Борис Можаев - Тонкомер

Борис Можаев

Тонкомер

1

Внезапно начавшиеся осенние холода застали меня в отдаленном поселке лесорубов. Весь речной транспорт оказался внизу километров за сто по Бурлиту, на главной базе. Ехать было не на чем. А тут еще по утрам пошла шуга - грозный признак! Река может покрыться льдом за одну ночь, - и я всерьез забеспокоился. Дело в том, что этот поселок, как и многие другие в здешних местах, после замерзания реки и до прокладки через перевал зимней дороги месяца два никакой связи с внешним миром не имеет. Даже почту завозят сюда раз в неделю, и ту бросают с самолета в мешках. Разумеется, оказаться в таком вынужденном заточении - удовольствие не из приятных.

И вдруг ночью, на рассвете, с реки раздалось утробное тарахтенье дизеля. Одеться и выбежать на реку было для меня делом одной минуты. Там я увидел с десяток таких же страждущих пассажиров. Мы обступили то место, где причалила темная одноглазая посудина, и ждали решения своей судьбы. Наконец, заглушив мотор, старшина этого спасительного ковчега, поблескивая в темноте кожаной курткой, спрыгнул на берег и сказал, что пришла самоходная баржа в последний рейс и что пойдет обратно после завтрака.

Напуганные скорым отплытием, будущие пассажиры расположились здесь же, одни на берегу, под высокими штабелями бревен, другие, более осторожные, перебрались на палубу баржи.

Между тем рассветало. В небе над поселком стали проступать подсвеченные невидимым солнцем розоватые поверху, а ниже - сизые растрепанные дымки; баржа, притулившаяся в потемках бесформенной глыбой к берегу, теперь выглядела совсем маленькой, с игрушечным якорем на носу и рулевой будкой, похожей на кабину грузовика. А на голове у старшины баржи оказалась самая настоящая морская фуражка с позеленевшим медным крабом.

Среди пассажиров возле бревенчатого штабеля заметно выделялся один человек странной наружности: высокий, немного сутулый, в замызганной фуфайке и в старых кирзовых сапогах. Шапки на нем не было, густые каштановые волосы срослись в единый круг с рыжей всклокоченной бородой. По древесным секреткам, приставшим к его бороде и волосам, было видно, что он давно уже не мыт и не чесан. Несмотря на густую окладистую бороду, ему можно было дать не более тридцати пяти лет.

Рядом с ним стояла маленькая пожилая женщина с морщинистым плаксивым лицом. Она то и дело теребила его за рукав и жалобно причитала:

- Женя, пошли на палубу! Не пустит ведь старшина... не пустит нас.

Рыжебородый не обращал на нее никакого внимания. Он разговаривал с обступившими его лесорубами - их человек пять. Видимо, это были провожающие. Из рук в руки ходил стакан, который наполнял водкой рыжебородый. Под рукой у него стояли бутылки, одни с водкой, другие пустые.

А утро было тихое и ласковое. Появилось солнце над темной хребтиной дальней горы. Ядреный колючий морозец словно прочистил тайгу; сквозь бурую прозелень елок, сквозь моховую кудель пихтача вдруг забелел заиндевевший валежник, и даже темные, не пробиваемые светом макушки кедра засквозили на фоне нежно-зеленого, как первый ледок, неба. Река на середине румянилась, как красавица на морозе, и дышала белым тающим парком, а по краям уже неслась подкрашенная солнцем искристая шуга; цепляясь у заберегов за острые зубцы ломких ледышек, она мелодично позванивала.

Но вдруг эту тишину расколол утробный голос нашей баржи. Рулевой встал в кабину за штурвал, а старшина начал развязывать причальную веревку.

- Отчаливаем! - крикнул он. - Пассажиры - все на палубу!

Несколько человек бросилось по трапу на палубу. Последними шли рыжебородый со своей спутницей. За плечом рыжебородого на палке болтался небольшой драный узел.

- Вороти назад! - сказал старшина, преграждая им дорогу.

- Ты чего, старшина? - спросил рыжебородый.

- Ничего. Деньги кто за тебя платить будет?

- Вот невидаль! А контора на что? У меня вычтут там за проезд.

- Там у тебя не то что за проезд, за переход нечем платить. Знаю я тебя! Меньше пить надо, - отрезал старшина и поднял трапик перед носом рыжебородого и его спутницы.

- Правильно, служба, - пить надо меньше. Теперь я тоже так думаю, сказал спокойно рыжебородый, словно они уселись со старшиной на скамеечку для мирной беседы.

- Эх ты, черт лохматый! - распекал его старшина с палубы. - Ведь ты сколько сейчас пропил? На десять билетов хватило бы.

- Да, хватило бы, - согласно мотнул тот кудлатой головой.

- Вот я и говорю, - довольно отметил старшина, искоса глядя на рыжебородого сверху вниз, словно прицеливаясь. - Ты бы еще целый поселок напоил.

Старшина все стоял на палубе, держал в руках трап и, кажется, раздумывал. Рыжебородый почтительно и кротко ждал, но мне показалось, что он прячет в бороду лукавую улыбку.

- На свои личные, может, и я бы напоил целый экипаж, - все еще раздумывая, сказал старшина. - А тут билет, государственные деньги. Понял?

- Ясное дело, - скромно согласился рыжебородый.

Старшина, кряхтя, сердито стал опускать трап.

- Возьми их, возьми, старшина! - загомонили одобрительно в толпе с берега. - Что они тебе, баржу загромоздят, что ли? У них, видишь, пожитков - один узел драный.

Но это возымело обратное действие. Старшина опять поднял трап.

- Возьми, возьми! - отбивался он. - Я его и так по всем участкам вожу, и все бесплатно. Не первый раз...

Я подошел к старшине, взял его за локоть и сказал, что если в конторе не заплатят, то пассажиры сообща внесут деньги за них или я это сделаю один.

Старшина молча осмотрел меня, презрительно сдвинул на затылок свою морскую фуражку и сказал саркастически в толпу:

- Видали, какой гвоздь нашелся! - И, обернувшись ко мне, добавил сердито: - Без вас обойдутся. Чего я тут баржу держу? Понимать надо! - и с грохотом бросил трап. Рыжебородый со спутницей поднялись на баржу, и мы тронулись вниз по течению стремительного Бурлита.

2

Все приспособление для перевозки пассажиров на этой маленькой плоскодонной посудине состояло из брезентового тента, натянутого на палубе, и нескольких скамеек, расставленных вдоль бортов. Под тентом пахло ржавым железом и плохо провяленной рыбой, которую везли в мешках пассажиры.

Я уселся под открытым небом на носу. Вскоре подошел ко мне и рыжебородый.

- Впервые, должно быть, в здешних местах? - спросил он глухим баском, присаживаясь.

- Да.

- Он мужик хороший, - заметил рыжебородый, кивнув на рубку старшины. Это он для виду куражится. Любит воспитывать. Откуда у вас эта флотская штука? - вдруг спросил он, разглядывая мою альпаковую куртку.

- От службы осталась, - ответил я. - Недавно демобилизовался.

- Уж не на Тихом ли служили? - спросил он, оживляясь.