Болеслав Маркевич - Марина из Алого Рога
- Название:Марина из Алого Рога
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Болеслав Маркевич - Марина из Алого Рога краткое содержание
Маркевич, Болеслав Михайлович — романист (1822–1884). Происходил из польской семьи; детство провел в имении отца в Волынской губернии. Получив под руководством француза-гувернера тщательное литературное образование, Маркевич поступил в одесский Ришельевский лицей, где окончил курс на юридическом отделении. Службу начал в министерстве государственных имуществ; в 1848-53 годах был чиновником особых поручений при московском генерал-губернаторе, затем служил в государственной канцелярии и министерстве внутренних дел; в 1866 г. перешел в министерство народного просвещения чиновником особых поручений; позднее был членом совета министра. Занимательный рассказчик, прекрасный декламатор, устроитель домашних спектаклей и пикников, типичный "чиновник особых поручений" на все руки, Маркевич был принят в аристократических сферах. В 1875 г. карьере его был положен неожиданный конец; его в 24 часа уволили от службы. Выяснилось, что он получил 5 тысяч рублей за то, что "содействовал" отобранию "Санкт-Петербургского Ведомства" от В.Ф. Корша и передаче их в другие руки. Увольнение его произвело большую сенсацию, особенно в виду того, что за несколько месяцев до того Маркевич, всегда говоривший в своих произведениях об "утрате идеалов", "чистом искусстве", "мерзостном материализме" и т. д., поместил корреспонденцию в "Московских Ведомостях", где всех либеральных журналистов обозвал "разбойниками пера и мошенниками печати". Поработав некоторое время в "Голосе", где писал воскресные фельетоны под псевдонимом "Волна", Маркевич стал усердным поставщиком романов и повестей для "Русского Вестника", где напечатал обширную "трилогию": "Четверть века назад" (1878), "Перелом" (1880) и "Бездна" (1883 — 84; неокончена). В "Московских Ведомостях" он помещал корреспонденции (за подписью "Иногородный обыватель"), в которых давал полную волю своему озлоблению против петербургской журналистики и ее любимцев. Одна из них, в которой он, после оваций, выпавших на долю Тургенева в 1879 г., обвинял великого романиста в "кувыркании" перед молодежью, послужила предметом шумного литературного инцидента. При всей своей кротости, Тургенев не выдержал и ответил письмом к редактору "Вестника Европы" ("Сочинения", том Х), которое заканчивалось такой характеристикой "Иногороднего обывателя": "И как подумаешь, из чьих уст исходят эти клеветы, эти обвинения!? Из уст человека, с младых ногтей заслужившего репутацию виртуоза в деле низкопоклонства и "кувыркания", сперва добровольного, а наконец даже невольного! Правда — ему ни терять, ни бояться нечего: его имя стало нарицательным именем, и он не из числа людей, которых дозволительно потребовать к ответу". Вскоре после смерти Маркевича было издано собрание его сочинений (Санкт-Петербург, 1885; 2-е издание, Москва, 1911). Значительнейшая их часть написана в 70-х годах, после того как шум, поднятый "Мариной из Алаго Рога" (1873), побудил Маркевича обратить внимание на свои беллетристические способности. В 1880-х годах имела некоторый сценический успех драма "Чад жизни" (или "Ольга Ранцева"), выкроенная из "Перелома". Художественное дарование Маркевича само по себе не принадлежит к числу крупных. Те из его сочинений, где нет острой приправы тенденциознейшего освещения общественной жизни 60-х и 70-х годов, совершенно затерялись в массе журнального балласта, а в тех произведениях, которые читались в силу посторонних искусству соображений, все чисто художественное, за немногими исключениями (таков, например, тип интриганки Ольги Ранцевой в "Переломе"), довольно ординарно. Воюя с движением 60-х годов, извратившим "чистое искусство" введением "тенденции", Маркевич, однако, очень хорошо понял, какие преимущества дает тенденциозность писателю, неспособному обратить на себя внимание непосредственно-художественными достоинствами. Маркевич — самый тенденциозный писатель из всей "плеяды" "Русский Вестник", избравшей своей специальностью дискредитирование русского либерализма. По определению автора наиболее обстоятельной статьи о Маркевиче, К.