Борис Можаев - Тонкомер

- За двадцать лет иного выхода не нашли?

- Не нами заведен был этот порядок. Наше дело - выполнять задание! Нам некогда рассуждать да мечтать о лучших вариациях. Мы исполнители. Есть которые повыше нас. Они понимают лучше нас, они и решают, и отвечают. За все! В том числе и за нас с вами, и за этот лес.

- Интересно, - говорю, - и наш директор такого же мнения?

- А ты сунься к нему со своим разговором.

- Попробуем, - я встал и вышел.

А в прихожей заторкался, ребята стояли... И вот слышу из кабинета голос Ефименко - дверь-то щелястая, филенки тонкие: "Не то чокнутый, не то вредитель". А ему Редькин: "Это фрукт особый. За ним глаз нужен... Не то он все дело погубит".

Тут уж, возле конторы, и народу много собралось: одни посмеиваются, другие вроде бы с советом ко мне: да брось ты с ними канителиться. Плетью обуха не перешибешь. А я уж, как говорится, удила закусил...

- Милый мой, это же называется у нас донкихотством, - сказал я Силаеву с сочувствием. - Неужели вы не понимали, что Америку пытались открыть этим людям?

- Да разве ж в таких случаях спрашивают себя? Тут прешь очертя голову! Когда у тебя цель впереди и ты знаешь, что это стоящее дело, справедливое, так душа из тебя вон, а добивайся своего. Иначе ты не человек, а скотина рабочая, слюнтяй! Или хуже того - мошенник и лжец. Думаешь одно, а делаешь другое.

Силаев насупился и опять сердито, с вызовом поглядел на меня.

- И вы пошли к директору? - спросил я участливо.

- Ходил. По звериным тропам, через перевал. Ноги в кровь избил за трое суток. Я еще верил, надеялся втолковать ему, что нельзя лес губить, что не одним днем живут люди, что земля-то не чужая - своя! А он смотрел на меня как на тронутого и жалел: "Ну зачем вы так волнуетесь, голубчик? Ведь никто не хвалит выборочную рубку. Но что поделаешь? Временная трудность. Вот станем открывать новые лесопункты, и все сделаем по науке. Поезжайте, голубчик, трудитесь. А мысли ваши ценные учтем. Правильные мысли". Но, правда, разрешил работать в едином комплексе. И на том спасибо...

14

Ввалился домой - Наталья хмурая. На тебя, говорит, смотреть страшно: худой и грязный. Одни глаза блестят. Дак я ж две ночи у костра ночевал в пути, комаров кормил. И тут, в бараке, комары. Аж гудят. Над кроватью полог висит, Наталья укуталась в платок. Вместо того чтобы по тайге шляться, говорит, ты бы лучше стены проконопатил. Комары-то сквозь щели лезут. Ладно, говорю, проконопачу.

Надрал я старого мха и вечером конопачу стены долотом. Вот приходит Анисимов. Сели на бревно, закурили. Сергованцев вышел к нам. Сидим, калякаем то да се. Рассказываю им, как директор утешал меня.

- Ему ветер в спину, - говорит Анисимов. - Живет рядом с райцентром. Едет к нам - командировочные получает. А дорогу построят - еще и леспромхоз сюда переведут. Торчи здесь.

- Опять же процент хороший даем, - заметил Сергованцев. - Премии идут. Дело не пустое.

- А как насчет комплексной бригады? - спросил Анисимов.

- Это разрешил, - говорю, - только просил поосторожнее, не жать сверху на лесорубов.

- А мы собрание проведем, - сказал Анисимов. - Все чин чинарем. Проголосуем. Попробуем перетянуть.

- Чего тут тянуть? - отозвался Сергованцев. - И грузчики, и трелевщики, и те, которые на раскряжевке, - все за. Смотреть будут, следить друг за другом в работе. Копейка всех воедино свяжет. Небось и вальщики не станут баловать.

- Еще бы наладить сплошную рубку - и жить можно, - сказал я.

Тут Анисимов мне подмигнул хитровато.

- Я, - говорит, - посылал одного паренька в Тамбовку. Это село на реке, в сотне километров от нас. Там кержаки живут. Так они согласны плоты вязать. И лоцмана у них есть.

Я аж подпрыгнул на бревне и по коленке его хлопнул.

- Да ты чего ж, - говорю, - молчишь, медведь снулый? Все! Завтра же собираем собрание. Объединим вас в одну бригаду, комплексную. И заработки будут едины. И дело пойдет по-другому.

Наутро уже весь поселок гудел. И вот вызывает меня Редькин и говорит спокойным, насмешливым голоском.

- Слушай, новатор, а ты знаешь, что в четвертом квартале не опытами занимаются, а план выполняют?

А я ему:

- Не знал, что в году есть специальные месяцы для опытов.

Но Редькин пропустил мою шпильку мимо ушей и все так же спокойно изрек:

- Мы должны дать двенадцать тысяч кубов. А третью часть - твоя мАстерская точка. Понял?

- Ну?

- Вот тебе и ну. На этой сплошной рубке ты дашь четыре тысячи кубов?

- Дам!

- Смелый, - Редькин усмехнулся. - Вы все-таки подумайте, что вас ожидает, если завалите план.

- А я уж подумал.

- Ну, вы человек взрослый, - он снова чуть заметно усмехнулся. - Ваше дело - ваш ответ.

Я понимал, что несдобровать мне, если план не выполню, но и отступить я не мог.

В это время Ефименко подставил мне первую подножку. И ведь как ловко, подлец, использовал Варю!

Помню, решили мы вечером собрание провести, чтобы выбрать бригадира, одного вместо двух, и чтоб плотников выделить на строительство общежитии. Пойду-ка я, думаю, пораньше, с ребятами потолкую. Стемнелось уже, когда я подходил к бараку грузчиков. Вдруг слышу в стороне, в кустах, приглушенный говор. Один голос был Барин, второй тоже вроде бы знакомый, мужской. Варя, видимо, старалась уйти и упрашивала все; мужчина не пускал и приговаривал: "Подумаешь, какая недотрога!" Я уж было пошел своей дорогой, как вдруг Варя зло сказала: "Пусти, хам, кричать буду!" - "А я рот зажму - не крикнешь", - ответил мужчина. Послышалась возня, Варя коротко крикнула. И я бросился на помощь. В потемках я схватил кого-то за шиворот и рванул так, что пиджак затрещал на нем. Он отлетел от Вари и упал на спину навзничь. И тут я узнал его - это был крановщик Елкин.

Он встал, заложил, как говорится, руки в брюки и уставился на меня нагло.

- Ах, это ма-астер! - прикинулся он удивленным. - Что ж, завидуешь? Видать, своя жена надоела... Решил к нашей общей приспособиться?

- Да это, кажется, новый мастер! - удивленно ахнул сзади меня Ефименко, словно из-под земли вырос. - Что же ты, Елкин, мешаешь людям? - И он многозначительно закашлял и засмеялся.

- Да не разглядел в потемках-то, думал, кто из наших с Варькой возится, - начал выкручиваться Елкин. - А это начальник, оказывается.

И тут вдруг наша тихая Варя подходит к Елкину и - раз его по морде. И так молчком. Тот оторопел, а Варя пошла в барак. Но Ефименко и тут не растерялся.

- Не надо сердиться, бабочка, на правду не сердятся, - сказал он наставительно вслед Варе.

- Вы сначала разберитесь, - сказал я Ефименко.

- Да я что ж? Я молчу. Мое дело маленькое. - Он снова многозначительно покашлял и подмигнул Елкину.

Мне эта комедия надоела, и я пошел в барак. А на собрании я и вовсе забыл про нее. Я не обратил внимания ни на то, как Ефименко перешептывался с вальщиками, ни на то, как стали ухмыляться, поглядывая исподтишка на меня грузчики. Это все я потом припомнил, день-два спустя. Припомнил и то, как я приглашал Варю. Она спряталась перед собранием в своем чуланчике. А я постучал ей и сказал, чтоб она выходила и тоже присутствовала.