Максим Горький - Том 18. Пьесы, сценарии, инсценировки 1921-1935

Елизавета. Я тебе, Вася, прямо говорю, и не первый раз: с тебя — хватит, а мне — мало!

Достигаев (сел) . Ну… до чего же ты, подлая, бесстыдна!

Елизавета. И не подлая, и не бесстыдная! Я правду говорю — ты умный, ты знаешь — правду!

Достигаев. Да… чёрт тебя возьми вместе с правдой этой! Глупа ты… до святости, изверг естества! Ты — солги, да чтоб приятно было! Обидно мне или нет, что я — стар для тебя? Слышишь, как я с тобой говорю? Видишь, ну?

Елизавета. Вижу. Всё вижу. И — понимаю. А лгать тебе — не стану. Солгу — ты поймёшь, и разрушится наша дружба, а твоя дружба мне дороже, чем твоя любовь…

Достигаев. Эх, Лизка…

Елизавета. Я от тебя никуда не отойду, и никто меня не сманит, никто! Я — знаю, другого такого, как ты, нет!

(Глафира — с подносом, на нём две бутылки, бисквиты в вазе, яблоки.)

Достигаев. Ну… ладно! Молчи. И — вот что: Павлина — ты не дразни, оставь эту глупую твою привычку. Вообще — дразнить никого не надо, не такие дни. Лишнего не болтай. И пора бы тебе иметь взгляды. Оглядываться надо. Время опасное…

Елизавета. Не умею я учиться, Вася! Да я и без науки ничего не боюсь, как та девица, которая поёт:

Достигаев. Ты — не шути, не время для шуток! Взяла бы словарь, почитала. Вот, примерно, Дарвин, англичанин, он проводит такой взгляд: надо приспосабливаться! Всё живёт, потому что приспособилось, а не просто: родилось, выросло и живёт… беззащитным дураком! (Антонина — с тарелками.) Тебя с Антошкой надобно посадить на идеологическое питание… на диэту! Почему не идут сюда?

Антонина. Там спор с Павлином.

Достигаев. Э, болваны… (Идёт. Елизавета — под руку с ним.)

Глафира (из тёмной комнаты) . Шура прислала товарища сказать, что она и сегодня не ночует здесь и не беспокоились бы вы. А если хотите видеть её — товарищ проводит вас. Она — в совете. Очень желает видеть вас.

Антонина. Нет, не пойду. Такая слякоть, холод. Придёт же Шура завтра… послезавтра? Ну — когда-нибудь? (Глафира молчит.) Начинается что-то серьёзное, Глаша?

Глафира. Мне неизвестно.

Антонина. Вы тоже уйдёте к ним, да? А мне вот некуда идти. Ни с вами, ни против вас… не способна.

Глафира (грубовато) . Может — ошибаетесь вы? Посмотрели бы поближе на людей, которые верят и решают…

Антонина. Мне верить — нечем. У меня нет этого, чем верят. Я говорю, конечно, не для того, чтоб вы пожалели меня.

Глафира. Я понимаю, что жалость мою вы за обиду себе приняли бы. Нет, я не жалею. А трудно мне понять — как это, почему? Жил человек свободно, читал книги какие хотел…

Антонина. И оказался ни к чему не способен, да?

Глафира. Вы… не одна такая, много таких…

Антонина. Это вы — утешаете?

Глафира. Нет, зачем же?

Антонина. А где эта смешная монашенка?

Глафира. Она своё место найдёт…

Антонина. Ну, прощайте, Глаша!

Глафира (удивлена) . Я ведь не сегодня ухожу.

Антонина. Скажите Шуре… нет, лучше я напишу ей…

Глафира. Сейчас?

Антонина. После. (Ушла к себе.)

(Глафира, нахмурясь, смотрит вслед ей, делает движение к двери, но отмахнулась и пошла в комнату налево; уступает дорогу Павлину, Алексею, Виктору.)

Павлин (возмущённо) . Прискорбно, весьма прискорбно, молодые люди, что вы так легкомысленно, с кондачка относитесь к слухам, столь грозным.

Виктор. Но — объясните: где же Керенский, войска?..

Алексей. Министры?

Павлин. Объяснить я ничего не могу. Но верю в самое невозможное…

Виктор. Ну да, это верование — ваша профессия…

Павлин. О, боже мой, боже! Что приходится слышать! Повторю вам, да подумаете: разумом наделены мы от бога не для упражнений в бесплодном высокоумии, хотя подобает нам и ереси знать, да искуснейшими явимся противу еретиков…

Достигаев (входит с бутылкой в руке) . Значит: в Петрограде образовалось новое правительство, рабочее? Ну, что ж? Деды и прадеды наши из рабочих вышли, отцы с рабочими жили — трудились, почему же и мы не сумеем?

Павлин. Ох, Василий Ефимович, как неприятно шутите вы…

Достигаев. Открой вот эту бутылочку, Алёшка, да не взболтай, винцо нежное! (Обнимает Павлина за талию, ходит с ним.) Ты чего боишься, пастырь душ наших?

Павлин. Помилуйте, — что за вопрос? Власть над Россией захвачена неизвестными людями, из коих большинство — инородцы, иноверцы, а вы…

Достигаев. А я не верю в это и ничего не боюсь!

Павлин. Не может быть, чтоб не боялись, противуестественно это…

Достигаев. Подожди, — в чём дело? Жили мы шутя, за счёт дураков, ну вот: перебили дураков на войне, а которые остались — поумнели и просятся к нам в долю, в компаньоны.

Павлин. Дразните вы меня, Василий Ефимович.

Достигаев. Нет, ты — сообрази… Например — немцы. Чем немец силён? Тем, что по Дарвину живёт…

Павлин. Ох, полноте! Давным-давно опровергнут Дарвин этот!

Виктор. Совершенно верно.

Достигаев. Опровергнут? Не слыхали об этом. Ну, пускай он опровергнут, а привычка к нему всё-таки осталась, и немцы отлично… приспособляются. Немец социалиста не боится, он и социалисту кушать дает. И — что же мы видим? У нас в шестом году кадеты уговаривали народ: не плати царю налогов, не давай солдат! Народ и ухом не повёл… да! А вот, немецкие рабочие, социалисты, в четырнадцатом году, глазом не моргнув, дали денег на войну.

Павлин. Позвольте… невразумительно это!

Виктор. Я тоже не понимаю: что общего видите вы…

Достигаев. Ага? Вот видите? Нет общего-то!

Виктор. Но каков же смысл вашего примера?

Павлин. Постойте… что такое?

(Шум, возня где-то в доме.)

Алексей. Это — в кухне. Пришёл кто-то.

Павлин (встревожен) . Вот видите… вламываются!..

(Виктор — спокоен.)

Достигаев (сыну) . Иди, взгляни, кто там?

Павлин. Я говорю — всего можно ожидать.

Достигаев. Для гостей — не поздно.

Павлин. Кто теперь в гости ходит? О, господи! Вскую оставил нас еси?

Елизавета (вбегает, вполголоса, тревожно) . Вася — представь: Порфирий Петрович и — Губин.

Достигаев (удивлён) . Гу-бин?

Елизавета. Да, да!

Павлин. Разрешите удалиться, ибо считаю безумием риск встречи…