Георгий Марков - Сибирь

Катя и Маша прижались друг к другу, тянули полы полушубков, прикрывая колени. Но это уже не помогало. К вечеру стало подмораживать. Небо подернулось синевой. Блеснуло сквозь запушенные снегом леса закатное солнце. Кате показалось, что где-то вдали начался пожар и его отблеск падает кровавыми пятнами на эту дорогу, и без того уже обагренную кровью людей. "Ну, пусть горит ярче, пусть горит сильнее, может быть, на выжженном месте хоть другая жизнь начнется", - мелькнуло в голове Кати. Но далекий пожар погас так же стремительно и тихо, как и возник. Наступали сумерки.

- У своротка на выселок остановись, дед, - сказал Лука.

Девушки вылезли из кошевы, попрощались с Лукой, поблагодарили ямщика.

- Ой, девки стреляные. У Карпухина на этих мозгов не хватит, - чуть отъехав от Кати и Маши, сказал старик.

4

И страшно и увлекательно было в лесу, на неторном проселке вечером. Катя шагала вслед за Машей, временами забывая: не то явь перед ней, не то сон или какое-то видение, выхваченное из тайников памяти.

Изредка на выставках живописи в Петрограде ей доводилось видеть такие вещи: раз посмотришь - и запомнишь навсегда. Порой они всплывали в сознании без особых усилий, живо, ярко, во всей своей цветовой неотразимости. Может быть, и теперь это была работа памяти?

Нет, приходилось производить усилия: двигать ногами, размахивать рукой, прислушиваться к тишине, которая не просто существовала, была, а захватывала тебя в полон, обкладывала незримой стеной, сквозь которую пробивалось лишь одно: скрип снега под пимами.

Небо вызвездилось, неохватно изогнулось над примолкшим лесом, опустило свои расцвеченные края, похожие на шатры, в посеребренную чащу. Месяц выплыл из-за холма, встал на дыбки и сиял весело, с молодым задором. Катя окинула взглядом Машу и не узнала ее. Охваченная куржаком с ног до головы, она походила сейчас на елочку, которая вот вдруг сошла с обочины и зашагала по санному следу, увлекая и ее, Катю, за собой. Катя впервые в жизни оказалась в зимнем лесу в вечернюю пору и примолкла, пораженная нерукотворным волшебством природы.

Долго ли, коротко ли шли они до выселка, Катя не могла как-то определить. Судя по тому, что ноги под коленями стали подламываться, а легкие и теплые Ду"

нины пимы отяжелели, Катя сообразила, что идут они давненько.

- Теперь, Катюш, близко. Сейчас лог перейдем, и хутора - вот они, сказала Маша, полуобернувшись.

- Маш, ты вся в серебре с позолотой. И ресницы даже светятся! воскликнула Катя.

- А ты сама-то! Как снегурочка ич сказки. Морозит, Катюш!

- А серые волки есть здесь?

- А куда же они девались?! И не из сказки, а самые натуральные, с клыками. Каждый год у хуторян скот режут.

- Я боюсь, Маша! - нисколько не рисуясь, совершенно откровенно призналась Катя.

- Бог милостив! А на всякий случай, видишь, у Меня клок сена под мышкой и спички в руке. На огонь бни не пойдут, - вполне серьезно, но спокойно, как о чем-то самом обычном, сказала Маша.

И только теперь Катя увидела то, чего не приметила вначале: Маша несла под мышкой крепко стиснутый клок сена, который она прихватила молчком из кошевки. И ничто другое - ни темный, закуржавевший лес, ни забитый ранним снегом лог с незамерзающим и булькающим на морозе ручьем, ни эта тишина, сковавшая землю, - ничто с такой силой ощущения не напомнило Кате, где она, что с ней, как этот клок сена под мышкой у Маши и ее слова - "а самые натуральные, с клыками".

Сибирь .. Она в Сибири .. Умопомрачительно! Приехала сама, вызвалась добровольно... Если б кто-нибудь пять лет назад предрек ей все это, она бы сочла того сумасшедшим.

- Ну отдохни, Катюш... Устала ты без привычки.

И волки нам тут не страшны. Чуешь, избами пахнет, - сказала Маша, останавливаясь на гребне лога. Катя дышала с перебоями, грудь ее под полушубком вздымалась, она хватала открытым ртом холодный воздух.

- Вот черт, привыкла в Петрограде на трамваях ездить... Чуть что устаю, - осудительным тоном сказала о себе Катя.

- Втянешься, Катюш, - успокоила ее Маша и полуобняла за плечи. - В Сибири ноги - главный струмент. Это наша мама говорит. Пойдем теперь потише.

Чудом отыскивая тропку на белом снегу, Маша вывела подружку прямо к избе.

Собака выскочила в подворотню, кинулась на девушек с хриплым лаем, но Маша окрикнула ее: "Цыц, Пальма, свои!" -и собака закрутилась волчком, разметая снег под собой и подвывая жалобно и уж очень виновато, извинительно.

- Смотри-ка, помнит! С Дуней по осени по грибы сюда приезжали, объяснила Маша.

Приближаясь к избе, Катя все острее испытывала интерес к тому, что ей предстояло узнать: жизнь крестьянства, его нужды, беды, его сокровенные помыслы...

Крестьянство Сибири... Тут ведь нет помещичьего землевладения. Совсем иные условия, чем в центральных губерниях царской империи. Катя много читала книг по крестьянскому вопросу, Она знала книги русских, экономистов и статистиков, труды Берви-Флеровского, Ленина, политику большевиков в отношении крестьянства. Но все это было теоретически, теперь жизнь сталкивала ее с крестьянским бытом лицом к лицу. И она внутренне волновалась, ибо представляла, какой строгой проверкой ее убеждений будет это столкновение, У ворот девушек встретил мальчишка в длинной, до пят отцовской шубе, в., папахе, надвинутой на глаза, В сумраке он не узнал Машу и потому спросил грозно, насколько позволял ему звонкий голосок:

- Кто там идет?

- Кирюшка, это я, Маша.

Мальчишка кинулся во двор с восторженным BQHлем:

- Мам, Машутка пришла!

Через полминуты мальчишка снова выскочил за ворота, а вслед за ним появилась высокая женщина в по"

лушубке под опояской, в пимах с загнутыми по-мужски голяшками, в платке, повязанном узлом у подбородка, в рукавицах.

- Ой, Маша! Откуда ты взялась? - заговорила женщина с радостными нотками в голосе. - Знать, прнмета-то в руку: сегодня сорока у нас на задах с самого утра так и строчила, так и строчила. Кирюшка - дрова мы пилили - крикнул ей: "К гостям или к вестям?"

Она вспорхнула, хвост распустила, полетела в сторону тракта. Ну а он у меня все об одном: "А вдруг, мама, тятю сорока нам ворожит?"

Женщина обняла Машу, осмотрела в сумраке Катю, приветливо поздоровалась с ней за руку. Маша отрекомендовала Катю как свою подружку по типографии.

Вошли в избу. Мальчишка опередил всех, кинулся зажигать светильник.

- Керосину, Машенька, нету, при мигалке живем, - Его и в городе нету, тетя Зина.

- А ты раздевайся, Катя. Проходи вот сюда, за перегородку, - пригласила женщина. - Тут у нас вроде горницы. - В голосе ее послышалась усмешка. Сынка, Киря, быстренько слазь в подполье, там, за лестницей, на кадушке, свечи у меня лежат...

- Не беспокойся, тетя Зина. Видно, - попыталась остановить ее Маша.