Лев Овалов - Двадцатые годы

- Я тоже еще не умею, - сказал Сосняков. - А говорят, полезная игра. Развивает глазомер, меткость. Нам бы инструктора сюда, обязали бы всех комсомольцев учиться.

Ознобишин не стал спорить.

- Давай свои списки.

Две школьные тетрадки исписаны каллиграфическим почерком. Все село на учете. "Бедняки. Середняки мал. Середняки кр. Кулаки". "Мал" - маломощные, "кр" - крепкие. Бухгалтерия!

Тут появился Жильцов, держится рукой за рыжую бороду, заискивающе заглядывает Ознобишину в глаза.

- Вы к нам от волисполкома, Вячеслав Николаевич? Семена делить?

Откуда ему известно? Слава сказал об этом одному Соснякову.

- Ключи от амбара при тебе, Савелий Тихонович?

- В Совете.

- Пошли за ключами.

Амбар на двух замках, ключ от одного в волисполкоме, от другого в сельсовете.

Такая мера предосторожности, изобретение Данилочкина, обеспечивает полный контроль.

- По хозяйствам делить будете или как?

- По классовому принципу, Савелий Тихонович, - беднякам и маломощным середнякам.

- А остальным?

- А остальные вывернутся. Пошарят у себя по сусекам.

Зашли за ключами в сельсовет, там мужиков полным-полно, притихли, молчат, слух о приезде уполномоченного обошел уже все село.

- Семена делить?

- Семена.

- А кому?

Кто-то подал голос:

- Кому есть нечего, тем и дадут, сожрут, а сеять как бог даст.

Жильцов подал ключи, списки домохозяев.

Ознобишин решил прихватить с собой еще двух-трех мужиков.

- Кому, мужики, доверяете? Хочу пройти по домам. Называйте.

- Селиверстыча.

- Васютина Павла Григорьевича.

- Не возражаете, мужики?

- А когда хлеб делить?

- Пожалуй, завтра с утра...

Ознобишин - от дома к дому, Сосняков от него ни на шаг, Жильцов и двое доверенных чуть позади.

Поднимались на крыльцо, заходили в избу, здоровались, - Ознобишин пытливо вглядывался в хозяев, в детей.

- Савелий Тихонович, как тут?

- Пуда четыре наскребут.

Одним глазом в список Жильцова, другим в тетрадь Соснякова. Сосняков безошибочно определил достаток каждой семьи, его классовый подход строг, но справедлив.

В богатые избы заходили мимоходом, да и владельцы их не слишком, видно, рассчитывали на помощь со стороны, посев в этих хозяйствах обеспечивали хитроумно укрытые от чужих глаз мешки с отборным зерном.

Вот и еще одна такая богатая изба, кирпичная, под железом, с крыльцом, украшенным деревянной резьбой.

- Борщевы. Самое что ни на есть кулачье, - небрежно поясняет Сосняков. - О самом хозяине ни слуху ни духу, с деникинцами ушел...

К Борщевым Ознобишин зашел ради проформы.

Хозяйка упирается в стол тонкими пальцами, за юбку держится девчушка лет семи, а позади еще трое погодков.

Ознобишина поразил землисто-белый цвет их лиц широко раскрытые глаза, бескровные губы.

Взглянул на Соснякова.

- Чего это они такие?

- Какие?

- Точно голодные.

- А они и есть голодные. В начале зимы продармейцы у них все подчистую выгребли. Сидели на картошке, да и той, должно, не осталось.

Ознобишин задумался.

- Сеяться будете? - спросил Борщеву.

- Если люди помогут...

Не сказала - прошелестела губами.

Сосняков потянул Ознобишина за рукав.

- Здесь делать нечего, пошли.

И с таким же голодным отупением столкнулись еще в одной избе, на этот раз темной, тесной и нищей, нищета в ней сквозила из всех щелей.

- Этим тоже помогать не будем, - сказал Сосняков.

- А этим почему?

- Их отец ушел с белыми.

- А этот с чего? Здесь-то беднота?

- Беднота-то беднота, а переметнулся к классовому врагу.

- От бедности и переметнулся, - пояснил Жильцов. - Так и сказал, уходя: глаза бы мои на эту нищету не глядели.

- Пойдем, пойдем, - заторопился Сосняков.

Ознобишин всматривался в голодные детские глаза.

- Как фамилия?

- Филатовы.

Комиссия, как вскоре их стали называть в селе, - Ознобишин, Сосняков, Жильцов и понятые, - обошли все дворы.

К вечеру обход закончили.

- Собирай, Иван, ребят, - распорядился Ознобишин. - Овсянина, Плехова... Словом, всех. На всю ночь. Пусть стерегут амбар. Не ровен час, разграбят еще ночью.

- Правильно, - подтвердил Жильцов. - Береженого бог бережет.

Комсомольцев собрали, вооружили чем пришлось: дробовиками, пистолетом, найденным в усадьбе и сохраняемым для спектаклей.

- Смотрите в оба, чуть что - за мной, - предупредил Ознобишин и невесело усмехнулся. - А я сосну. Завтра мне воевать и воевать.

Он расставил караул, наказал ходить греться по очереди и ушел с Сосняковым в село.

В окнах вспыхивали огни. Звенела где-то бадья, булькала в темноте наступающая весна.

- Ты куда? - спросил Сосняков. - К Васютиным опять?

- А куда ж еще?

- Пойдем ко мне, картошки хватит.

- Где там хватит, - безжалостно отказался Ознобишин. - У вас каждая картофелина на счету. Ничего, не объем я ваших кулаков.

У Васютиных и тепло и сытно, но Ознобишин не очень-то к ним стремился, позови его кто другой из комсомольцев, он охотно пошел бы, но идти к Соснякову не хотелось, очень уж агрессивен.

Васютины ждали своего постояльца. Ужин на столе, постель постлана, а разговорами хозяева его не обременяли.

Слава наскоро похлебал щей, даже не забелил сметаной, отодвинул поджарку.

- Спасибо, сыт.

Почему-то стыдно было есть это мясо, когда Сосняков сидит небось сейчас у себя дома и макает в соль холодные скользкие картофелины.

Погасили лампы, разделись, но никто не спит, все сдерживают дыхание, притворяются спящими.

"Надо было остаться с ребятами караулить амбар, - подумал Слава и тут же сам с собой не согласился, - завтра будет денек ой-ой какой, завтра мне достанется, дай бог продержаться". И грустно ему было почему-то, людям надо сеять, как можно осиротить землю, всем это на пользу, а семян нет даже у тех, у кого они припрятаны, с семенами негусто, и кому-то надо дать, а это дать и не дать - в воле Ознобишина: волисполком его уполномочил, ну а сам он себя? Поди разберись, где справедливость. Ивану легче, он во всем придерживается своих списков. Составил их раз и навсегда, кому положено, тому положено, а кому не положено, тому никогда и никакими силами не сдвинуть его с занятой позиции. В общем-то Сосняков прав, живет по законам классовой борьбы... Что-то звякнуло за окном, льдинка, должно быть, сорвалась. Как там ребята у амбара? Трудно предположить, что кто-нибудь позарится на общественный амбар, и все-таки спокойнее, что ребята присматривают за амбаром.

Он заспался, заспался... Нет, хозяева еще спят. За окном еще темно. Оделся, тихо вышел во двор, на улицу. Какая-то женщина несет ведра на коромысле. Откуда-то пробивается белесый свет. Прошел мимо церкви. Не так давно еще в ней венчали, крестили и хоронили князей Корсунских. Где они? Алешку застрелили, а княгини уехали.