Борис Можаев - Мужики и бабы

Бандей и Биняк остались на берегу с ведрами под живую рыбу, покрикивали:

- Буржуй, портянку пожуй... Плыви на ту сторону!

- Я чаво там не видал?

- Рыбу гони... Во-он от тех камышов.

- Я ее туда не пускал.

- Ах ты дармоед... Ксплуататор.

- А ты, Бандей, слопал дюжину лаптей.

- А ведром по шее не хочешь?

- Попробуй тронь...

Якуша меж тем занес водило, поторапливал своего нерасторопного напарника:

- Ты скинешь портки или нет? Соса спеленатая!

- Ты, Ротастенький, не вякай. Не то съезжу по кумполу, зазвенишь у меня по-другому. - Соса сидел сгорбившись - лапти никак не скинет, сопит, запутавшись в оборах. Якуша перекинулся на ребят:

- А вы чего сопли распустили? Тоже в лаптях запутались? Кому говорят? Марш в воду! Гони рыбу с конца, а мы от горловины пойдем...

Ребята наконец оголились и, стыдливо прикрывая ладошкой срам, двинулись, как гусята, один за другим к воде.

- Чувал, ну-к обернись! - крикнул Биняк.

- Чаво? - тот обернулся, чуть пригнувшись и прикрываясь рукой.

- Ты эта, парень... твою штуку рукой не прикроешь. Ты бы фуражку надел на нее.

Все грохнули и на берегу, и которые в воду зашли.

- Да ну тебя... - Чувал с разбегу бултыхнулся в затон.

- Якуша, а парень-то у тебя с довеском, - не унимался Биняк. - Держи его про запас на случай, ежели мяса не хватит.

- Ох-хо-хо-хо!

- Ги-ки-ки-ки-ки...

- Хек-хек-хек... Дьявол тебя возьми-то.

- Кусок у него добрый... Ты по стольку в котел не кладешь, - добавил Биняк.

Вася Соса плюнул на свои оборы и покатился по берегу, стуча локтями обземь:

- Брось, Осьпов, брось! Ей-богу, живот подводит.

- Ну, пойдем, что ли ча! - крикнул опять Якуша, берясь за водило. - Не то водка прокиснет.

Соса наконец встал, скинул с себя все до исподников и полез в воду, сводя лопатки и подымая плечи.

- Опускай водило, мерин сивый! - крикнул Бандей. - Что ты его задрал кверху, как ружье? Иль стрелять надумал?

- Дай окунуться... Холодно, - лязгая зубами, ответил Соса.

Наконец бредень опущен; Соса, отплевываясь и фыркая, как лошадь, зачертил подбородком по воде. Якуша шел вдоль берега и тыкал водилом в воду, как вилами в сено. Вода доходила ему всего лишь до колена.

- Эй, Ротастенький! Ты бы лучше послал за себя заместителя по активу Тараканиху: все ж таки она в юбке, - посоветовал ему Биняк. - Глядишь, и подол не замочила бы.

- Что, за подол хочешь подержаться? Вон ухвати кобылу за хвост, отбрехивался Якуша.

Рыбу пугали боталами - двумя широкими жестяными раструбами, насаженными на шесты.

- Чувал, пугани от того куста! - кричал с берега Бандей. - Бей в корень!

Чувал заносил над головой ботало и резко швырял его под куст:

"Угук-гух! Угук-гух!" - утробно вырывалось из-под куста, и далеко за рекой отдавалось размеренно и гулко: "Ух... Ух..." Как будто там кто-то погружался в холодную воду.

- Маклак, ударь по камышам, - кричал Бандей.

"Угук-гух! Угук-гух!" - неслось от камышовых зарослей, и снова таинственно замирало где-то за рекой: "Ух... Ух..."

Чем ближе подходили ребята с верховьев затона, тем шумнее становилось возле бредня, суетливее на берегу.

- Кончай заброд, Вася! - кричал Биняк. - Заходи к берегу. А ты подсекай, Якуша...

- Я те подсеку, - отвечал Якуша, матерился и плевал в воду. - Ты лучше пугни от берега, не то рыба в прогал уйдет.

