Николай Лейкин - Где апельсины зреют

— Фу, какъ страшно! проговорила она. — И не ѣдучи-то духъ захватываетъ.

Передернуло всего и Николая Ивановича.

— Не поѣдешь? спросилъ онъ.

— Да какъ-же не ѣхать-то? Вѣдь срамъ. Столько времени поднимались на лошадяхъ, взяли билеты, находимся уже на станціи и вдругъ не ѣхать! Вѣдь ѣздятъ-же люди. Вонъ спускаются.

— Оборвется канатъ, слетишь — бѣда. И костей не соберутъ, покачалъ головой Конуринъ.

— По моему, по такой дорогѣ только пьяному въ лоскъ и ѣхать. Пьяному море по колѣно, замѣтилъ Граблинъ.

— Только ужъ ты, Григорій Аверьянычъ, пожалуйста не очень нализывайся. Вывалишься изъ вагона пьяный, еще хуже будетъ, сказалъ Перехватовъ.

— А ты держи и не допускай меня вываливаться. На то ты и взятъ для компаніи.

— Нѣтъ, нѣтъ… Боже васъ избави. Ежели вы будете пьяны, я съ вами не поѣду, заговорила Глафира Семеновна.

— Позвольте… Нельзя-же для храбрости не хватить. Вѣдь это какая-то каторжная дорога.

Въ это время спустился вагонъ съ семью пассажирами. Среди пассажировъ находилась и какая-то дама-нѣмка. Она была блѣдна, какъ полотно, и сидѣла съ полузакрытыми глазами. Помѣщавшійся рядомъ съ ней довольно толстый нѣмецъ съ щетинистыми усами давалъ ей нюхать спиртъ изъ флакона. Изъ вагона ее вывели подъ руки.

— Вотъ ужъ охота-то пуще неволи! покачалъ головой Николай Ивановичъ. — Ужъ ѣхать-ли намъ, Глаша? спросилъ онъ жену. — Видишь дама-то какъ… чуть не въ безчувствіи чувствъ.

— Да конечно, не поѣдемте, подхватилъ Конуринъ. — Ну ее къ чорту, эту дорогу!

— Нѣтъ, нѣтъ, я поѣду!. Я зажмурюсь во время ѣзды, но все-таки поѣду, рѣшила Глафира Семеновна. — Помилуй, нахвастали всѣмъ въ Петербургѣ, что будемъ на Везувій и вдругъ не быть!

— Да въ Петербургѣ-то мы станемъ разсказывать, что были на самой вершинѣ, что я даже папироску отъ кратера закурилъ. Ты думаешь, они насъ выдадутъ? кивнулъ Николай Ивановичъ на товарищей. — Нисколько не выдадутъ. Вѣдь и они-же не будутъ подниматься, ежели мы не поднимемся.

— Я поднимусь, сказалъ Перехватовъ.

— И я, и я съ вами, а вы, господа, какъ хотите, твердо сказала Глафира Семеновна.

Посмотрѣвъ дорогу, всѣ отправились въ ресторанъ при станціи. Жутко было всѣмъ, но каждый храбрился. Компанія англичанъ — спутниковъ сидѣла уже въ ресторанѣ за столомъ и завтракала. Кромѣ ихъ завтракали и еще англичане, пріѣхавшіе въ другой компаніи, также причудливо одѣтые. Одинъ былъ въ шотландской шапкѣ, съ зелеными и красными клѣтками по бѣлому фону и въ такомъ-же пиджакѣ, застегнутомъ на всѣ пуговицы и увѣшанномъ черезъ плечо на ремняхъ фляжкой, кожаннымъ портсигаромъ, зрительной трубой, круглымъ барометромъ. Завтракъ былъ по картѣ. Англичанамъ подавали что-то мясное. Граблинъ подошелъ къ столу, заглянулъ въ блюдо и воскликнулъ:

— Ну, такъ я и зналъ! Баранье сѣдло съ бабковой мазью изъ помидоровъ. Фу, ты пропасть! Это вѣдь для нихъ, это вѣдь для англичанъ. Въ Неаполѣ только англичанамъ и потрафляютъ.

