Лариса Матрос - Социологический роман

Почувствовав какой-то подсознательный страх к этому изданию, она все же взяла брошюру в руки. На обложке был обозначен автор: В. Н. Гладкин, место и время издания -- НьюЙорк, 1980 год. -- Сколько это стоит? -- спросила она, словно стесняясь когото. Сдвинув на угол рта сигарету и обнажив золотую "фиксу" в середине верхнего ряда красивых белых зубов, детина ответил: -Пятак. Инга Сергеевна, почему-то с опаской оглянувшись, быстро вынула пять рублей и, свернув брошюру, быстро положила ее на дно сумки. Ей тут же захотелось посмотреть, что же написано в книжке под таким названием. Какой-то внутренний голос говорил ей, что она должна понять для себя, до какой же степени опускается общество, в котором возможно открыто, в центре города (да еще такого города!) продавать подобную литературу. Правда, уже трудно было чему-либо удивляться после выступлений "Памяти" на митингах в Академгородке, лекции Бегуна в Доме ученых, почти официальных разговоров о возможных еврейских погромах в Академгородке год назад, которым Инга Сергеевна ни секунды не доверяла и которые, к счастью и во ублажение ее прозорливости, ни в коей мере не оправдались. Но все же эта книжонка на столь видном месте в Ленинграде показалась каким-то серьезным свидетельством нагнетания антисемизма в стране. Гулять более не захотелось, и она решила тут же вернуться в гостиницу. Для того чтоб попасть снова в метро, из которого она вышла менее часу назад, нужно было протиснуться сквозь гущу небольшой, но плотной толпы, которая заполонила весь тротуар от забора до мостовой. В ее центре стоял прилично одетый, подтянутый, худощавый человек и хорошо поставленным голосом произносил антисемитские речи, напоминающие самые отъявленные пасквили на эту тему. Инга Сергеевна оказалась почти лицом к лицу с ним и, когда случайно встретилась со взглядом его черных, больших и горящих ненавистью глаз, ей стало жутко. Она, сжавшись вся, быстро вынырнула из толпы на мостовую, чуть не угодив под двинувшийся с остановки троллейбус, и, обойдя толпу, нырнула в метро. Минут через тридцать, зайдя в номер гостиницы, она закрыла дверь и тут же достала брошюру. Первые слова книги гласили: "В доброй, старой, царской России мне не раз говорили: "Как! Вы человек с высшим образованием и антисемит!" Это восклицание очень характерно. Наши интеллигенты совершенно искренне полагали, что жиды такие же люди, как все. Они считали антисемитов отсталыми и малокультурными, а юдофобство предрассудком недостойным развитого человека. Я держусь противоположного взгляда, -- заявляет автор далее: -- Мне кажется, что образованный человек не может не быть антисемитом. Но чтобы не быть голословным, приведу сейчас суждения по данному вопросу некоторых из своих единомышленников". Далее приводится более двадцати грубых, неприличных, оскорбительных крайне неинтеллигентных антисемитских высказываний писателей, политиков, музыкантов, философов разных стран и разных времен. Инга Сергеевна никогда ранее не видела ничего подобного написанного на бумаге. Она знала, что в Академгородке распространяются какие-то тексты "Памяти", Шафаревича, к которым она относилась с брезгливостью и на которые даже из любопытства не хотела взглянуть. Но эти цитаты!.. Неужели такое возможно, когда, например, такой композитор, как Лист, или такой писатель, как Гюго, могли говорить что-то античеловеческое не только по отношению к одному какому-то конкретному человеку, даже злодею, но к целому народу... "И вот потом некто, -- размышляла она, -- какойнибудь очередной Гитлер в облике ли вояки, либо, с позволения сказать, публициста или писателя, собирает все эти высказывания в единую "концепцию" для оправдания ненависти, человеконенавистничества и погромов". Инга Сергеевна тут же вспомнила свой диалог с Останговым при первом их знакомстве в самолете о необходимости нравственной, "интеллигентской" революции, а также дискуссии на семинаре в его институте об ответственности интеллигенции. Да, интеллигенция, а вернее, гуманитарная интеллигенция, которая по роду своей деятельности объективно влияет на эмоции и чувства людей, очевидно, более всего ответственна за то, что человеческое общество с самого своего младенчества, не претерпело никакого нравственного развития. И именно это, по иронии судьбы, бумерангом прежде всего бьет по самой же интеллигенции. А бьет потому, что часто именно безответственное отношение интеллигенции к продуктам своего творчества (устного или письменного) рождает мракобесие. Именно поэтому интеллигенция должна признать немалую долю своей вины в пороках общества, а нравственноэтическую революцию нужно начинать прежде всего с переоценки интеллигенцией самой себя и прежде всего с отрешения от высокого сана "интеллигент" любого, кто в какой-либо форме (устной или письменной) исповедуе т национализм, расизм, человеко ненавистничество, признание превосходства одних над другими... "Да, -- подумала Инга Сергеевна, -- если б я с такими перлами выступила гденибудь на конференции, надо мной бы смеялись, как над инфантильной утописткой... А собственно говоря, чем можно парировать? Что можно придумать, чтоб действовали нравственные законы в обществе, которые бы любое человеконенавистничество объявляли нравственным преступлением, заклейменным позором на все времена? Может, тогда бы исключена была продажа в центре города, сконцентрировавшего в своем облике высшие образцы общечеловеческой культуры, пасквиля, автор которого, претендует на звание образованного человека и интеллигента".

Она с брезгливостью выбросила грязный опус в мусорную корзину, механически тщательно вымыла руки и легла на кровать. Ее охватило сжигающее душу чувство ненависти к этому "спикеру" в толпе, ко всем этим "пямятникам", националистам Из-за того, что именно этот аргумент -- антисемитизм -- был самым неуязвимым в решении Анюты уехать. Именно возможность проявления националистического экстремизма, подтверждаемая страшными страницами истории, таила в себе страх возможного упрека дочери и непрощения себе если б она решилась встать на пути отъезда Анюты... Жгучая тоска охватила ее. "Вот если б была здесь Анюта. Мы бы с ней гуляли сейчас по Ленинграду. Она бы спала на второй кровати в этом великолепном номере, и мы бы с ней болтали всю ночь... -- Гнев на тех, Из-за кого люди вынуждены уезжать из своей страны, любя ее, страдая по ней, наполнил душу. -- Перед отъездом в минуту отчаянья дочь мне выплеснула, что она никогда не вернется сюда, если они там устроятся. И судя по всему, они устроились. Профессор Флеминг оказался человеком гуманным и пошел им навстречу. Значит... Неужели мы никогда уже не будем гулять вместе по Ленинграду, Москве, Одессе, Кишиневу, Риге, Таллинну, Сочи, Сухуми, Баку, Гаграм, Ташкенту, АлмаАте, -- по всем этим нашим любимым городам, куда мы ездили всегда вместе в отпуск, и даже, по возможности, в командировки (в каникулы) с самого младенчества дочери. Считали иногда каждую копейку, но ездили и "стреляли" билеты у театров, и ели взбитые сливки с шоколадом в кафе "Шоколадница" в Москве, и вкусные сладости в кафе "Север" в Ленинграде, и чебуреки в Ялте, и шашлыки из всех сортов мяса на Кавказе, и плов прямо на Аллайском базаре в Ташкенте, и приготовленную покорейски, с острыми приправами, от которых перехватывало дыхание, морковку на базаре в АлмаАте, и были поистине счастливы", -- думала она. Инга Сергеевна вспомнила, сколько радости было, когда им удавалось, иногда ценой нескольких часов выжидания, доставать билеты в театр (хоть в разных местах), особенно в театр Образцова, когда дочь была маленькой. На ходу поправляя бант на ее головке, чтоб не терять ни минуты, оказавшись в вожделенном фойе, они бежали в музей кукол, к аквариумам, потом в буфет, где поют кенари, и с затаенным восторгом перед встречей с чудом заходили в зал. Анютка в этот момент вся подтягивалась, обретая чувство собственного достоинства... А Театр Сатиры! На "Ревизоре" с блистательным Мироновым им посчастливилось сидеть во втором ряду. Тогда Анюта уже была в десятом классе. Она уже "прошла" эту пьесу в школе. А потом они уже смотрели эту же пьесу в Малом с не менее блистательным Соломиным, который, несмотря на восхититель ную игру, все же во всем виделся любимым героем Анюты "Адъютантом Его превосходительства". Она вспоминала, как они потом ловили такси после театра, чтоб попасть в гостиницу, и, усевшись все на заднее сиденье, весело перебирали в памяти счастливые минуты покупки билетов и подробности спектаклей. Чтоб не расплакаться от терзающих душу воспоминаний, она, переодевшись, пошла в холл в надежде встретить когонибудь из коллег -участников конференции, которые уже наверняка где-то здесь, в гостинице, обитают. x x x