К. Арсеньева, он обратил роман в "орудие регресса". Все, что проповедовалось в передовых статьях "Московских Ведомостей", находило эхо в произведениях Маркевича, причем он пускал в ход средство, недоступное публицисту — извращенное и порой прямо пасквильное изображение нелюбезных издателю "Московских Ведомостей" лиц. Это сообщало произведениям Маркевича пикантность и давало ему читателей. Под прозрачными псевдонимами он выводил крупных государственных людей, и средняя публика, всегда интересующаяся интимной жизнью высокопоставленных лиц, набрасывалась на сенсационные разоблачения Маркевича с тем же жаром, с каким публика немецкая читает Грегора Самарова и других авторов, пишущих романы на сюжеты из "современной истории". Если верить его трилогии, столь мало оправдывающей свое заглавие: "правдивая история", государственная измена охватила в 60-х и 70-х годах не только общество, но и высшие сферы правительственной власти, не исключая министров и членов государственного совета. Прокуроры и жандармы не преследуют, а покровительствуют крамоле, исправники — друзья пропагандистов и т. п. Прогрессивная молодежь — собрание жалких трусов, невежд и глупцов, для которых, по убеждению положительного лица трилогии проповедника "сильной власти" Троекурова — есть только один путь вразумления: нагайка. — Ср. К.К. Арсеньев "Критические этюды" (часть II); "Русский Вестник" (1886, № 3 и 4). С. Венгеров.
Марина из Алого Рога - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Онъ обернулся на скрипъ двери, увидѣлъ входившую Марину — и остановился какъ вкопаный посередь гостиной, не кланяясь и глядя на нее во всѣ глаза изъ-за своихъ синихъ очковъ, — между тѣмъ какъ "монополистъ" спѣшилъ къ ней, шаркая ножкой и протягивая ей еще издали свою украшенную алмазомъ руку, съ апломбомъ, имѣвшимъ свидѣтельствовать о томъ, что всю жизнь провелъ-де человѣкъ въ свѣтѣ.
— Маринѣ Осиповнѣ мое высокопочитаніе! проговорилъ онъ, пожимая ея пальцы, — привычки своей не измѣняете: все попрежнему какъ роза цвѣтете…
— Ботанику даже въ галантерейность обратилъ-съ! хихикнулъ вдругъ господинъ въ синихъ очкахъ, не измѣняя положенія и продолжая не кланяться ей.
Марина подняла на него глаза…
— Не узнала? кивнувъ на него съ замѣтнымъ пренебреженіемъ, спросилъ Іосифъ Козьмичъ.
Она узнала его по голосу: это былъ ея бывшій пансіонскій учитель, знаменитый Левіаѳановъ…
— Евпсихій Дороѳеичъ! пробормотала она: — я, дѣйствительно… Въ васъ какая-то перемѣна?…
— Очки-съ, и какъ баранъ остриженъ, съ новымъ хихиваньемъ объяснилъ ей эту перемѣну Левіаѳановъ, ближайшіе люди едва узнаютъ-съ…
— Что же это вамъ вздумалось? безучастно спросила она; ее гораздо болѣе занималъ вопросъ, для чего и какимъ образомъ попалъ онъ въ Алый-Рогъ?
— На счетъ очковъ-съ, что вамъ сказать, отвѣчалъ онъ, — инструментъ хорошій-съ!… Ну-съ, а что касается до волосъ, которые вы, какъ бывшая моя ученица, помните при ихъ естественной длинѣ, то я поставленъ былъ въ необходимость возложить оные на алтарь отечества…
Марина взглянула на него недоумѣвая.
— Другими словами, продолжалъ иронизировать господинъ Левіаѳановъ, выставляя при этомъ на свѣтъ Божій свои черные зубы во всей ихъ естественной прелести, — другими словами, я долженъ былъ пожертвовать волосами моими новѣйшимъ требованіямъ россійскаго просвѣщенія-съ…
Верманъ, очутившійся тѣмъ временемъ за спиною Левіаѳанова, насмѣшливо подмигнулъ Маринѣ, какъ бы приглашая ее во вниманію.
— Все-таки не понимаю! громко сказала она.
— Еще бы! воскликнулъ знаменитый учитель:- здоровый мозгъ даже рѣшительно отказывается понимать эти новѣйшіе абсурды!… Тѣмъ не менѣе они берутъ верхъ-съ, и развитые люди, которымъ жрать все-таки требуется, принуждены поневолѣ подчиняться имъ… Замѣчаніе отъ попечителя при ревизіи получилъ-съ, ну-съ — и окарнался!… Полагаю, примолвилъ Левіаѳановъ, — вамъ не безъизвѣстно, что въ настоящую минуту въ богоспасаемомъ отечествѣ нашемъ задулъ самый рѣшительный нордъ-остъ-съ!
— Это что же по-вашему означаетъ? довольно грубо спросилъ господинъ Самойленко, пуская вверхъ тонкую струю дыма и не глядя на него.
— А тотъ самый вѣтеръ-съ это означаетъ, что дуетъ изъ "страны, гдѣ ловятъ соболей"…
Іосифъ Козьмичъ презрительно повелъ на него глазами… Но Берманъ не далъ ему слова промолвить.
— Нѣтъ, Іосифъ Козьмичъ, воскликнулъ онъ, расхохотавшись и закартавивъ уже совсѣмъ по-жидовски отъ избытка удовольствія, — это хорошо, это удаачно!… Евпсихій Дорроѳеичъ, они большой мастерръ на эти остхрыя словечки… Мнѣ это очень нхравится, потому очень это смѣшно!…
Марина устало опустилась въ кресло, — она тоскливо предвидѣла, что не скоро придется ей отдѣлаться отъ этой почтенной компаніи.
А знаменитый учитель продолжалъ объяснять ей:
— Пансіонъ княгини, какъ вамъ извѣстно, не существуетъ еще съ прошлаго года…
— Очень ужь много вы туда прогрессу напустили должно быть, ввернулъ опять ему Іосифъ Козьмичъ.
— При непробудной спячкѣ общества и дикомъ обскурантизмѣ учебнаго начальства, отрѣзалъ на это Левіаѳановъ, — немыслимъ болѣе прогрессъ образованія въ Россіи!…
— И слава те, Господи! безцеремонно отпустилъ, въ свою очередь, г. Самойленко.
Евпсихій Дороѳеичъ язвительно поджалъ губы, какъ бы готовясь разразиться всесокрушающимъ какимъ-то словомъ… и ничего не сказалъ: онъ вспомнилъ вовремя, что ему не разсчетъ враждовать съ Іосифомъ Козьмичемъ, и только плечомъ слегка повелъ.
Но "монополистъ" еще разъ горячо вступился за него:
— Ахъ, Боже мой, я даже не вѣрю моимъ ушамъ, чтобы такой умный человѣкъ, какъ Іосифъ Козьмичъ, могъ такую идею въ своей головѣ держать!… Какъ же это можно безъ прогресса?… Мы, русскіе, должны имѣть прогрессъ, какъ. вся Европа имѣетъ… И Евпсихій Дороѳеичъ про начальство свое вѣрно сказалъ, повѣрьте моему честному слову, уважаемый Іосифъ Козьмичъ, потому, за то единственно, что у не, го самыя новыя убѣжденія цывилизаціи, онъ пострадалъ въ своей службѣ,- самую должность свою въ гимназіи потерялъ, вздохнулъ даже Верманъ, въ то же время двусмысленно подмигиявя опять Маринѣ.
Она вопросительно взглянула на Левіаѳанова.
— Вѣрно-съ; вынужденъ былъ распроститься съ нашею губернскою Чехіею, хихикнулъ тотъ въ отвѣтъ.
Марина еще съ большимъ, изумленіемъ открыла глаза.
— А до васъ еще не дошло названіе? Очень удачно придумано-съ оно извѣстнымъ однимъ въ Петербургѣ остроумцемъ: не гимназія, а Чехія-съ, тверская чехія, тульская чехія, московская вторая чехія и такъ далѣе-съ; по преобладающему, то-есть, въ нихъ элементу — и соотвѣтственная кличка, злобно смѣялся Левіаѳановъ.
— Очень не нравятся Евпсихію Дороѳеевичу эти братья-славяне! подбивалъ съ громкимъ смѣхомъ видимо потѣшавшійся "монополистъ".
— А чѣмъ они его обидѣли? спросилъ Іосифъ Козьмичъ, не почитая даже нужнымъ обратиться съ этимъ вопросомъ къ самому Левіаѳанову.