Биняк грохал донцем ведра о воду, но стоял на своем:

- Гли-ко, дьяволы! Рыба скопления не любит, разворот даст. Уйдет! Ей-богу, уйдет...

- Куда она денется? Бредень-то с мотней, - ухал басом Бандей.

- Мотня, что твоя ширинка, расстегнется - не заметишь, как весь запас вывалится.

- Пожалуй, пора! - пускает пузыри Вася. - Не то глыбь пошла, кабы низом, под бредень, рыба-то не выметнулась.

- Давай, заходи к берегу! - сдался наконец Якуша и сам стал "подсекать", то есть кренить водило, подтягивать край бредня к самому урезу воды.

Улов оказался добрый: когда схлынула потоком вода с берега, в длинной, облепленной ряской мотне забились широкие, как лапоть, медно-красные караси, затрепетали радужным оперением брюхатые и гладкие лини, скользкие, плотные, сизовато-зеленого отлива, точно дикие селезни; лениво извиваясь, тыкали во все стороны расплюснутыми широкими мордами сомы; и прядала, путаясь в сети, пятнистая щука длиной с оглоблю.

Набежали ребята с гиканьем, хохотом, стали хватать рыбу, греметь ведрами.

- Чувал, а Чувал? Успокой ты щуку!

- Чем?

- Вот дурень! Ахни ее по голове своей кувалдой.

- Тьфу ты, пустобрех! Прилипнет как банный лист.

- Дак у него свой молоток отстучал. Он теперь только глядя на чужие и радуется.

- Гы-гы... Мысленно.

- Эге. Воображая то есть.

Рыбой набили оба ведра, да еще несли в руках отдельно щуку и сома. Завидя такую добрую кладь, мужики стали сходиться к Якушиному шалашу, откуда заманчиво поблескивали горлышками обернутые в мокрую мешковину четвертя с водкой. Первым пожаловал к ловцам Максим Селькин:

- Я, мужики, дровец нарублю. - А сам все ощупывал карасей, мял их, чмокал губами. - Жирныя...

- А сырую съел бы? - спросил Якуша.

- Нашто?

- Ежели б вареной не дали.

- Съел бы, - покорно вздохнув, сказал Селькин.

Потом пришел Федорок Селютин в длинной, до колен, тиковой рубахе, босой. Этот заботливо оглядел и потрогал четвертя с водкой. Изрек:

- Якуша, надо мешковину смочить заново. Водка теплая.

- А может, в реку снести четвертя? - предложил Бандей.

На него зашикали:

- Ты что, в уме? Берега крутые... А ну-ка да споткнешься с четвертями?

- Можно в обход, от затона...

- А там крутит... Унесет четвертя...

- Они же не плавают!

- Говорят, бутылки океан переплывают.

- Дак то ж пустые.

- Неважно. И водку унесет.

- Куда ее унесет?

- В омут. Закрутит - и поминай как звали.

- Чтобы четвертя с водкой унесло? Ни в жисть не поверю.

- А ты знаешь, в Каменский омут Черный Барин мешок проса уронил. Слыхал, где выплыл?

- И где?

- В Оке, под Касимовом. Мешок по таблу узнали, печати то есть.

- Дак то ж под Каменкой, пропасть!

- Может быть, и здесь такая ж пропасть. Ты ж туда не лазил, в воду! А хочешь четвертя поставить.

Петька Тыран пришел в валенках. Его позвали чистить рыбу.

- Не-е, мужики... не могу. У меня обувь не соответствует.

- А водку пить она соответствует?

- Дак я ж Кольцов! - бил он себя в грудь.

Все лето по вечерам носил он валенки, а зимой часто в сапогах ходил. Его спрашивали:

- Отчего в жару валенки надеваешь, Петька?

Он отвечал:

- Валенки летом дешевле, оттого и ношу их летом.

А называл себя Кольцовым потому, что любил декламировать его стихи:

Что, дремучий лес,

Призадумался?

Думой темною

Запечалился...

- Петька, лучше спой.

- Это можно.

Тыран оборачивался к реке, расставлял ноги пошире, точно в лодке плыл, и, закидывая свою кудлатую голову, безвольно опустив руки, самозабвенно, прикрыв глаза, широко и свободно затягивал песню, знакомую всем до малого словца, до последнего вздоха: