Валерий Попов - Стоп-кадр

- Ну? Где?! - всполошился отец.

Я рассказал.

- О! А ко мне тоже приезжало кино! - толкнув меня ладонью и откинувшись, сказал он. - Программа "Сельский час"! Нет, ты скажи: ты видел или нет?

- Конечно, - сказал я.

Утром я проснулся, когда солнце уже ярко светило.

От крошек под обоями шли по стене длинные тени.

Я посмотрел на часы. Пол-одиннадцатого!

Какой-то я мальчик-спальщик!

Я попил чаю и выбежал на улицу. Для сокращения пути я снова пролез через заснеженный лес и выбрался к гостинице.

Вся группа стояла у крыльца гостиницы.

- Куда-то Зуев пропал, - озабоченно озираясь, говорил Зиновий.

- А я? Я разве не пропал? - подскочил к нему я.

Зиновий улыбнулся, но ничего не ответил.

- Ну так когда? - спросил я.

- Что когда?

- Сниматься?

- А-а-а-а. Пока не знаю.

- А разве вы... с Яковом Борисычем... обо мне не говорили?

- А-а-а! Ну вообще так говорили... а конкретно - нет.

- А что же мне делать?

- Тебе? Вот помоги пока нашему механику.

- Ладно!

Зиновий подвёл меня к механику, познакомил.

- Ну, что будем делать? - спросил я.

- Местный? - спросил он.

- Да!

- Это хорошо. Поможешь мне антенны снимать.

- Какие... антенны? - Я удивился.

- Телевизионные.

- А... зачем?

- Ты туго, видно, соображаешь, - сказал механик. - Фильм-то про довоенное время!

- Ну и что?

- "Что", "что"! Ну и что хорошего будет, если зрители на крышах телевизионные антенны увидят? Додул?

- А-а-а-а-а - сказал я.

- А поскольку ты местный, всех знаешь, сможешь, я думаю, всем объяснить: так, мол, надо...

Я похолодел. Зачем только я сказал, что я местный?

Никого совершенно не знаю, кроме конюха Жукова, и то вряд ли бы мог его уговорить!

Я и со знакомыми, честно говоря, ни о чём не могу договориться. А тут людей, которые меня и не знают, уговаривать снять антенны! А здесь сейчас и развлечений никаких нет, кроме телевизора! Люди старались, вон на какие высокие мачты поднимали антенны, и вдруг - снять! Тем более, я вспомнил, сегодня суббота, с утра уже телевизор все смотрят!

Ну, влип!

Отказаться! Сказать: не могу. Что не местный я вовсе, а приезжий такой же приезжий, как и они! Что не знаю тут никого, и всё!

Я собрался уже сказать это механику, но понял вдруг: так и остальное всё рухнет.

Механик Зиновию скажет, что я ни на что не способен, Зиновий - Якову Борисычу... И так, можно сказать, вишу на волоске, и волосок этот, того гляди... Конечно, всегда можно найти причины уважительные, чтобы что-то не сделать. Но судят-то всех по результатам, а не по причинам, которые помешали!

Киногруппа, можно сказать, на меня надеется, что я помогу им быстрее съёмку начать, а что я - приезжий или местный - это, видимо, мало кому интересно.

Ничего! Надо когда-то решаться!

Наверно, секунды за две промелькнули все эти мысли.

- Ну, откуда начнём? - сказал механик. - Вот только эту улицу надо...

- Ах, только эту вот улицу?.. Вот отсюда! - сказал я.

В первом доме, как мне рассказывал отец, жил комбайнер Булкин лучший рабочий станции. Но по субботам он, слегка выпив, любил бегать за людьми с поленом.

Мы вошли в сени - и я увидел высокую, до потолка, поленницу!

Я чуть не упал, но механик втолкнул меня в дверь.

Все во главе с хозяином сидели за столом и как зачарованные смотрели "Варвару-красу, длинную косу".

Мы поздоровались, и я сбивчиво рассказал о цели нашего посещения. Булкин долго смотрел на меня.

Потом, мотнув мне головой, вышел в сени.

"За поленом", - подумал я.

- Иди, - толкнул меня механик.

Я вышел. Булкин прижал меня к поленнице.

- Кино будешь снимать? - спросил он.

- Да, - растерянно сказал я.

- Мне сделаешь роль?

- С-сделаю, - дрожа сказал я.

Хлопнув дверью, Булкин вышел во двор. Я растерянно вернулся в комнату. Потом я увидел, что с крыши перед окном стал сыпаться снег, потом стал обрушиваться большими кусками. "Варвара-краса" на экране вдруг задёргалась, потом стала бледнеть и - исчезла. Тёмные полосы быстро бежали по экрану. Стукнула дверь - и появился Булкин, ноги по колено и руки по локоть сверкали снегом.

- Ты что там сделал? - сказала жена.

- Антенну снял, товарищи вот просили, - сказал Булкин.

- А мы что теперь будем делать?

- Молчать! - сказал Булкин. - Кино - это искусство! Все обязаны ему подчиняться.

В следующий дом входить было уже легче. Тем более там действительно жила знакомая, папина аспирантка, Майя Николаевна, с ней-то я как раз знал, как разговаривать!

- Майя Николаевна! - сказал я. - Неужели вы, интеллигентная женщина, настолько уж любите телевизор? Футбол, хоккей! Никогда не поверю.

Расчёт мой оказался абсолютно точным.

- Ну что вы, конечно нет! - ответила Майя Николаевна. - У меня абсолютно нет на это времени. Георгий Иванович ставит такие высокие требования, буквально не остаётся ни минуты свободной!.. А Георгий Иванович в курсе?

- Конечно!

Механик быстро спустил во дворе шест с антенной, я только держал лестницу, когда он влезал и слезал.

Дальше стоял бревенчатый дом. Папа рассказывал мне, что это самый старый дом в посёлке и живут в нём двое старичков, Василий Зосимыч и Любовь Гордеевна, которые работают на этой станции с самого начала. Дом стоял над самым речным обрывом; когда-то он, наверное, стоял дальше, но берег, очевидно, постепенно обрушивался...

Когда мы вошли на кухню, там была только Любовь Гордеевна. Близоруко натянув пальцем уголок глаза, она разглядывала нас. Потом вошёл Василий Зосимыч, с грохотом свалил дрова у плиты.

Механик объяснил им, чего мы хотим.

- А надолго ли? - спросила Любовь Гордевна.

- Через два дня... честное слово! - пообещал я им.

- А можно, я полезу? - сказал я механику, когда мы вышли.

Мы установили лестницу, и я полез. Сначала снег сыпался с крыши за шарф, потом набился в рукава, потом в ботинки, но я лез. Я забрался на самый верх, к трубе. Дом был не такой уж большой, но он стоял у обрыва, и я оказался вдруг на большой высоте.

Далеко внизу была замёрзшая река, посреди её виднелась колея, и кто-то ехал в санях, лошадь казалась величиной с муху.

Белые деревья еле различались на том берегу.

Дальше, за поворотом реки, виднелся чёрный квадратик - прорубь.

Я стал смотреть антенну. Она была примотана к трубе, и железные тросы-растяжки шли к углам крыши.

Я взялся за них голой рукой - рука прилипла к мутному тросу.

Дул ледяной ветер, слезились глаза.

Я слез к углу крыши, вывинтил штырь с резьбой, на который зацепилась растяжка и который был ввинчен в кольцо, вделанное в крышу. Потом, осыпая снег, перелез на другой угол, вывинтил второй штырь. Потом перелез на другую сторону, во двор, и вывинтил те два крепления. Потом обнял трубу и размотал проволоку, приматывающую мачту к трубе. Высокая мачта стала крениться - я осторожно опустил её верхушку на крышу сарая.