— Никогда они меня не обижали, подбирая задрожавшія губы, возразилъ учитель, — потому, во-первыхъ-съ, на то отъ меня еще никому не дано дозволенія, а затѣмъ они и обиды-то нанести никому не въ состояніи… Потому это даже не люди-съ, а нѣчто въ родѣ преподавательныхъ машинъ, къ самостоятельному мышленію и критикѣ неспособныхъ-съ… Ты ему толкуешь о современной педагогіи, о реальныхъ требованіяхъ вѣка, а онъ даже, пѣшка этакая, слова тебѣ не возразитъ, а только улыбнется снисходительно, и тутъ же, по первому звонку-съ, пендеритъ въ классъ и добросовѣстнѣйшимъ образомъ душитъ своего Цицерона.
— Къ долгу своему, значитъ, усерденъ, вывелъ заключеніе Іосифъ Козьмичъ.
— Факирствуетъ даже во имя допотопнаго принципа сего-съ! пояснилъ съ своей стороны знаменитый учитель.
— Ну, а мѣста-то вы изъ чего лишились?
Левіаѳановъ недружелюбно глянулъ изъ-подъ очковъ на надменнаго г. Самойленку и тутъ же обернулся къ Маринѣ,
— Вы меня поймете-съ, заговорилъ онъ: — во-первыхъ, новый директоръ филологъ… и убѣжденный притомъ… то-есть, другими словами-съ, обскурантъ первѣйшаго нумера; во-вторыхъ, носъ свой совать всюду пошелъ, на уроки ходить-съ… Контроль, словомъ, надо мною завелъ-съ. Намеки пошли, замѣчанія, и ехиднѣйшимъ, знаете, образомъ: у васъ, говоритъ мнѣ разъ, въ шестомъ классѣ двѣ трети учениковъ букву ять правильно ставить не умѣютъ; смѣю, говоритъ, думать, что знать это было бы гораздо для нихъ полезнѣе, чѣмъ разсуждать объ отрицательномъ элементѣ въ русскомъ народномъ эпосѣ; это онъ-съ на одну изъ моихъ лучшихъ лекцій намекалъ… Я, знаете, даже отвѣтомъ не удостоилъ его… потому на такую пошлость и отвѣчать не стоитъ!… Обскурантъ, какъ видите-съ, однимъ этимъ замѣчаніемъ весь себя выгравировалъ… Ну-съ и, разумѣется, это молчаливое мое презрѣніе къ нему паче злѣйшей брани засѣло въ его мелкой, классической душонкѣ. Сталъ онъ меня видимо преслѣдовать-съ, а я, знаете, молчать принужденъ, потому буаръ-манже, ничего съ этимъ не подѣлаешь!… Только наконецъ такой случай вышелъ-съ: въ томъ же это шестомъ классѣ было, — долженъ я былъ имъ, знаете-съ, по программѣ, о духовномъ краснорѣчіи, о церковныхъ нашихъ якобы ораторахъ читать… Такъ по этому поводу-съ выразилъ я въ классѣ самую элементарную, будничную, такъ-сказать, въ наше время мысль: вѣра въ отвлеченное начало, говорю, а тѣмъ болѣе всякій внѣшнимъ образомъ выражающійся культъ его не совмѣстны, говорю-съ, съ реально-научнымъ направленіемъ современнаго человѣчества… И, можете себѣ представить-съ, за эту невиннѣйшую мою фразу онъ мнѣ вдругъ въ педагогическомъ совѣтѣ формальный выговоръ-съ!… Сдержался я и тутъ, молчу-съ, — жду, знаете, — не можетъ быть, думаю себѣ, чтобы никто изъ присутствующихъ за здравый смыслъ не вступился!.. Держи карманъ! позеленѣлъ даже отъ злости Левіаѳановъ, — сидитъ почтенное сословіе, духомъ низости обуянное-съ глаза опустили… Хоть бы одинъ рѣшился!.. Молчатъ, какъ воды въ ротъ набрали!.. Ну-съ, тутъ я съ мѣста поднялся: я до сихъ поръ полагалъ, говорю, что прямая задача каждаго педагога-съ есть здоровое развитіе мозговъ ввѣряемаго ему юношества; если же, говорю, вамъ требуется теперь забивать это юношество въ старыя колодки умственнаго крѣпостничества и идолопоклонства, то я такому преступному дѣлу не слуга-съ, и отрясаю прахъ моихъ сандалій… Плюнулъ — и вышелъ…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: