешься. Надо тебя укрывать, греть.

-- Ой! -- обрадовалась девочка. -- Я постараюсь кашлять долго.

Утром ее вызвали к Главному на совещание. Могли и не вызывать. Хотя внешне выглядело нормально: разговор шел о работах на атомной станции. Когда совещание закончилось, Главный всех отпустил, оставил только нескольких, в том числе и Светлану. Говорил со всеми по очереди, затем отпускал, она осталась последняя. Он встал из-за стола, подошел к двери, проверил, плотно ли она прикрыта. Светлана поняла, что ему надоело ходить кругами. Сейчас... Но он спросил участливо, мягко:

-- Что с тобой? Мне показалось, что ты не слушала, о чем говорили.

-- Это экзамен? -- Она и в самом деле почти не слушала, голоса доносились, как издалека. Но сказала спокойно, даже с вызовом:

-- Могу повторить все, что касается наших программ.

Он рассмеялся, как смеются словам ребенка.

-- Ладно. Иди, работай.

В этот вечер она возвращалась домой поздно, было уже почти темно. Она медленно шла по краю тротуара, ни о чем не думая. И вдруг -- Светлана даже вздрогнула от неожиданности -- рядом с ней на шоссе остановилась машина. Все в институте знали эту красную "Ладу".

Он опустил стекло:

-- Садись. Довезу.

-- Спасибо... Я пешком. Мне близко. -- Она продолжала идти.

Он открыл дверцу, выпрыгнул из машины и перегородил ей дорогу. Взял ее за руку выше локтя. Сжал. Выдохнул мягко, обволакивающе:

-- Света...

Вот так. Все просто. Предельно просто. Женщины, наверное, быстро сдавались.

Светлана чуть отстранилась, спросила, скривив губы:

-- Что это с Вами? -- Она не помнит, добавила "Фи..." или только хотела. Но лицо точно выдало эту брезгливость. Он разжал пальцы, она высвободила руку. И пошла.

Красная "Лада" промчалась мимо.

А дома все шло по-старому, будто и не было того разговора, только Светлана все еще спала с дочкой, хотя та уже давно перестала кашлять.

И тут ее отправили в командировку. Сложную. Трудную. Долгую.

Светлана справилась и вернулась, довольная собой. Было трудно, сложно, но все теперь позади. Какой-то большой начальник из какого-то министерства без конца благодарил ее, жал руку. Хвалил.

А что будет с ними? С их домом?

Чем жил этот месяц Толя? Наслаждался свободой? А может, тоже лежал ночами без сна и думал? Тосковал по ней? Невозможно, чтобы все вдруг рухнуло.

Нет, этого не может быть...

Наверное, все женщины думают: со мной такого произойти не может. С другими -- да, со мной -- ну что вы! Никогда!

Он протянул ей еще конфету. Она почувствовала, что сейчас задохнется. Встала, сгребла в мойку посуду, мыть не стала, спросила, сама не узнав своего голоса:

-- Разберем вещи?

-- Да, -- его голос тоже был неожиданно глухим.

Они вошли в комнату, она первая, он следом. В комнате было чисто, красиво, уютно, вещи лежали на своих местах, это был их дом, ее привычный мир. И Светлане вдруг показалось, что ее здесь ждали. Несмотря ни на что. Только не надо иллюзий. И не плакать. Не плакать. Не плакать.

Господи, она всего-навсего женщина.

Главное -- не смотреть ему в лицо. Иначе она точно расплачется и скажет, что нет больше сил вот так жить.

Анатолий внес в комнату сумку и поставил на ковер, не обтерев, как обычно, дно. Оно могло быть грязным, но какое эти могло иметь значение сейчас? Светлана почувствовала, что он тоже, как робот.

Она опустилась на колени, чтобы открыть сумку, но движок замка-молнии заело, она дергала его туда-сюда, не помогало.

-- Давай я, -- сказал Анатолий, присел на корточки рядом, нетерпеливо протянул руку к движку молнии. Их пальцы на миг встретились, это короткое прикосновение было неожиданно острым, оба вздрогнули, но не взглянули друг на друга.

Анатолий открыл сумку, стал копаться в ней, тоже нетерпеливо.

Что с ними стало? Что с ними стало? Все, как в тумане. И только яркое спасительное пятно -- импортные шмотки в горле раскрытой сумки, как будто нет на свете ничего важнее: для нее показать эти шмотки, для него -- посмотреть. Она молча лихорадочно стала выбрасывать на ковер вещи, по одной, по две, пачками. Она кидала, он подбирал, встряхивал, ища то, что предназначалось ему, отбрасывая женское и девчоночье. Наконец, он поднялся, держа в руках светло-серые брюки из тонкой плотной материи, развернул их перед собой, с полминуты рассматривал карманы, заклепки и молнии, произнес:

-- Класс! -- Голос у него звучал спокойнее.

Не выпуская из рук драгоценность, тут же, посреди комнаты, сбросил брюки, в которых был, надел новые. Пошел в спальню посмотреть на себя в зеркало. Пока его не было -- наверное, целую вечность -- Светлана сидела, не двигаясь, в голове было пусто и тупо.

Он вернулся довольный, брюки ему понравились.

-- Сколько?

Вопрос был обычный, все, как раньше. Она так же, как всегда, назвала цену, для этого не надо было выходить из своего тупого оцепенения. Он произнес: "Ого!", но тут же махнул рукой: а, черт с ним! Стал перед Светланой:

-- Нормально?

Брюки сидели на нем отлично, сбоку только была небольшая морщинка. Светлана потянулась, чтобы разгладить, рукой ощутила знакомое тепло его тела, отдернула руку, опять наклонилась над разбросанными пакетами.

-- На вот это...

Анатолий взял из ее рук светлую куртку на молнии, тоже с заклепками и карманами. Опять спросил:

-- Сколько?

Цена быта жуткая, но Анатолий вновь махнул рукой. Что означал этот жест? Живем один раз, почему бы не походить прилично одетым? На то и вкалываем, чтоб зарабатывать, а зарабатываем, чтоб тратить. Или -- ему, как и ей сейчас, все равно. Мир рушится, какая разница, стоит куртка двести или полторы тысячи?

Он опять отправился в спальню, к зеркалу, долго не возвращался, а она опять сидела, не двигаясь. Было жутко. Что-то уходило, отдалялось от нее, Светлана не могла понять -- что, и почему так трудно дышать.

Анатолий вернулся, полностью облаченный в импортные шмотки, стройный и поюневший, какой-то другой, совсем не тот, что встречал ее на вокзале. Он и тогда был неплохо одет, но сейчас перед ней стоял человек преуспевающий, человек, у которого все "о кей". И это -- ее муж. Пока еще муж.

Она видела его сквозь пелену. А в руках машинально сжимала блузку из легкой серебристой ткани.