Борис Можаев - Пропажа свидетеля

- Так я пошел на медпункт.

- Ночевать приходи.

- Спасибо!

Коньков закинул через плечо свою планшетку, снял с вешалки фуражку и вышел.

8

Сельская больница размещалась в доме, срубленном из бруса на три связи. И крыльцо высокое, с тесовым козырьком.

Коньков, постучавшись, вошел в первую дверь и оказался в амбулатории. За столом в белом халате и в белой косынке, перехватившей ее иссиня-черные волосы, сидела молодая удэгейка с мелкими приятными чертами лица: низкий, но прямой носик, маленькие алые губки - двугривенным можно накрыть - и узкие, диковато-быстрые смоляные глаза.

Глянув на Конькова, она сказала:

- Присядьте на табурет.

И занялась своим посетителем. Перед ней сидел пожилой охотник-удэгеец в мятом пиджачке и в олочах с длинными ремешками, оплетавшими его ноги точно оборы.

Рука его лежала на столе - во всю ладонь загноившийся, забитый грязью порез.

- Чего же вы так руку запустили? Раньше надо было приходить, - сердито отчитывала охотника Ингани.

Тот ей что-то ответил по-удэгейски и засмеялся.

- Вот отрежут вам кисть, тогда посмеетесь, - строго сказала докторша.

- Э-э, один палец оставляй, чтоб крючок дергай, - и хорошо, посмеивался старик.

- Оля! - позвала Ингани.

Вошла медсестра, тоже во всем белом, молоденькая, но русская.

- Промойте ему руку как следует марганцовкой, положите мази Вишневского и перевяжите.

- Кикафу, пошли в перевязочную! - Оля хлопнула удэгейца по плечу.

- Пальцы резать не будешь? - спросил он.

- А это как себя станешь вести, плохо - отрежу.

- Мне один оставляй - и хватит. Вот этот, - Кикафу, довольный собственной шуткой, пошел за Олей в перевязочную.

- Итак, я вас слушаю? - обернулась Ингани к Конькову. - Что у вас болит?

- Я - участковый уполномоченный. И, видите ли, - извинительно заулыбался Коньков, - я в некотором роде по иной части.

- Понимаю, вы пришли допрос снимать?

- Ну, зачем же так? Допрашивает следователь. А я веду беседы, знакомлюсь с обстоятельствами. Вас Ингой зовут?

- Да.

- А меня Леонидом Семеновичем. Рад познакомиться.

- Что же вас интересует, Леонид Семенович? - Ингани не приняла того доверительно-ласкового тона, с которым обращался к ней Коньков, держалась как натянутая струна и отвечала сухо.

- Для начала мне хотелось бы знать, что сказал вам старый охотник насчет своей руки? Судя по его улыбке, это было что-то забавное.

- Он мне сказал, что рука - не нога. На охоту на руках ходить не надо.

Коньков усмехнулся.

- Почему же он так запустил рану?

- Старые охотники соблюдают старый обычай: за два месяца перед отправкой в тайгу на охоту они не только лекарств никаких не принимают, но даже не умываются. Это у них называется... как бы по-русски сказать? Обтаежиться, что ли? Чтобы весь он лесным духом пропитался, чтоб никаких посторонних, ну, человеческих, что ли, запахов от него не исходило. Тогда зверь его не так остро чует.

- Интересно! - покачал головой Коньков.

- А что еще вас интересует? - спросила не без иронии Ингани.

Коньков развел руками.

- Да вот, в больнице вашей ни разу не был. Вроде бы вы неплохо устроились. Кроме этой амбулатории, какие есть еще помещения?

- Пойдемте, покажу.

Ингани встала и все так же сухо, строго держась, повела его и деревянным голосом давала пояснения:

- Здесь у нас родильное отделение, здесь приемный покой, там аптека...

- А где же больные? - с удивлением спросил Коньков.

