Борис Можаев - Мужики и бабы

- Ну я... - вышел вперед Ванятка Бородин, сын дяди Евсея. - Луга наши. И катитесь отселева колбасой, пока целы.

- Ты кто такой? - спрашивал Каманин.

- Я здешний. А вы чьи такие залетные?

- Взять его! - скомандовал Каманин.

- Но, но, потише! - Ванятка снял косу с плеча. - Мужики, не выдавай!..

- Вы разберитесь, Александр Ларионыч. Слезай с коня-то - и поговорим, загомонили мужики.

- Вы что, бунтовать? Перестреляю! - Каманин взялся за кобуру. - Бросай косы!

И все, как по команде, кинули косы наземь. Один Ванятка остался с косой наперевес; раздувая ноздри, поглядывал то на полицейских, то на мужиков. Он пятился к роще, как затравленный волк.

- Взять его! - крикнул опять Каманин.

- Ага... Возьмешь хрен в руку. Догони сперва... - Ванятка кинул косу и дал стрекача, аж лапти засверкали. Пока те выхватили наганы и открыли стрельбу, он уж в кустарниках трещал, как медведь. Они было в рощу на лошадях. Но куда? Там пеший и то не каждый продерется сквозь заросли лутошки да свилистого дубнячка. Они рощу мнут, стреляют да матерятся, а Ванятка спрятался в камышах возле озера, поглядывает на них оттуда да посмеивается: Так ни с чем и уехали.

Да что там один беглец! В восемнадцатом году в этих кустах да камышовых зарослях дезертиры прятались целыми взводами. Первый тихановский набор разбежался с вокзала. До Пугасова их догнали честь честью, в теплушки посадили... Вот тебе, начальство разошлось с перрона, а поезд не трогается. Тихановские открыли свою теплушку:

- Ребята, соседи бегут!

- А вы чего рот разинули?

- Гайда!

И посыпались новобранцы из теплушек, как горох из дырявого торпища. Мешки с продуктами оставляли в вагоне, ежели сцапают на вокзале, скажем: "Это мы так... До ветру... Прогуляться, одним словом". Из тихановских один Митя-Пытя остался, все мешки с продуктами собирал и в кучу складывал.

- Бяжитя, ребята, бяжитя... Мне сытнее ехать... Вернусь с войны рассчитаемся.

Но с войны Митя-Пытя не вернулся...

Андрей Иванович хорошо помнил и то лето. Как раз их шалаши стояли на берегу озера Выксалы. Вон там, за Липовой рощей. Ночью, только легли, еще толком заснуть не успели, кто-то откинул брезентовое закрывало и по-собачьи вполз в шалаш на четвереньках.

- Чего надо? - Андрей Иванович тревожно поднял голову. - Закрывай брезент, мать твою!.. Комары налетят.

- Это я, Андрей... Не шуми, - засипел в темноте знакомый голос.

- Кто это? - подняли головы и Николай с Зиновием, братья Андрея Ивановича.

- Я, Матвей Обухов...

- Откуда тебя принесло? - Андрей Иванович аж привстал. Это был его шурин.

- Тихо ты... Кабы кто не услыхал, - сипел тот. - Пожрать у вас не осталось чего? Сутки не жрамши.

- Есть. И каша осталась и мясо. Николай, где котел? - спросил Андрей Иванович.

- На козлах.

- Пошли к костру... - сказал Андрей Иванович.

- Да тихо вы! - опять приглушенно сказал Матвей. - Я же дезертир...

- Эх ты, мать твоя тетенька! - сказал Андрей Иванович. - И в самом деле... Тебя ж третьего дня как в армию проводили. Николай, зажги фонарь!

Зажгли "летучую мышь". Матвей Обухов, непривычно обритый, отчего казавшийся глазастым и большеухим, громко чавкая, торопливо глотал холодную кашу. Зиновий, молодой тогда еще, шестнадцатилетний подросток, глазел-глазел на него да изрек:

- Не совестно в дезертирах бегать?

