Болеслав Маркевич - Марина из Алого Рога

— Хражданство свое показали, настоящій сынъ отечества нашъ Евпсихій Дороѳеичъ! закартавилъ опять восхищенный Верманъ, Самуилъ Исааковичъ, и треснулъ одобрительно "сына отечества" по плечу.

— А затѣмъ что же произошло? спросилъ практическій Іосифъ Козьмичъ: — сами вы подали въ отставку, или васъ того?..

Онъ досказалъ мысль свою движеніемъ руки…

— Сами, сами! отвѣчалъ на Левіаѳанова "монополистъ", — плюнули какъ благородный человѣкъ — и вышли сами!… И такъ я удивился, скажу вамъ! Ѣду изъ Харькова — и тутъ на станціи встрѣчаю ихъ. Куда вы, говорю, отправляетесь? А они мнѣ это все разсказали: и теперь, говорятъ, ѣду въ Петербургъ, въ военную гимназію желаю поступить, потому тамъ, говорятъ они, начальство настоящее, либеральное… И это совсѣмъ правда, я слышалъ въ Петербургѣ: самая настоящая либеральная цывилизація теперь въ военномъ вѣдомствѣ… Только у меня сейчасъ эта мысль въ голову, — что вашъ графъ тутъ большое заведеніе начинаетъ, и я подумалъ, что такой ученый, какъ Евпсихій Дороѳеичъ, можетъ у него самое лучшее мѣсто получить, съ большимъ жалованьемъ… Іосифъ Козьмичъ, говорю имъ, самый первый сортъ человѣкъ и мнѣ самый лучшій другъ. Онъ можетъ вамъ, говорю, очень помогать…

— А я вамъ на это вотъ что долженъ сказать, прервалъ его главноуправляющій: — помощь моя въ этомъ дѣлѣ ни причемъ, ибо я вовсе до него не касаюсь, и планы графа на счетъ его этой школы мнѣ даже вовсе незнакомы. Вы переговорите вотъ съ ней, небрежно обращаясь къ Левіаѳанову, кивнулъ на Марину Іосифъ Козьмичъ, — ей по этой части болѣе извѣстно. А мы съ вами, Самуилъ Исааковичъ, пройдемъ ко мнѣ…

— Пойдемте, пойдемте, почтеннѣйшій другъ! заспѣшилъ Верманъ.

Марина и бывшій ея наставникъ остались одни.

— Что же вы мнѣ скажете "по этой части-съ?" иронически повторяя слова Іосифа Козьмича, спросилъ дѣвушку Левіаеановъ, взялъ стулъ и сѣлъ прямо насупротивъ ея, и такъ близко, что колѣни его чуть не касались ея платья…

Она отодвинулась съ кресломъ своимъ назадъ.

— Право, не знаю, что вамъ сказать, отвѣчала она, — кромѣ того, что и вамъ, кажется, такъ же хорошо извѣстно, какъ и мнѣ… Графъ устраиваетъ институтъ, въ которомъ будутъ воспитываться народные учителя…

Ей почуялось, что онъ ея не слушаетъ: онъ глядѣлъ не отрываясь на нее; за его темными очками она не видѣла его глазъ, но на губахъ его складывалась какая-то скверная, влажная улыбка, которая ей была очень противна.

— Организмъ вашъ замѣчательно развился съ тѣхъ поръ, какъ я не видалъ васъ, выговорилъ, дѣйствительно, Левіаѳановъ вслѣдъ за этою скверною улыбкой.

Марина окинула его холоднымъ взглядомъ съ ногъ до головы.

— Я полагаю, что вы пріѣхали сюда не для того, чтобы заниматься моею особой! рѣзко и коротко промолвила она.

Онъ передернулъ плечами, всталъ и заходилъ по комнатѣ.

— А въ память того, что я нѣкогда имѣлъ честь быть вашимъ преподавателемъ, видимо подавляя свою желчь, молвилъ онъ, — вы не откажете мнѣ въ отвѣтѣ-съ на нѣкоторые… необходимые для меня вопросы?

— Спрашивайте! На что могу, на то отвѣчу.

— Что за человѣкъ такой этотъ вашъ графъ?

Она предвидѣла, что онъ это непремѣнно ее спроситъ, и отвѣчала безъ замѣшательства:

— Очень хорошій человѣкъ.

— Ну это само собою-съ! хихикнулъ тутъ же Левіаеановъ, — всѣ эти тупицы идеальныя прекрасные люди!

Этого не предвидѣла Марина, — и вся кровь кинулась ей въ голову… Съ какимъ наслажденіемъ швырнула бы она въ эту минуту въ голову наглеца тяжелый бронзовый колокольчикъ, стоявшій тутъ, на столѣ, въ ближайшемъ разстояніи отъ ея руки. Но она сдержалась въ свою очередь.

— А чѣмъ онъ вамъ доказалъ, что онъ "тупица идеальная?" уронила она сквозь сжавшіяся губы.

— Какъ чѣмъ доказалъ? продолжалъ хихикать Левіаеановъ:- да этимъ самымъ институтомъ своимъ-съ!.. Какой же реалистъ, человѣкъ съ мозгами, станетъ жертвовать своимъ капиталомъ — вѣдь онъ-съ, говорятъ, триста тысячъ ухаетъ на это дѣло! — на дѣло, въ которомъ онъ ни бельмеса не смыслитъ!…

— Вы почемъ знаете, что не смыслитъ? вскрикнула Марина, — онъ въ Америкѣ спеціально изучалъ народныя школы!…

Слово "Америка" въ первую минуту какъ бы озадачило знаменитаго Евпсихія Дороѳеича: "На кой чортъ этакимъ аристократамъ пустѣйшимъ въ Америку ѣздить?" пронеслось у него въ головѣ.

— Америка-съ въ этомъ вопросѣ не указъ! возразилъ онъ громко, — тамъ-съ давно люди, граждане свободные… А у насъ прежде всего надобно знать-съ… ту дурацкую штуку надобно знать-съ, что зовутъ русскимъ народомъ!

— А вы его знаете, народъ?

Руку Марины такъ и тянуло къ колокольчику…

— Я, по крайней мѣрѣ, знаю то-съ… куда его вести слѣдуетъ! прошипѣлъ Левіаѳановъ, и безобразною, судорожною складкой скривились его уста…

Онъ обернулся на Марину — и почуялъ на этотъ разъ, что не сочувственъ былъ онъ ей со всѣхъ сторонъ, и что далеко стояла теперь отъ него эта бывшая его ученица-воструха, когда-то, такъ бойко и рабски ему вторя, разсуждавшая "о политико-соціальномъ значеніи типа Катерины въ Грозѣ…"

"Вляпался маленько", сознался онъ внутренно. И тутъ же въ цѣломудренномъ соображеніи объяснилъ себѣ, откуда могла произойти въ ней эта перемѣна: "аристократъ, разсудилъ онъ, клубничникъ, пріударяетъ за нею всеконечно, а ей, дурѣ, лестно!…"

— Нѣтъ спора, заговорилъ онъ вслухъ, довольно ловко заворачивая оглобли, — что люди способные на такія, прямо надо сказать, безкорыстныя жертвы-съ, во всякомъ случаѣ люди почтенные, всякое поощреніе себѣ заслуживающіе… Но все же-съ, стою на томъ, вѣдь это люди не реальные-съ!… Отсюда вижу-съ: витаетъ почтенный человѣкъ въ воздуся-хъ, все человѣчество на перси себѣ принять готовъ-съ, любовь эдакая всеобъемлющая, анъ гранъ… Типъ сороковыхъ годовъ, извѣстно. Эстетикъ-съ!…

— А вамъ какихъ еще нужно? съ вызывающею улыбкой спросила Марина.

— И такіе нужны-съ, и такіе! засмѣялся Левіаѳановъ. — Только за этими, за благодѣтелями-то, изволите видѣть-съ, должны стоять настоящіе, реальные люди… которые все вести должны-съ… И это даже гораздо удобнѣе… и безопаснѣе, потому эти эстетики, аристократы эти-съ, они тамъ, наверху, довѣріе внушаютъ… и за ними человѣку, что говорится, какъ у Христа за пазушкой. Теперь не мало такихъ примѣровъ на Руси: аристократъ, знаете, благонамѣренный, вывѣскою, размалеваннымъ этимъ орломъ, что пучитъ грудь на воротахъ-съ… ну-съ, а тамъ, внутри зданія, реалисты настоящее дѣло дѣлаютъ-съ! уже захлебывался и облизывался Левіаѳановъ, рисуя предъ Мариной эту соблазнительную для него картину.

— А кто же лучше по-вашему, гнѣвно задрожалъ голосъ дѣвушки, — эти-ли честные люди на воротахъ, или тѣ, которые ихъ "тамъ, внутри," обманываютъ?