- Какие теперь больные? Сезон охоты скоро начнется. Они сами в тайге лечатся.

- Аптечку им даете с собой?

- Не берут. У них психология не та. С аптечкой не охотник.

- Простите, а куда ведет вон та дверь?

Ингани убрала прядку волос со лба под косынку и в упор, вызывающе поглядела на Конькова.

- Эта дверь ведет в мою комнату... личную.

- Извините, но мне хотелось бы заглянуть.

Опять пауза и молчаливый упорный взгляд.

- Это - моя обязанность, а не прихоть, - извинительно сказал Коньков.

- Хорошо! - Ингани пошла вперед, раскрывая дверь. - Прошу!

Они вошли в небольшую, уютно обставленную комнату, похожую скорее на мужской охотничий кабинет, - над диваном висел карабин, со стены спадала на подлокотники кресла пятнистая шкура барса. Рога изюбра, чучела птиц...

Коньков посмотрел в угол прихожей: под вешалкой, на полочках, аккуратно были поставлены в рядок черные лакированные туфли, расшитые тапочки с меховой оторочкой, желтые олочи с загнутыми носами. Рядом лежали ракетки.

- В бадминтон играете? - спросил Коньков, кивнув на ракетки.

- Играю. - Ингани стояла посреди комнаты бледная, но спокойная.

Коньков улыбнулся.

- В бадминтон играете, а кед нету. Как же вы обходитесь?

- Я предпочитаю олочи. Они удобнее - отпечатков не оставляют.

Коньков пристально поглядел на Ингани, но ни один мускул не дрогнул на лице ее - все та же подчеркнутая сухость и отрешенность.

- Интересно вы рассуждаете, - сказал он наконец. - С подтекстом, как теперь говорят писатели.

- Уж как могу.

На столе стояла большая фотокарточка под стеклом в синей рамочке - это был Калганов в кожаной куртке, с ружьем через плечо на фоне таежных зарослей. Борода и улыбка во все лицо. Коньков невольно задержал взгляд на нем: столько было силы и бесшабашной самоуверенности или даже дерзости на этом лице! Жил человек и думал, поди: неотразим и вечен, как бог, мелькнула мыслишка в голове Конькова.

- Калганов вам подарил? - спросил он.

- Не украла же, - вызывающе ответила Ингани.

- А шкуру барса тоже он?

- Нет, сама добыла.

- Вы охотник?

- Да.

- А я думал, что карабин вашего дяди, Батани. - Коньков подошел к ружью.

- Снимайте, снимайте! Вы же за тем и пришли сюда, чтобы карабин осмотреть.

- Приятно говорить с человеком, который все понимает.

- Спасибо за любезность.

- Прошу прощения! - Коньков извинительно развел руками, но карабин снял.

- Легонький. Прямо игрушка! - Коньков открыл затвор, посмотрел в ствол. - А ой у вас, простите, не чищен, и порохом пахнет. Совсем недавно стреляли?

- Да. Вчера стреляла. Нюх у вас хороший.

Он пропустил колкость мимо ушей.

- Где стреляли, на охоте?

- Нет, по мишеням.

- А-а! Где мишени берете? Сами рисуете?

- Бог дает. Вон мои мишени - шишки кедровые.

Две свежих шишки лежали на столе. Коньков взял одну, колупнул ногтем.

- Рано вы их сбиваете - смоляные еще. Значит, развлекаетесь?

- Извините. Других развлечений нету.

- Ну вот, и мы сейчас развлечемся. Пойдемте со мной!

Они вышли на крыльцо. Неподалеку от поленницы дров стояла бадья с песком. Коньков приложился и выстрелил в бадью. Потом протянул карабин Инге:

- Видите отметину в бадье?

- Вижу.

- А ну-ка, покажите класс!

Ингани, почти не целясь, дважды выстрелила в бадью. Коньков подбежал к бадье и сказал восторженно: