Борис Можаев - Пропажа свидетеля

- Я схожу домой, прикажу хозяйке, чтобы обед приготовила.

- Спасибо, Семен Хылович! А может, у вас столовая есть? Неудобно, право, - засмеялся Коньков.

- Столовая только вечером откроется. А до вечера живот к спине подведет. Как допрашивать будешь? - засмеялся Дункай. - Пошли со мной!

- Я через часик приду. Пока вон со стариками поговорю.

Старики сидели тут же на берегу на бревнах, поглядывали на приезжих, покуривали.

- Ну, давай! Тебе виднее.

Дункай взял весла и ушел домой, а Коньков с Кончугой поднялись на высокий берег, к бревнам. Здесь же один старик с редкой седой бороденкой и жидкими усами, засучив рукава клетчатой рубашки, заканчивал работу над долбленной из цельного ствола тополя остроконечной лодкой-оморочкой. На бревнах, в синих и черных халатах - тегу, расшитых ярким орнаментом по бортам и по стоячему вороту, сидело пять стариков, каждый с трубочкой во рту. Возле бревен кипел черный большой казан со смолой.

- Багды фи! [удэгейское приветствие, вроде русского "здорово!"; переводится как "ноги есть!"] - приветствовал их Коньков по-удэгейски.

- Багды фи! Багды! - оживленно отозвались старики.

- Хорошая будет оморочка! - похвалил Коньков плотника. - На такой до большого перевала доберешься, легонькая, как скорлупка. - Коньков хлопнул ладонью по корпусу новой оморочки, и гулкое эхо шлепка отдалось на дальнем берегу. - Во! Звенит как бубен. Шаманить можно.

Старики опять, довольные, заулыбались.

- О до! [уважительное обращение к старику (удэг.)] - обратился Коньков к самому ветхому старику с желтым морщинистым и безусым лицом, в меховой шапочке с кисточкой на макушке. - Ты знал ученого Калганова?

- Калганова все село наше знай, - ответил тот. - Хороший человек был. Кто его убивал, свой век не проживет. Сангия-Мама [главное лесное божество (удэг.)] накажет того человека.

- А у вас на селе не знают, кто это сделал?

- Не знают.

- Когда у вас последний раз был Калганов?

- Неделя, наверное, проходила.

- Почему наверное? А точнее?

Собеседник Конькова посасывал трубочку и молчал, словно и не слыхал вопроса Конькова.

Коньков допытывался у других стариков:

- А может, две недели прошло? Никто не помнит?

- Может быть, две, понимаешь, - ответил лодочник.

- Так две или одна?

- Зачем тебе считай? Две, одна - все равно, - сказал старик в шапочке.

- Нет, не все равно, - сказал Коньков, несколько обескураженный таким безразличием.

Потоптался, подошел опять к плотнику, тесавшему лодку.

- Не продашь?

- Для себя делай, - ответил тот.

- Н-да... А кто из вас хорошо знал Калганова?

- Сольда, - ответил лодочник.

- Который это Сольда? - спросил Коньков.

- Я, понимаешь, - ответил старик в шапочке.

- Ты с ним в тайге бывал?

- Бывал, такое дело. Проводником брал один раз.

- Ты ничего не замечал за ним? Может быть, он ругался с кем? Враги у него были?

- Может, были. А почему нет?

- Да не может быть, а точно надо знать.

- Не знай.

- Ну, как он относился к вашим людям и вы к нему? Не обижал?

- Его смешной, понимаешь, - ответил Сольда, выпуская клубы дыма. Немножко обижал.

- Каким образом? - оживился Коньков.

- Его говорил: человек произошел от обезьянка.

Старики засмеялись, а иные стали плеваться.

- А чего тут смешного или обидного? - удивился Коньков.

Сольда поглядел на него, как на неразумного младенца, вынул трубочку и мундштуком ткнул себя в голову.

- Разве я обезьянка? Тебе чего, ребенок, что ли? - и, скривив губы в саркастической усмешке, стал говорить горячо и яростно: - Мы видали, такое дело, обезьянку. В Хабаровске было совещание охотников. Потом в цирк возили, обезьянки показывать. Маленький зверь вертится туда-сюда. Как может человек произойти от такой зверь? Разве я, понимаешь, туда-сюда голова верти? Детей за такое дело наказывать надо.

Коньков едва заметно улыбнулся и спросил:

- А как ты думаешь, Сольда, от кого произошел человек?

- Наши люди так говорят: удэ произошел от медведя. Его зовут Одо, старший рода, понимаешь. Это правильно. Медведь ходит важно, никого в тайге не боись. На двух ногах может ходить, одинаково человек.

Старики закивали головами:

- Так, так...

- Ну, ладно! Удэ произошел от медведя, - согласился Коньков, поблескивая хитровато глазами. - А русский от кого? Или, допустим, татарин?

- Я не знай. Ты, может, от обезьянка. Чего стоишь, вертишься? Садись!

Старики опять засмеялись. Коньков, тоже посмеиваясь, сел на бревнышко, закурил.

- Все ты знаешь, Сольда.

- Конечно, - согласно кивнул тот.

- А вот скажи, что это за тигр тут появился? Говорят, из Маньчжурии пришел? Собак таскает.

- Э-э, Куты-Мафа [тигр (удэг.)] собачку любит кушать. И наш, и маньчжур одинаково.

- Но этот бродит везде, людей пугает?

- Э-э, тигр нельзя говорить. Сондо! [грешно (удэг.)] - сказал Сольда и пальцем покрутил вокруг себя. - Его все слышит. Потом пойдешь на охоту его мешать будет. Сондо!

- Ну, ты прямо профессор, - опять усмехнулся Коньков.

- А почему нет?

С невидимой за лесным заслоном реки послышался отдаленный стрекот мотора. Коньков мгновенно встал и прислушался.

- Ровно гудит. Значит, издалека. Кто-то со станции едет, из райцентра. Кончуга, а ну-ка сбегай на реку, погляди!

- Зачем бежать? - спросил Сольда. - Это Зуев едет. Его мотор. Самый сильный. Такой больше нет у нас.

- Зуев! Тогда я сам сбегаю. Он мне нужен, - сказал Коньков, выплевывая папироску и собираясь бежать на реку.

- Опять не надо бежать, - невозмутимо сказал Сольда. - Его сам сюда поворачивает.

Коньков влез на бревна и стал поглядывать на протоку - свернет сюда Зуев или нет?

- Слушай, Сольда, - спросил Коньков. - А ты не слыхал вчера вечером мотора на реке?

- Слыхал.

- Не Зуева? Не узнал?

- Нет, не Зуева. Проходили два мотора "Москва".

- Чьи?

- Не знай.

Зуев и в самом деле завернул в протоку; его новая длинная лодка, крашенная в голубой цвет, стремительно вылетела из-за кривуна и, обдавая волной стоявшие на приколе удэгейские и нанайские баты, лихо пришвартовалась к причальной тумбе. Зуев, сильный, рослый мужчина средних лет, с коротко подстриженными рыжими усиками, в кожаной тужурке и в высоких яловых сапогах, пружинисто выпрыгнул из лодки и быстро пошел вверх по песчаному откосу, остро и резко выбрасывая перед собой колени.

- Здорово, лейтенант! - подошел он к Конькову, протягивая руку. - Я уж в курсе. В городе слыхал о несчастье. Хочу поговорить с тобой.

- Вот как! - удивился Коньков. - И я тоже хочу с тобой поговорить. Потом крикнул Кончуге: - Батани, сбегай к Дункаю, принеси ключ, от конторы!

- Зачем бегай? Контора открыта. Заходи и говори сколько хочешь, сказал Сольда.

Деревянная контора артели, похожая на обычный жилой дом, стояла тут же, у самой протоки. Невысокое крыльцо, дощатый тамбур и - наконец - рубленая изба, перегороженная тесовой перегородкой на две половины. На стенах были наклеены плакаты: "Берегите лес от пожара!" - огромная спичка, от которой вымахивает пламя на зеленую стенку леса; "Браконьер - злейший враг природы" - стоит молодчик в болотных сапогах и целится из ружья в стаю лебедей; в кабинете председателя висела карта района величиной с Бельгию.