— Да вѣдь это оттого, что ихъ много путешествуетъ по Италіи, отвѣчалъ Перехватовъ. — А русскихъ-то сколько? Самые пустяки. Вѣдь вотъ сколько времени ѣздимъ, а только на одну русскую компанію и наткнулись.

— Плевать мнѣ на это!

Завтракъ прошелъ невесело и кончился скандаломъ. Всѣ остерегались пить, кромѣ Граблина, который, какъ говорится, такъ и поддавалъ на каменку, въ концѣ концовъ окончательно напился пьянъ и сталъ придираться къ англичанамъ. Перехватовъ останавливалъ, его, но тщетно. Граблинъ передразнивалъ ихъ говоръ, показывалъ имъ кулаки, ронялъ ихъ стаканы, проливая вино, англичантк въ шляпкѣ грибомъ, свою спутницу по шарабану, называлъ "мамзель-стриказель на курьихъ ножкахъ". Англичане возмутились, загоготали на своемъ языкѣ и повскакали изъ-за стола, сбираясь пересаживаться за другой столъ. Глафира Семеновна бросилась къ Граблину, стала его уговаривать не скандалить и съ помощью Перехватова увела въ другую комнату. Граблинъ еле стоялъ на ногахъ. Его усадили въ кресло. Ворча всякій вздоръ и увѣряя Глафиру Семеновну, что только для нея онъ не подрался съ сѣдымъ англичаниномъ, онъ спросилъ себѣ бутылку асти, выпилъ залпомъ стаканъ и сталъ дремать и клевать носомъ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ спалъ.

— Пусть спитъ, а мы поѣдемъ на вершину Везувія одни, сказалъ Перехватовъ. — Къ нашему возвращенію онъ проспится. Нельзя его брать съ собой въ такомъ видѣ. Онъ изъ вагона вывалится. Да вѣдь и отъ вагона до кратера надо изрядно еще пѣшкомъ идти. Здѣсь ему отлично… Въ комнатѣ онъ одинъ. Слугѣ дадимъ хорошенько на чай, чтобы онъ его покараулилъ — вотъ и будетъ все по хорошему.

— Ужасный скандалистъ! покачала головой Глафира Семеновна.

— Совсѣмъ саврасъ безъ узды. Видите-ли, сколько я отъ него натерпѣлся въ дорогѣ! вздохнулъ Перехватовъ. — Вѣдь въ каждомъ городѣ у него скандалъ да не одинъ. Вѣдь только желаніе образовать себя путешествіемъ, поглядѣть въ Италіи на образцы искусства и заставило меня поѣхать съ нимъ, а то, кажется, ни за что-бы не согласился съ нимъ ѣздить.

Вошли Конуринъ и Николай Ивановичъ.

— Успокоился рабъ Божій Григорій? спросилъ Конуринъ.

— Спитъ. Да оно и лучше. Съ нимъ просто несносно было-бы въ вагонѣ. Ѣдемте скорѣй на вершину Везувія, торопилъ Перехватовъ.

Онъ вынулъ у спящаго Граблина часы, кошелекъ и бумажникъ, поручилъ наблюдать за нимъ слугѣ и всѣ отправились садиться въ вагонъ.

— Глаша, Глаша, я захватилъ для тебя бутылку содовой воды. Въ случаѣ чего, такъ чтобъ отпоитъ тебя, сказалъ Николай Ивановичъ.

— Смотри, не пришлось-бы тебя самого отпаивать водой, былъ отвѣтъ.

— Святители!. Пронесите благополучно по этой каторжной дорогѣ! шепталъ Конуринъ. — И чего, спрашивается, мы лѣземъ? За свои деньги и прямо на рогатину лѣземъ.

— Такъ вернись и оставайся вмѣстѣ съ Граблинымъ, оказалъ Николай Ивановичъ.

Конуринъ колебался.

— Да ужъ и то лучше не остаться-ли? Вѣдь на тысячу восемьсотъ рублей у меня векселей въ карманѣ. Свержусь, такъ кто получитъ? сказалъ онъ, но тутъ-же махнулъ рукой и рѣшительно прибавилъ:- Впрочемъ, на людяхъ и смерть красна. Поