Лев Овалов - Двадцатые годы

- В Корсунское пошлем Ознобишина.

Еремеев даже приподнялся со скамейки.

- Да он еще...

Не договорил - ребенок, но все поняли.

- Да вы что, Степан Кузьмич, - укоризненно сказал Данилочкин. - Знаете, какие там скандальные мужики? Его вокруг пальца обведут...

- Пора привыкать к государственной деятельности, - отрезал Быстров. Учись плавать на глубоком месте.

И никто не спросил лишь самого Ознобишина, по силам ли ему такое задание, а сам он об этом не задумывался, раз посылают, значит, обязан выполнить.

- Да, вот что еще, - бросил между прочим Быстров. - Дайте ему какое-либо оружие, мало ли что...

Так Ознобишин стал уполномоченным волисполкома по проведению весенней посевной кампании в Корсунском.

При выходе его нагнал Еремеев, протянул револьвер.

- Возьми, пригодится.

- Я не умею стрелять.

- Ну, попужаешь.

- Ленин говорит, в деревне надо действовать убеждением.

И не взял.

Приехал в Корсунское под вечер. Все тонуло в серых сумерках. Туман как осенью после дождя. И перед Ознобишиным все в тумане. Не так-то просто разделить семена, так раздать, чтоб комар носу не подточил, жалоб все равно будет много.

Слава и устал, и намерзся за дорогу. Не хотелось браться за дела с вечера, хорошо бы выспаться сначала.

Подводу отпустил. Без труда нашел избу Жильцова, помнил ее по прошлым наездам, - хитроватый председатель сельсовета в Корсунском, и начальству угодит, и с мужиками не рассорится.

В избе парно. Жильцов, босой, сидит у печи, жена Кильцова строчит на швейной машинке.

- Товарищу Ознобишину!

- К вам, Савелий Тихонович.

- По части молодежи аль в школу?

Чтоб не поднимать суеты заранее, Слава уклонился от ответа.

- Дела завтра с утра, а сегодня квартиру бы дня на три.

- Сей минут.

Обулся в валенки, к ночи еще подмораживало, повел Славу по селу.

- К Сапоговым, что ли? Нет, лучше к Васютиным.

Кирпичный дом под железом на четыре окна.

- К кулакам ведешь?

- Не к беднякам же, им самим есть нечего. А Васютины десятерых прокормят.

По всему уезду было в обычае ставить приезжее начальство на квартиру к тем, кто побогаче, - и начальству сытно, и кулаку обидно, Ознобишин не возражал, Васютиных лишний едок не разорит.

В избе чисто, светло, стол выскоблен добела, в горнице фикусы.

- Гостя к тебе привез, Лукьяныч.

Васютины в сборе - и хозяин с хозяйкой и все их девки.

- Милости просим.

Хозяин пожимает гостю руку, и гость, чтобы не обидеть, сам протягивает руку хозяйке, та обтирает ладонь об юбку, здоровается с гостем.

- Уж обеспечьте, - просит Жильцов. - Человек сурьезный, без дела не пожалует.

- А с каким делом? - вот что интересует и Жильцова и Васютина... С каким? Нажимать или просвещать? Усовещать или карать...

- Да с нашим превеликим удовольствием!

Васютин само радушие.

- Так я пойду?

- Будь спокоен, Савелий Тихонович.

Жильцов уходит. Васютин только взглянул на девок, и те ушли.

- Чичас соберем ужин.

- Нет, нет, - Слава отказывается. - Я сыт, разве стакан молока.

Наседать на начальство тоже нельзя, перебор хуже недобора.

Перед гостем ставят махотку с молоком, достают из стола початый каравай хлеба, нарезают толстыми ломтями.

Ах, что за блаженство свежий ржаной хлеб! Давно Слава не ел такого. Не хлеб, а пряник!

А хозяйка тем временем стелет ему на лавке постель.

