Лев Овалов - Двадцатые годы

Кузнецов медленно покачал головой.

- Лично я не давал...

- Спросите Шабунина!

- Конечно, спросите того, кого здесь нет! - Сосняков весь разговор с Ознобишиным взял на себя, точно остальным было не под силу справиться с Ознобишиным. - Хочешь оправдаться?

- Только не перед тобой!

- Думаю, достаточно того, что я сказал, - закончил Сосняков. - В лучшем случае поступки Ознобишина можно объяснить политической близорукостью. Ему бы руководить какими-нибудь карбонариями, а не комсомольской организацией...

"Господи! Он и карбонариев приплел! Что ему известно о карбонариях? Вероятно, прочел "Овода", отсюда и эрудиция".

- Будем обсуждать? - спрашивает Железнов.

"А что тут обсуждать? - думает Слава. - Был в церкви, когда хоронили Ивана Фомича? Был. Ездил на похороны Степана Кузьмича? Ездил. Ни от того, ни от другого не откажешься".

Слава мучительно ждет - найдется ли у кого-нибудь хоть одно слово в его защиту?

Слово просит Ушаков.

- Я еще в прошлом году просился учиться. Думаю, что и Славе полезно...

Переносит огонь на себя, объединяет себя с Ознобишиным.

- Хочет кто-нибудь высказаться? - повторяет Железнов.

"Может быть, нужно мне? - думает Слава. - Вон как Сосняков все перевернул! Нельзя же согласиться с его обвинениями..."

А в глубине души удерживает бес гордости - оправдываться перед Сосняковым?

Славу опережает Даша Чевырева:

- Позвольте уж мне... - Она не ждет, чтобы Железнов предоставил ей слово. - Ты много тут чего насказал, - обращается она к Соснякову. - Один ты у нас такой... такой... - Она ищет слова. - Такой правильный. Все рассмотрел, все собрал, про меня только забыл. А это, может, самая большая ошибка Ознобишина. Позволил венчаться в церкви. - Она даже делает шаг в сторону Соснякова. - Что же ты, товарищ Сосняков, про меня ничего не сказал?

- А что про тебя говорить? - Сосняков снисходительно усмехается. - Тебя уже обсуждали, не такая ты примечательная личность, чтоб к тебе двадцать раз возвращаться.

- Да не обо мне разговор, а об Ознобишине, - с вызовом ответила Даша. Секретарь укомола - и стерпел церковный обряд!

Даша вызывала Соснякова на спор, и тот от спора не уклонился.

- Впрочем, ты права, и в этом случае проявилась беспринципность Ознобишина.

- Больно уж ты принципиальный! - воскликнула Даша. - По-твоему, проще сказать: иди, товарищ дорогой, все прямо и прямо, не сворачивай никуда... А ежели впереди болото, или лес, или гора? Бывает, приходится свернуть - то болото обогнуть, то гору обойти. Или, по-твоему, при напролом, покуда не завязнешь в болоте?

- Ты это к чему?

- А к тому, что не пойми тогда Ознобишин моего положения, он бы разом покончил со мной. Не пойди я в церковь, меня бабы за гулящую бы посчитали, а исключи меня из комсомола, сразу бы обрубили мне руки.

- Значит, бегай в церковь, и все в порядке?

- Не бегай, но считайся с обстоятельствами. Своего сына я окрестила в церкви, а второго уже не понесу, бабы понятливее стали, сейчас меня этим никто уж не попрекнет.

- Ты, Чевырева, все о себе, а мы говорим об Ознобишине, - прервал ее Железнов. - Давай по существу.

- А по существу не согласна я с оценкой Соснякова, - отрезала Даша. Не верю и никогда не поверю, что Ознобишин струсил, а ежели убежал из Луковца, так неужли надо было ему самому по дурости в петлю залезать?

Сосняков, однако, не унимался.

- Послушать тебя, выходит, у Ознобишина вовсе нет недостатков?

- Да уж, во всяком случае, поменьше, чем у тебя... - Даша посмотрела на Славу и тоже усмехнулась, но не так, как Сосняков, а ласково, точно вспомнила о чем-то хорошем, и обратилась уже непосредственно к Ознобишину: Знаешь, Вячеслав Николаевич, почему у тебя все так...

- Что так? - тут же спросил ее Железнов. - Что - так?

- Что-то иногда не получается... Тебе доброты в себе поубавить, Вячеслав Николаевич, и не то, что я против доброты, а только жалость в тебе часто перевешивает все остальное.

- Так ты что же, предлагаешь оставить его секретарем? - поинтересовался Железнов.

- По мне - оставить... - Но тут Даша догадалась, что вопрос об Ознобишине решен, и отступила: - Однако, если сам просится, можно и отпустить...

- Какие же будут предложения? - заторопился Железнов. - Отпустить?

- Снять, - жестко сказал Сосняков. - Снять с работы как несправившегося. А дальше уж его дело - учиться или жениться.

Внезапно Кузнецов оторвался от окна, через которое все время смотрел на улицу.

- Позвольте и мне, - сказал он, укоризненно глядя на Соснякова. - Зачем уж так... Несправившегося! Ведь вы сами только что одобрили работу укомола. А личные недостатки... У кого их нет! Быстрова нельзя ставить в вину Ознобишину, он сам с ним порвал. А что поехал на похороны... Поехал проститься. Быстров для него не случайный человек. Убежал из Луковца? Зачем же отдаваться в руки врагу? Не надо так железобетонно. Федорова в Колпне оставил? Так это местный Совет его амнистировал, а не Ознобишин. Нечего вешать на него всех собак...

Все время смотрел на улицу, а не пропустил мимо ушей ни слова.

- Переборщил ты, Иван, - вторит Железнов Кузнецову. - Сформулируем так: удовлетворить просьбу товарища Ознобишина... направить на учебу?

У Славы замирает сердце... Проститься со всеми, кто будет сейчас голосовать? Не так-то просто оторваться от всего того, что его окружает. Что окружало...

Железнов стучит карандашом по столу.

- Кто - за?

Слава передвигается со своим стулом к окну, садится рядом с Кузнецовым, берет себя в руки, обижайся, не обижайся, надо высидеть заседание до конца.

Постановляют направить на учебу Ушакова. Избирают президиум. Железнов секретарь, Коля Иванов - заворготделом и Сосняков - да! Сосняков завполитпросветом. Дорвался-таки Иван Сосняков до укомола!

"Ничего, - думает Слава, - после следующей конференции придется Железнову уступить ему свое место!"

Железнову явно не по себе.

- Все, можно расходиться.

Слава приближается к столу и невесело усмехается.

- Ну что ж, ребята, прощайте.

Берет со стола портфель и идет к двери.

- Постой! - слышит он за своей спиной окрик.

Чего еще нужно от него Соснякову?

- А портфель? Куда? - вызывающе спрашивает Сосняков. - Положь на стол!

- То есть как это - положь? Это мой портфель.

- Почему же это он твой?

- Моего отца портфель, - говорит Слава. - Я его из Успенского привез.

- Что ж, он его тебе с того света прислал? - насмешливо спрашивает Сосняков.

- Оставь, - говорит Железнов. - Пусть берет.

- То есть как это пусть? - возражает Сосняков. - Портфель казенный, теперь он ему ни к чему.

Унизительно спорить с Сосняковым из-за портфеля.

- Да, если хочешь - с того света, - негромко, но зло произносит Слава. - Это с того света прислал мне отец свое благословение!

- Так ты ко всему еще и в загробную жизнь веришь? - насмешливо спрашивает Сосняков. - Ты идеалист.