- А мне что, больше всех надо? - ответил Матвей. - Куда ребята - туда и я. Я же не Митя-Пытя.

С этими дезертирами в то лето мороки было... Не успеет отряд в волость приехать, как оттуда уже верховые скачут:

- Ребята, отряд появился. Завтра на луга поедет вас ловить.

Ну, те неделю по ночам работают да горланят, людям добрым спать не дают, а днем в кустах отсыпаются. Пойди, найди их. Да и кто пойдет показывать отряду? На ком две головы? Так до самого снега и скрывались в лугах. А потом этих дезертиров по селам ловили. Однажды Матвея отряд застал дома. Его успели положить в изголовье, поперек кровати, да подушками накрыли, а ребятишек на подушки. Ничего. Отлежался.

Андрей Иванович обошел весь пай, от рощи в длину шагами промерил. Уж мерено-перемерено ежегодно и по многу раз, и все-таки не удержался замахал-замерил, не шаги, а сажени. Сто шестьдесят шагов! Из тютельки в тютельку. И трава добрая. Смечешь стог - на десяти подводах не увезешь, прикинул Андрей Иванович. А меньше тридцати пудов на сани он не навивает. Да на Красновом у него пай, да в Мотках. Возов двадцать пять - тридцать притянет до дому. Жить можно. Перезимуем.

Он зашел от Липовой рощи на взгорок, снял косу с плеча, кепку кинул в траву и, обернувшись на восток, стал молиться, высоко за лоб закидывая троеперстие. Федька стоял за его спиной понурив голову. Он знал, что здесь, на этом самом взлобке, умер Митрий Бородин.

Лет десять тому прошло. Этот пай в те поры был за Митрием Бородиным, дядей Андрея Ивановича. Горячий был в работе мужик. Сам и косил, и согребал со своей Степанидой, и стог метал. Посадит ее на стог и мечет. Один навильник кинет - сразу полкопны. Иной раз помогали ему метать племянники: и Андрей Иванович, и Николай, и Зиновий.

- Ты, тетя, не пускай его на метку. Пусть дядя Митрий закладывает. А ты покличь нас. Мы придем - смечем.

В тот день Степанида утром рано приехала из Тиханова. Выехала еще в ночь... Лошадь путем не покормила. Ей бы отдохнуть да покормить лошадь. А дядя Митрий свое:

- Когда теперь ее кормить? Давай копна возить. Потом наистся.

Возил, возил копны - лошадь сдавать стала. Он вместо лошади впряжется да на себе тащит. Потом мужики пришли стог метать. И он с ними.

- Отдохни, дядя Митрий!

- Опосля, ребятки. Вот приметины привяжем, тогда и отдохнем.

Так и дометали к вечеру. Стог что твой дуб развесистый - поглядишь на макушку - кепка свалится. Сам залез на стог, приметины привязал. Потом слез, посерел весь и говорит:

- Ну, ребята, я отработался...

Фуфайка у него была. Он ею чайник накрывал. Взял он эту фуфайку, расстелил, встал на колени, помолился богу и помер. Степанида везла его в телеге домой и всю дорогу вопила.

- Ну, с богом, сынок! Начнем, пожалуй, - сказал Андрей Иванович, беря косу и поднимая кепку.

- Откуда пойдем, папань?

- От Качениной ямы.

После Митрия этот пай перешел к Ваньке Качене. Тот его изрядно запустил: от озера тальниковые заросли полезли, от рощи лутошка пошла да дубнячок. Андрей Иванович в позапрошлом году расчистил пай - десять возов хворосту нарубил... траву подсевал. На Каченю не пенял... Каченю можно было понять: сына у него здесь убило. Парнишке лет пятнадцать. Под копной сидел в грозу. А молния ударила прямо в копну. Когда раскидали сено, в земле пять дыр, как будто пятерней кто тиснул. Мужики хотели поглядеть что за стрелы гром пускает? Копали долго... Так и не нашли ничего. Оттого и Каченина яма осталась...