Болеслав Маркевич - Марина из Алого Рога

— Да кто же вамъ говоритъ про обманъ! словно даже и обидѣлся тотъ: — никакого обмана тутъ нѣтъ-съ, потому что естественнымъ теченіемъ, непобѣдимою силою вещей, эстетикъ-съ всегда, въ каждомъ данномъ случаѣ долженъ подчиняться реалисту, ибо самая великодушная фантазія безсильна предъ фактомъ-съ. А съ фактомъ эстетикъ справиться не въ состояніи-съ, и съ перваго же разу мизернѣйшимъ образомъ пасуетъ предъ нимъ-съ, потому что онъ, извѣстно, орелъ-съ, свысока, анъ гранъ!… А реалистъ — кротъ, руки себѣ марать онъ не боится, всякіе входы и выходы знаетъ-съ, терпѣніемъ, голодомъ да холодомъ повитъ и вскормленъ, такъ-сказать… такъ какъ же ему не осѣдлать почтеннаго верхогляда-съ, воздыхающаго о пользѣ народа на тысячномъ матрацѣ и не разумѣющаго даже того, въ чемъ именно эта польза народа состоитъ-съ! Вѣдь вы подумайте только о томъ: вѣдь благодѣтель этотъ съ мужикомъ и говорить-то не умѣетъ-съ, вѣдь, какъ онъ тамъ себѣ ни распинайся и ни гуманничай, вѣдь онъ крестьянскому-то своему воспитаннику вовѣки-вѣковъ чуждъ останется, и будетъ въ немъ видѣть этотъ сынъ народа все то же начальство-съ, которое онъ съ пеленъ пріученъ ненавидѣть!…

— Неправда, пылко заступилась Марина, — онъ этого мальчика, воспитанника своего, любить будетъ, а любовь… это всякій чувствуетъ!…

— Любовь! захихикалъ опять Левіаѳановъ, — любовь во Христѣ?… Ну-съ, эта штука стара, ее бросить пора! На нее босому сапоговъ не сошьешь!… На этой-то штукѣ-съ всѣ они проваливаются, благодѣтели-то!… Какая тутъ христіянская любовь-съ, когда весь общественный порядокъ ни черта не стоитъ, и…

— И вы бы хотѣли мальчикамъ разрушеніе его проповѣдывать! не сдерживаясь болѣе, не дала ему кончить Марина.

"Эге, да какъ она прямо хватаетъ!" подумалъ нѣсколько озадаченный "сынъ отечества".

— Я вижу, барышня, сказалъ онъ громко, — что вы не даромъ изволите проводить ваше время въ обществѣ сіятельныхъ лицъ, слишкомъ вы консервативны стали-съ… Только къ чему вы эти жалкія слова говорите: "разрушеніе" и прочее? Какое тутъ разрушеніе? Коли вещь цѣла и здорова, такъ она отъ слова прахомъ не разсыплется… Ну, а если прогнила она вся насквозь, вѣдь вы ее отъ самогибели ничѣмъ не спасете-съ! Я полагаю, что вашъ графъ, какъ умный человѣкъ, самъ за гниль стоять не станетъ-съ…

— Я все это слышала, знаю! еще разъ прервала его дѣвушка.

Глаза ея горѣли какъ въ лихорадкѣ; она едва совладѣвала съ нервною дрожью, пронимавшею всѣ ея члены.

— Я знаю, я сама испытала… все, чему вы насъ учили тамъ, въ пансіонѣ… и они, эти, — Марина кивнула на столъ съ журналами, — это гниль…. и смерть… да, гниль и смерть!… Я неумѣлая, ничего не знаю, ни за что приняться не умѣю, — такъ хорошо воспитали меня! Но я чувствую, всѣмъ существомъ моимъ чувствую, не этому слѣдуетъ учить народъ… что вы не учители его, а презиратели!… Они, эти "эстетики", надъ которыми вы смѣетесь… такіе люди, какъ графъ, — они тысячу разъ ближе къ бѣдному народу… онъ ихъ всегда въ тысячу разъ будетъ болѣе уважать, любить, чѣмъ васъ, злюковъ, ненавистниковъ!…

Левіаѳановъ опѣшилъ… Этотъ горячій, прерывающійся голосъ, эти сверкающіе глаза, негодующія яркія губы, — ему еще и не случалось натыкаться на что-либо столь искреннее, сильное и красивое. Но, главное, онъ понималъ, что она, эта красавица, гораздо глубже проникала въ суть вещей, чѣмъ онъ это могъ предполагать, и что это подымалось теперь серьезною преградой къ достиженію имъ тѣхъ политическихъ и матеріальныхъ цѣлей, для которыхъ онъ, по иниціативѣ Вермана, пріѣхалъ въ Алый-Рогъ.

— Многоуважаемая эксъ-ученица моя, началъ онъ послѣ довольно продолжительнаго размышленія, стараясь придать теперь какъ можно болѣе игривости своимъ словамъ, — я никакъ не думалъ, чтобы мы съ вами когда-нибудь встрѣтились врагами на пути жизни… А еще менѣе, чтобы вы рѣчамъ моимъ могли придавать неблагонамѣренное значеніе-съ. Такія бесѣды-съ, какъ сейчасъ наша съ вами, повторяются теперь ежедневно во всѣхъ пунктахъ пространнаго нашего отечества. Это еще Тургеневымъ въ Дымѣ замѣчено-съ очень вѣрно: сойдутся вмѣстѣ два русскихъ человѣка, и тотчасъ же начнутъ о судьбахъ Россіи… И высказываются большею частію при этомъ мнѣнія… самыя крайнія-съ, нелѣпыя иногда… Однако это нормальному теченію жизни нисколько не мѣшаетъ-съ, и отъ этихъ разговоровъ никакого разрушенія, ниже бунта не происходитъ-съ… Такъ и теперь между нами… Все, что вы мнѣ выразили о графѣ, - а я не могу не принять въ серьезъ убѣжденія такой умной личности, какъ вы, — доказываетъ мнѣ то, что онъ человѣкъ съ мозгами…. И я увѣренъ, что еслибы мы теперь разсуждали съ нимъ, отправляясь отъ понятій самыхъ противоположныхъ, мы бы непремѣнно сошлись и подали другъ другу руку на одной, равно намъ дорогой идеѣ — на желаніи общей пользы.

— Никогда, никогда бы не сошлись! закачала головой Марина.

— Позвольте однако!… перебилъ ее Левіаѳановъ и — пріостановился. — Вѣдь я васъ настолько знаю… и уважаю, заговорилъ онъ опять, какъ-то насильственно и тревожно усмѣхаясь, — что увѣренъ… вы на доносъ и наушничество не способны…

— Какое наушничество? открыла она большіе глаза.

— Вы не стали бы предостерегать графа… что вотъ это опасный, молъ, человѣкъ… агитаторъ, что-ли?…

— Нѣтъ, нѣтъ! поняла Марина и презрительно усмѣхнулась въ свою очередь, — ничего бы я его не предостерегала… потому что онъ самъ…

Она не договорила. Левіаѳановъ съ ненавистью покосился на нее.

— Вы большое вліяніе на него имѣете-съ? пропустилъ онъ, поджимая свои длинныя губы.

Она глянула на него во всѣ зрачки.

— На такого человѣка вліянія я имѣть не могу, — но уважаетъ онъ меня, въ этомъ я убѣждена…

Онъ не выдержалъ этого взгляда и, пробормотавъ: "я увѣренъ, увѣренъ", пошелъ опять ходить по комнатѣ.

Настало молчаніе… Левіаѳановъ стоялъ у открытаго окна гостиной и глядѣлъ въ садъ.

— Графъ сѣдой? спросилъ онъ. — И голову нѣсколько внизъ держитъ?…

— Д-да…

— Такъ это онъ!… И съ нимъ дама?… Вѣдь онъ не женатъ?

— Н-нѣтъ…

— Такъ позвольте полюбопытствовать: кто же это съ нимъ? обернулся къ Маринѣ Евпсихій Дороѳеичъ.

— Одна его родственница, — княгиня Солнцева.

— Родственница! протянулъ за нею Левіаѳановъ, принимаясь опять глядѣть въ окно. — Ловко одѣта, шельма! выразилъ онъ свое одобреніе, и примолвилъ:- собаку на этомъ съѣли аристократки эти!

Покачиваясь, какъ бы въ раздумьи, съ одной ноги на другую, онъ постоялъ, постоялъ у окна — и вдругъ разомъ повернулъ къ Маринѣ.

— Можете-ли вы мнѣ дать одно ваше честное слово?

— Не дамъ, съ нѣкоторымъ удивленіемъ отвѣчала она:- пока не узнаю, въ чемъ оно должно состоять.