Сергей Семенов - Дедушка Илья

Жена дедушки Григория, бабушка Татьяна, была не совсем здорова. Она никаким делом не могла заниматься, а только ходила за ребятишками-внучатами. Хозяйствовала вместо нее их сноха, тетка Авдотья. Бабы были дедушке под стать: суровые, скупые и требовательные к другим. В деревне они никого не уважали и полагали, что лучше их, пожалуй, никого в округе нет.

Когда мы пришли к дедушке Григорию, то и сам он и бабы были дома. Дедушка Григорий сидел за столом и перелистывал большую, должно быть, долговую книгу. Бабушка Татьяна помещалась с одним из мальчишек у окна и чесала ему голову, а тетка Авдотья сеяла муку в теплушке. Дедушка Григорий был небольшой, сутуловатый старичок с реденькою бородой и поседевшею головой; он был в новой полукрасной рубахе, подпоясанный плетеным поясом, на носу его сидели очки. Когда мы вошли в избу, он медленно снял очки, положил их на книгу, оперся правой рукой на лавку и уставился на нас. Пока дедушка Илья молился и раскланивался, здороваясь со всеми, он пристально глядел на него, как будто на какого незнакомого, и, должно быть, вид дедушки Ильи ему не понравился, так как на лице его появилось недовольное выражение.

– - Здорово, здорово! -- сказал дедушка Григорий каким-то приторным тоном. -- Этот новоявленный-то? Тебя, ерошкина мать, и не узнаешь!

Бабушка Татьяна тоже поглядела на дедушку Илью с большим любопытством. Тетка Авдотья бросила сеять муку, вошла в эту половину избы и остановилась у стены.

– - Проходи вот сюда, садись! -- сказала бабушка Татьяна, снимая с лавки и отпихивая от себя мальчишку.

Дедушка Илья прошел и сел. Он чувствовал себя, должно быть, неловко от этого холодного приема. Ничего родного и душевного не высказалось при встрече его; будто бы он всем им был совсем чужой, ненужный, скорей лишний человек.

– - А мы тебя, ерошкина мать, и в живых не считали, -- сказал дедушка Григорий, -- как угнали тебя, так словно ты в воду канул: ни письма, ни грамотки.

– - Далеко был, думал, что никакая весть не дойдет. -- Сквозь зубы проговорил дедушка Илья.

– - Где ж ты побывал, где послуживал?

– - Везде побывал, исходил земли немало… Видел горького и сладкого…

– - С твоим ндравом, ерошкина мать, этого и нужно было ждать, -- сказал дедушка Григорий и покосился на лохмотья дедушки Ильи.

Дедушка Илья вздохнул, по губам мелькнула чуть заметная улыбка, и он, делаясь бодрее, проговорил:

– - Понятная вещь, кто правду возлюбит, тот всегда себя погубит, -- такой порядок. Ты вон небось и не знаешь, что такое за горькое на свете?

Тон речи дедушки Ильи сделался резкий, хотя он, кажется, и старался скрыть его. Дедушке Григорию не по нраву пришелся этот тон, и он заговорил:

– - Видали всего и мы. Что ж мы, ерошкина мать, нешто не люди? И нам приходилось стараться и заботиться. Меня, как покойный барин, ерошкина мать, взыскал милостью, назначил в бурмистры, так неш легко было?.. Опять как воля вышла, нешто, примерно, сладко? Бывало, за барином, как за каменной стеной, а тут, брат, ерошкина мать, на себя надейся, сам себе помогай. Отделился-то я, -- не бог весть что досталось, -- а я вот, ерошкина мать, все завел и все вот держу.

– - А Ликсеевым вон и держать нечего осталось! -- с горечью сказал дедушка Илья.