- Мы уж вас, извините, здесь уложим, в горнице прохладно. В горнице девки переспят, а мы с хозяином на печи...

Пуховик на лавку, на пуховик - простыню, сверху стеганое одеяло.

Тушат свет. Слава раздевается, накрывается одеялом. Не спится: то ли мешает шепоток хозяев на печке, то ли томят завтрашние заботы... Семена, семена! Глаза разгорятся у всех, а давать придется самым бессловесным... За стеной ветерок. Страшновато ночью в поле. В доме тоже какие-то шорохи. Мыши? Тараканы?.. Тараканов Ознобишин не приметил. Черти?.. Черти и есть, завтра он всех чертей выпустит!

Просыпается на рассвете, но хозяева уже встали.

- Доброе утро.

- Рукомойник в сенях.

Подают ручник из тончайшего домотканого полотна.

- Завтракать...

- А сами?

- Мы позавтракали.

Как же это он так заспался?

Сейчас бы картошечки с молочком да с хлебцем...

Но тут не вмешаешься. Садись и не чинись, угощайся тем, что дадут, а хозяйка расстаралась: на одной тарелке блины, на другой тарелке блины, гора блинов, а к ним и маслице топленое, и сметанка, и творожок, и лучок поджаренный, и шкварки свиные...

- Куда мне столько?

- Кушайте, кушайте.

Сам Васютин деликатно присел на краешек лавки, спросит о том, спросит о сем, и между прочим:

- Хлеб искать будете?

- Наоборот.

Васютин не понимает, но успокаивается, не за хлебом - и то ладно, значит, спокойно можно отсеяться.

Тут дверь хлоп, хлоп - Сосняков.

- Здоров...

Не поймешь кому - хозяевам, Ознобишину? Мало приветлив Иван Сосняков. Он человек дела.

- Ты чего с вечера не зашел?

Это уже прямой упрек Ознобишину.

А Слава самому себе не признается, всякий раз он рад отложить встречу с Иваном.

В ответ пошутил:

- Утро вечера мудренее.

Его собеседник суров.

- Для дураков и лентяев.

- Может, позавтракаешь со мной?

Ответа Слава не дождался.

Но надо видеть Соснякова! Углы губ опущены, глаза прищурены, ноздри подрагивают... Полное презрение!

- Собирайся, пойдем.

Славушка отодвинул тарелку. Не до блинов! Накинул полушубок, заторопился.

- Кулацкими блинами угощаешься?

И ведь прав Сосняков. Приезжее начальство останавливается у кулаков, это вроде контрибуции, и все-таки лучше подальше от этих блинов.

Сосняков не собирается тратить время попусту:

- Зачем приехал?

- Посевная. Семена раздавать.

Сосняков удивлен:

- Тебя послали уполномоченным?

- Прежде всего я собирался обратиться к тебе, Иван. Зерна мало, есть решение снабдить бедняков и поддержать кое-кого из середняков. Ты ведь всех здесь знаешь. Надо бы списочек составить, а то уплывет зерно...

- А чего составлять? - хитрая улыбочка шевельнула узкие губы Соснякова. - У меня все на учете. Знаю, у кого хлеб спрятан. Уполномоченные не столько ищут, сколько речи говорят!

Дом князей Корсунских снаружи изменился мало, но внутри уже все выглядит иначе, занятия идут полным ходом, гостиные и спальни переоборудованы в классы, из-за дверей несется гул голосов, можно подумать, что в этом доме всегда помещалась школа.

- Комсомольская ячейка теперь тоже здесь, - Сосняков пытливо смотрит на Ознобишина. - Кстати, ты на бильярде умеешь играть?

Слава пожал плечами:

- Не приходилось...

Для комсомольской ячейки Сосняков приспособил бывшую бильярдную, но бильярдный стол оставили, только сдвинули к стене.

Ознобишину теперь понятно, почему он заинтересовался бильярдом.