Юрий Бессонов - Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков

В деле получалось три этапа: первый — вывоз товара, второй — его хранение, и третий — продажа. Нужно было между ними устроить провал. Т. е., если «засыпались» на первом и на втором, то делать нечего. — Крышка... Но если на третьем, то чтобы не добрались до первого. Добились и начали действовать.

Под видом приемщиков, ранним утром, явились на склад. Часа три грузили и вывезли три грузовых автомобиля белой муки... Провезли товар через все контрольные пункты и сдали его другому советскому же учреждению, которому он был заранее запродан, с большой скидкой...

В ту же ночь белая мука, по железнодорожным документам — «Воинский груз особого назначения» и с надписью на вагонах «Срочно» — ушла в провинцию. Дело раскрылось только через год... Концов его не нашли. Мы получили деньги и выехали в Петроград.

Жил я полным махом... Риск увлекал, захватывал,. требовал нового... Было жутко, но чувствовалась жизнь. С трудом давались мне мои «дела». Нужно было вкладывать всего себя. Один необдуманный шаг и конец... Требовались нервы, терпенье и упрямство... А сочетать это нелегко.

Снова сыграл... На этот раз легально... Думал, что Внешторг не удержится. Поставил ставку и проиграл.

Мне казалось тогда, что я прав... Я любил Pocсию, сделал для нее все, что мог. Понял, что те верхи, которые говорят о ее спасении, заботятся только о себе. Разочаровался, и решил жить для себя, и для ближнего, самого ближнего. Просто, не мудрствуя брал жизнь. Бывали и проблески — чувствовалась неудовлетворенность...

Я нигде не служил, но всегда где-нибудь числился... Был нелегален. Жил студентом, демобилизованным письмоводителем, всегда имел кучу документов. Рвал с большевиков везде, где возможно...

Иногда развлекался.

Была весна. Встал я поздно, и часа в 2 дня вышел на Невский... Петроград сейчас маленькая деревня, где все друг друга знают... Вот промелькнули два еврейчика аякса, — часовых дел мастера. Еще недавно они ходили, что называется, без штанишек, а теперь открыли третий магазин серебряных и золотых вещей... Важно прошел советский адвокат (правозаступник) с наглой физиономией, друг и приятель всего Г.П.У. За хорошие деньги он улаживал всякие «хозяйственные» дела в «экономическом отделе Г.П.У. На извозчике проехал «льняной король». Теперь и такие существуют...

Я шел по солнечной стороне... Попадавшаяся мне навстречу публика щурилась и гримасничала от яркого света. Люди не знакомые, но лица примелькались...

Вот дама. На плечах великолепный, темный соболий палантин... Я невольно взглянул на лицо... И что такое?.. Немного оскаленные в полуулыбке или в полугримасе красивые зубы и один из них ярко блестит... Я присмотрелся. — Бриллиант.

Знакомое лицо... Взгляды наши встретились... Мы узнали друг друга...

Смольный институт... Прием... Громадная, с колоннами зала... Справа от входа аэропаг классных дам... В середине между колоннами снобирующая все и вся М-ме П-а, и ее веселая дочь пепиньерка Верочка...

«Верочка... Смолянка... Пепиньерка... И Верочка с брильянтом в зубе... В собольем палантине!»...

«Чекистка... Служит в Г.П.У... Надо сделать вид, что я ее не заметил». — Все это быстро мелькало у меня в голове. Но было поздно — она шла ко мне.

Мы поздоровались... Я выжидал и разговор не начал... «Вы узнаете?.. Вы помните?..» Она повернула меня в свою сторону, мы пошли, и начался ее рассказ...

«Жила я с мамой... У нас была квартира... Было тяжело... Вселился мой теперешний муж... Сейчас он владелец одного из самых больших меховых магазинов»...

У меня отлегло... Значит все-таки не чекистка... «Ну и как вы себя чувствуете?..»

«А ничего, привыкла. Жарю во все нелегкие... Вот видите, — меха и тряпки. Слушайте: обязательно приходите ко мне. В среду у меня вечер, будет много интересного, я вас жду непременно.»

Ни смокинга ни фрака у меня конечно не было. Я одел синий двубортный костюм и пешком пошел на Московскую улицу. Было часов 10 вечера. Я вошел в парадный подъезд бывшего хорошего дома. Поднялся во второй этаж, нашел номер квартиры и позвонил... В двери, совсем как в тюрьмах, открылось маленькое окошечко и на меня уставился какой-то глаз. Затем оно закрылось и послышался мужской голос: «Верочка, там какой-то незнакомый... Не твой ли гость?..» Снова окошечко... Глаз... Шум защелки. И дверь тяжело раскрылась. — Она вся была обита железом. В передней Верочка. Тяжелый, богатый, отделанный шеншеля туалет... Сзади муж. Во фраке...

«Позвольте вас познакомить...»

«А вы не во фраке?.. Ах, как жалко!.. У нас все будут во фраках...» Обратился ко мне хозяин дома.— «У Вас его нет. Так я мог бы где-нибудь достать и Вам прислать...» Добавил он.

Я в беспомощности взглянул на Верочку. Та немного смутилась и чуть покраснела, но не очень... Видно уже попривыкла.

«Да что ты, Григорий, пристал с фраком... Идемте!». Собственно нужно было немедленно уйти, но я как-то потерял волю и остался... В сопровождении хозяина я вошел в гостинную... — «Съезд» еще не начался... Хозяин решил меня занять...

«Вот посмотрите как я попался», начал он, подводя меня к стене, на которой висели картины. «Я купил вот этих «Охотников» за подлинник, а мне говорят, что это подделка»...

Я взглянул на картину... Я не знаток, но тут нечего было и понимать, чтобы сразу решить, что это грубейшая копия. Муж Верочки еще сомневался...

«К сегодняшнему дню мы купили у бывшего «Александр», знаете на Невском, теперь это «Г.У.М.», целых две бельевых корзины безделушек... Ведь надо же украсить квартиру?.»

Я посмотрел... Все ужасающая безвкусица... Завал от прошлого... То, что вероятно раньше у «Александра» никак не шло. Хозяин восторгался:

«Неправда ли очень мило?.. А у меня есть и бильярд!» В передней раздался звонок и он побежал открывать дверь...

В гостиную медленно, с достоинством вплыла толстая дама... На стянутой платьем груди у нее покоился 20-ти каратный бриллиант... Вошло несколько мужчин во фраках и смокингах...

Меня познакомили... До этого времени я думал, что в Советской России есть только два разных языка. — Язык большевиков, и всех остальных...

Даже с уголовниками, у меня всегда находились какие-нибудь общие интересы, а тут я буквально не мог вставить ни одного слова... Все их разговоры вертелись около того, кто, за что и сколько заплатил. Дамы за платья, за туфли, за чулки... Мужчины за квартиры, по счетам в ресторанах, за костюмы и т.п. Все это хвасталось друг перед другом и в некоторых случаях тут же показывались и покупки. — Люди становились в позы, поворачивались, их оглядывали и оценивали... Говорили о политике, но только в связи с Г.П.У., — Как избежать его объятий. Говорили о театре, но опять хвастаясь. — Бывать в балете и в оперетке по их понятиям было нужно.

Гостиная наполнялась... Набралось человек сорок... Я решительно собрался уходить... Но в это время к моему большому удивленно в зале появились артисты Юрьев, Дулов и артистки оперетки.