– - Вольно ж!.. вольно ж, ерошкина мать! -- вдруг загорячился дедушка Григорий. -- Они от себя упустили. Кто ж виноват, что у Ликсея башка-то не работала? Али, ерошкина мать, Тишке-то зачем такую волю давать? Он лодыря строит, а на него и глядеть? В солдаты его без зачета!.. Он, такой-проэтакий, даром что лодырь, а тоже, ерошкина мать, гордость имеет. К дяде-то покосить или овин обмолотить не придет, -- а что у него руки отвалились бы? Жрать, ерошкина мать, нечего, а спины согнуть боится. А как стукнет нужда-то -- идут скучать! А что, мы свое добро-то во щах вытянули? Нам оно тоже достается, а другие на него, ерошкина мать, глаза пялят.

Дедушка Григорий так взволновался, что покраснел, и голос его сделался тонкий и резкий. Дедушка Илья с усмешкой поглядел на него и молвил:

– - Не горячись! Никто у тебя твоего не оспаривает, твое у тебя и останется, только других не осуждай: у тебя своя линия, а у тех своя. Такая, знать, судьба!

– - Я не охуждаю… а я, ерошкина мать, только дело говорю. Кто заботу имеет, тот и просвет видит и все такое, а кто не старается, тот всегда в нужде колупается, это, брат, ерошкина мать, верно.

– - Не стараньем люди добро наживают… Пословица-то не зря говорится: от трудов праведных не наживешь палат каменных.

– - Мы и не в палатах, ерошкина мать, живем, ишь у нас хоромы-то не лучше других, -- сказал дедушка Григорий.

– - Не про тебя и речь идет, -- опять с усмешечкой молвил дедушка Илья. -- Ты, може, работать горазд, вот у тебя во всем и достаток, а я про тех в уме держу, кто сам ничего не делает, а к нему валится со всех концов.

Дедушка Григорий густо покраснел, и глаза его загорелись такою ненавистью к дедушке Илье, что он уж не мог скрыть ее. Незнамо для чего он взял свою книжку, раскрыл и уставился в нее. Мне заметно было, как у него дрожали руки. Поглядев в книгу, он вдруг захлопнул ее, отпихнул в сторону и сказал:

– - По нынешним временам в деревне кому хошь, ерошкина мать, трудно жить. Времена не те стали. Нонче всякий, кто ни на есть, ерошкина мать, храп имеет, и нет с ними никакой справы. Бывало, хорошему человеку-то не то что грубое слово, а все почет отдают, а нонче какой-нибудь прощелыга, а уж тебе, ерошкина мать, глаза колет.

– - Так поди в волости и пожалься, може, и теперь хорошего человека послушают? -- насмешливо вымолвил дедушка Илья.

– - Куда мне жалиться, на кого мне жалиться, что ты, ерошкина мать, говоришь?

– - Я знаю, что я говорю, и понимаю, авось не маленький, -- сказал дедушка Илья и громко вздохнул: -- Чудное дело! Пришел я к Прасковье -- нищета, убожество, уж и видно, что плохо, ан и обласкала тебя, и обогрела тебя, и на судьбу не очень жалится. Пришел к тебе, все видно хорошо, а ты ноешь и не знаешь, как от меня отделаться! Отчего это? Или это вот как пословица говорится: иного человека употчуешь кусом, а иного не употчуешь и гусем?

– - Не знаю, ерошкина мать, я про себя говорю, а как там другие, не знаю…

Дедушка Григорий замолчал. Он или не находил, что говорить, или ему не хотелось уж и говорить с дедушкой Ильей. Замолчал и дедушка Илья. Бабушка Татьяна поглядела на них и молвила:

– - Ну, что это вы так сидите? Ты бы, Григорий, сказал Авдотье, -- она бы самоварчик поставила, да чайком бы брату погрел косточки.

Дедушка Григорий нехотя взглянул на дедушку Илью и проговорил:

– - Ну, не велик барин-то; он, чай, ерошкина мать, скусу в чаю-то не понимает. Ему бы вот винца стаканчик, да, на грех, ерошкина мать, вина-то у нас нету.

– - Небось есть… -- заикнулась было бабушка Татьяна.