Борис Можаев - Мужики и бабы

- Завтра в ночь будем ловить возможного вора твоей лошади, - сказал Кадыков. - Ты мог бы понадобиться. И лошадь опознать... итак, к делу.

- Спасибо. Я непременно поеду. Куда?

- Сперва в Ермилово, а потом в лес.

- Но мне надо домой съездить. Жену сюда послать, - потом замялся. Ружье можно с собой взять?

- Бери, пригодится. Нас всего трое из милиции, а их - неизвестно.

- Ничего, справимся.

- Давай! Я буду ждать тебя до обеда в Ермилове у Герасима Лыкова. Там спросишь.

- Приеду вовремя.

- Ну, пока, - Кадыков пожал ему руку и прыгнул в седло.

13

Андрей Иванович, наказав Петьке Тырану приглядывать за Сережкой, еще засветло выехал верхом домой. Лошадь, успевшая нагуляться за день и отдохнуть, легко и резво бежала по высокой траве, подгоняемая комариным зудом. Бородин скакал напрямки, не считаясь ни с болотами, ни с бочагами, бродов не искал - разбрызгивал лаптями воду на переездах; замочил не только штаны, но даже попону, которую подостлал на холку лошади. Думал только об одном - наконец-то посчитаемся, сойдемся в открытую... Только бы не помешали, не спугнули субчиков-голубчиков; а уж там повеселимся, поглядим, чья возьмет. Кто эти воры, Кадыков не сказал; но Андрей Иванович думал теперь только о Жадове, и лупоглазая, длинноволосая физиономия Ваньки маячила перед его мстительным взором, застя собой белый свет, и яростное чувство накатывало волнами из груди, перехватывало горло и жарко било в голову.

Очнулся он от этого наваждения только под Пантюхином, когда выехал к Святому болоту. Сперва увидел длинный загон картофельной ботвы, темным клином врезавшийся в широкий луговой разлив уже скошенной травы, - по сочной и шелковистой, салатного цвета отаве вразброс стояли желтовато-бурые копны, присаженные дождем, дальше, к лесу - нетронутая стенка высокого канареечника, синяя снизу и рыжая, от цветущих метелок, почти ржавая сверху, с яркими фиолетовыми вкраплинами одиноких цветов плакун-травы.

Облака на закате лилово-синие, размытые, словно расплавленные, и сквозь них багровела, касаясь земли, огромная горбушка солнца. Торопливо и настойчиво, как заведенный, бил перепел, мягко трещали кузнечики, да где-то за канареечником, возле ольхов, одиноко и пронзительно плакал чибис.

Наконец Андрей Иванович выехал на дорогу, черную, хорошо накатанную и пружинистую, какие бывают только на сухих торфяниках. Перед ним долго бежала, перепархивая время от времени, пестрая трясогузочка с желтоватой грудкой.

- Цвить! - крикнет звонко и радостно и бежит, бежит, словно вперегонки играет.

Когда взлетает, хвост, белый по краям, раскрывается как веер.

Ах вы, пташки беззаботные! Все бы вам чирикать да веселиться, подумал Андрей Иванович. И нет вам дела до нашей суеты да злобы.

В Тиханово въехал он уже затемно.

Дома застал он настоящий бабий переполох: Надежда, Мария и приехавшая из Бочагов на помощь в сенокосную пору баба Груша-Царица встретили Андрея Ивановича пулеметной трескотней:

- Дожили, докатились... Нечего сказать! - кричала Надежда. - Ушла самоходкой... На все село опозорила! Иди сейчас же за ней! Хоть за волосы, но притащи ее, паскудницу.

- Кого тащить? Откуда?

- Торба наша... Торба выскочила замуж, - потрясала руками над головой Мария, словно в каждой руке у нее было по погремушке, но они не гремели, и Мария от удивления делала ужасное лицо. - Хорошенькое замужество! Она подол себе застирать не умеет.

- Эка невидаль, подол? С грязным походит. Не в том дело... Из какого он рода? Вот что важно, - гудела Царица, сидя на табуретке посреди летней избы неподвижно, как идол на пьедестале. - Говорят, он, этот Сенька, из приюта. Как он туда попал? Откентелева? А может, он воровского роду? Мотрите, запустите собачье семя в родню, сами брехать обучитесь...

- И смотреть нечего... Взять ее, дуру шелопутную, за косы притащить, настаивала на своем Надежда.

- Кто ушел? Куда? Может, поясните мне толком, - сказал Андрей Иванович, все еще стоявший возле порога.

- Ну, Зинка ушла. Господи, вот еще балбес непонятливый нашелся, хлопнула руками по бедрам Надежда. - В полдень я корову ходила доить в стадо, Маша у себя в конторе задержалась. Она пришла домой, собрала свои манатки - и айда через сад. Там, за градьбой, ее Сенька ждал, Опозорила нас, потаскуха окаянная. Иди за ней. Хоть упрашивай, хоть силой, но веди ее назад. А там поговорим.

- Что она, телка, что ли? - сказал Андрей Иванович, все еще думая про свое.

- Бирюк ты, бирюк лопоухий. И лошадь у тебя из-под носа увели, и родню поганят, и гляди - еще самого из дому прогонят. А ты и будешь хлопать белками да ширинкой трясти. Слышишь, иди за ней! Не доводи до греха.

Надежда застучала ладонью об стол.

- С ума ты сошла, баба. Она ж не дите малое. Все ж таки она совершеннолетняя. Это где ж такие порядки заведены, чтоб взрослых людей на веревке водить? Или вы позабыли, что у нас Советская власть? То есть свобода действий...

- Во, во! - обрадованно подхватила Надежда. - Это ваша свобода действий доведет до того, что мужики с бабами под заборами валяться начнут.

- Да иди ты! - отмахнулся Андрей Иванович, проходя в горницу. - Мне не до ваших глупостей.

- Погоди, Андрей Иванович! - сдержанным тоном сказала Мария.

- Ну? - он оправил усы и вздохнул.

- Дело не в том, чтоб вести кого-то на веревочке. Но узнать, что за человек стал мужем нашей Зинаиды, при каких обстоятельствах они сошлись. Не шутка ли здесь. Не обман ли одной более опытной стороны? Я знаю этого субъекта. Он на все способен. И вообще, брак ли это? Замужество ли? Насколько мне известно, они даже не расписались. Все это необходимо выяснить. И обязан это сделать ты, Андрей Иванович, как глава семьи.

Андрей Иванович только головой мотнул:

- Попал из кулька в рогожку... Заполошные! Вы даже не спросили, зачем я здесь оказался? Мне ехать надо в Ермилово. Лошадь, кажется, нашлась.

- Успеешь, - сказала Надежда. - Если нашлась, то никуда она не денется. А здесь не лошадь - живой человек.

- Андрей Иванович, ты у нас надежда и отрада всего рода нашего. Ты и судия и заступник. Разберись толком, рассуди по совести. А вдруг она не по своей воле? - сказала Царица.

- Как не по своей воле?

- А вот так. Наговором взяли. Как нашу Марфуньку за Филиппа выдали. Она девка видная была, красивая, а он так, ошурок, от горшка два вершка. Гоп-гоп, где мои гогицы! Зато дед его Тереха был колдун. Пришли к ним зимой вальщики, валенки валять. А Тереха им и говорит: "И для нас валяйте и на невесту". - "Как же мы будем валять на невесту, если не знаем, кто она?" - спрашивают вальщики. А он им: "Вон, глядите, девка за водой пошла. Вот на нее и валяйте". А те смеются: "Эта, мол, Марфунька Обухова. Станет она связываться с твоим Филиппком". - "Станет", - говорит Тереха. И добился своего. Придет, бывало, к нам и все к матери: "Сватья, выдай девку к нам!" А мать ему: "Какая я тебе сватья! Ступай с богом". А он все к Марфуньке норовит подсесть. "Терентий, - говорит ему Марфа, - ты человек меченый. Не трогай девку!" - "Да я что? Я так, все ха-ха да хе-хе". А один раз Марфунька пряла на скамье, он к ней все-таки подсел, в ухо ей дунул и в плечо толкнул. И что ж вы думаете? Ушла девка... Вот и я говорю - сходи разберись. Может, он сам меченый? Или подсылал кого? Теперь не прежние времена, за такое дело можно и привлечь куда следует.