Сергей Семенов - Гаврила Скворцов

"Нет, -- говорил он сам себе, -- стало быть, у меня не тем струментом голова обтесана, чтобы понять то, что они говорят".

Но это вовсе не отбивало у Гаврилы охоты уяснить себе смысл этих речей. Он думал, что у них говорят непременно что-нибудь дельное и важное.

Чтобы удовлетворить своему любопытству, Гаврила решил употребить другое средство: сойтись поближе с профессорской прислугой и от нее попробовать что-нибудь узнать.

У профессора были три прислуги: кухарка, горничная и няня. Самой подходящей для этого была горничная, она стояла ближе всего к господам. Но она была меньше всех доступной. Ее звали Верой. Она была очень хорошенькая, всегда частенько, даже нарядно одетая, всегда веселая. Она была лучшей из всех дачных прислуг. Гавриле приятно было встречаться с нею, лестно перекинуться словечком. Вера на слова с ним была, однако, как-то скупа. Она как будто не замечала его. Гаврилу это немного раздражало. Он подумывал, чем бы ему лучше обратить на себя ее внимание, но ничего придумать пока не мог.

Делу помог случай. Как-то Гаврила шел утром мимо профессорской дачи со стороны кухни. Только что он поравнялся с кухней и повернул голову к открытому окну, надеясь увидать кого-нибудь из прислуги, чтобы поздороваться, как из окна что-то выскочило и моментально хлестнуло его по лицу, и что-то полилось по щеке, за шею, по одежине. Гаврила мгновенно остановился и услыхал возглас: "Ах, боже мой!" Потом послышался смех, мелькнуло розовое лицо и розовое платье Веры, и она подскочила к Гавриле с полотенцем в руках и, сыпля извинения, принялась вытирать ему лицо и пиджак, которые она облила водой.

– - Простите, пожалуйста! -- по-кошачьи заглядывая ему в глаза и лукаво улыбаясь, говорила ему Вера, -- я совсем не предвидела, что вы здесь пойдете. Я хотела воду вылить в ведро, а кухарка унесла его куда-то, я и плеснула в окно, а вы тут и есть. Вы уж извините, пожалуйста.

Гаврила, растопырив руки, повертывался перед ней из стороны в сторону, когда она вытирала его, и не знал, что сказать. Но он никакого неудовольствия не испытал от того, что его так бесцеремонно облили. Он в душе даже был рад этому случаю.

– - Что вы извиняетесь, стоит того! С кем оплошки не бывает. Я сам виноват, зачем меня сюда понесло, -- проговорил Гаврила, стараясь быть как можно вежливее.

– - Нет, чем же вы виноваты? Одна моя вина.

– - Ну, вот и все, почти незаметно, -- говорил Гаврила, осматривая свой пиджак, обтертый полотенцем, -- чуточку просохнет, вот и совсем.

– - Так зайдите к нам, посидите немного у плиты.

– - Нет, зачем же, он и на мне высохнет, -- отговаривался Гаврила.

– - А у плиты все-таки скорее. Она у нас уж топится. Или вы гордитесь, не желаете с нами знакомства иметь?

– - Что вы, с какой стати! -- проговорил обрадованный и сконфуженный Гаврила.

И он, не возражая больше, направился за Верой. Горничная ввела Гаврилу в кухню и, поставив табуретку к плите, посадила его. Гаврила покраснел, а горничная начала осыпать его вопросами: откуда он родом, давно ли в Москве, где он раньше жил. Гаврила рассказал. Вера разъяснила, что она попала в Москву раньше его и живет в Москве вот уже сколько лет, переменила несколько мест, что у нее тут ни родных, ни знакомых, ни подруги, ни друга. Гаврила совсем растаял от ее речей. Он чувствовал, что теперь завязалось желательное ему знакомство.

Когда Гаврила обсох и они обменялись с Верой первоначальными сведениями друг о дружке, Гаврила стал прощаться, а Вера просила его почаще заходить к ним; Гаврила обещал и ушел из кухни с целым роем пылких дум в голове. Но он уже теперь не думал разузнавать о профессорской семье, как хотел раньше. Это желание как-то вдруг отхлынуло от него и заменилось другим. Ему хотелось поближе сойтись с Верой для себя.

"Как она хороша! -- думал он. -- Нешто она чета какой-нибудь деревенской красавице. В деревне, може, одна Аксинья для меня лучше ее. Только что ж Аксинья, она теперь для меня пропала!"

И эти мысли занимали его весь день. Перед вечером он нарочно прошел мимо профессорской дачи, надеясь увидеть Веру. Он втайне думал, что она, как увидит его, непременно позовет к себе, но Веры в кухне не было. Не было ее видно и на террасе. Он прошел весь дачный двор и вышел в переулок.

Выйдя в переулок, он сел на свое место у ворот и стал рассеянно глядеть по сторонам. Вдруг он увидел Веру. Она шла по переулку, нагруженная разными пакетами, видимо из лавки. Заметив Гаврилу, Вера весело улыбнулась и кивнула ему головой; поравнявшись с ним, она предложила ему горсть кедровых орехов.

– - Благодарю вас; кажется, не к чему, -- стараясь сохранить принятый им в обращении с девушкой тон, стал отговариваться Гаврила.

– - Берите, что вы ломаетесь: мне лавочник дал, -- потчевала его Вера.

Гаврила взял орехи, и обуявшее его чувство поднялось в нем с новой силой.

В новом чувстве Гаврилы была разница с его прежним чувством. Когда его занимали думы об Аксинье, он весь уносился мечтою в будущее. При мысли о Вере в нем поднималось другое, он один раз всего и подумал о ней как о невесте, а потом уж мысли его пошли по-другому. Ему стало хотеться так как-нибудь сойтись с нею, и мыслью об этом он только и стал жить. Он представлял себе разные случаи сближения, и вероятные и фантастические, и весь горел в небывалом огне. Он каждую минуту думал о ней. С мыслью о ней он стоял на дежурстве или проходил по двору, он подстерегал: не пойдет ли она куда, не встретит ли он ее как-нибудь случайно. И когда он встречал ее, то весь расцветал, на лице у него появлялась радостная улыбка. Она тоже отвечала ему на улыбку улыбкой и ни разу не проходила мимо него, не кинувши ему какого-нибудь словечка. Он подхватывал это словечко и отвечал ей в свою очередь. Таким образом они сближались все больше и больше.

Прошло с неделю. Однажды вечером семья профессора вся куда-то разбрелась, а на даче осталась одна прислуга. Она расположилась, с самоваром на воздухе, под тощими березками около черного крыльца. Гаврила в это время шел мимо. Пожелавши приятного аппетита, он услышал приглашение: "Милости просим". Он ответил: "Кушайте на здоровье". Но его стали звать за стол. Гаврила так обрадовался этому, что не сразу выразил согласие. Вера повторила приглашение с некоторою настойчивостью; тогда Гаврила подошел к столу и уселся. С каким удовольствием он принялся за этот чай! За столом были Вера, кухарка -- тощая, с длинным лицом и бледными губами пожилая женщина, -- и няня, деревенская баба лет под тридцать, разъевшаяся на московских харчах. Все они были в веселом настроении -- шутили, смеялись. Мало-помалу это настроение передалось и Гавриле, и он тоже стал веселый, шутливый. Кухарка рассказала, как она раз попала впросак. Это было, когда она жила в деревне. Сеяла она со свекром озимое. Свекор ходил с севалкой, а она бороновала. Лошадь была кобыла, с жеребенком. Жеребенок отбился от матери и убежал. Она думает, не забежал бы куда, как бы его позвать. А у свекра не хватило семян. Он кричит ей с конца полосы, чтобы она захватила ему с другого конца ржи. А кухарка подумала, что он заставляет ее ржать, чтобы позвать жеребенка. Она остановила лошадь и кричит: "Шешка! шешка! И-и-го-го!" Свекор махает ей рукой и во все горло кричит: "Ржи давай, ржи!" А она, не разобравши, выводит свое: "И-и-го-го!"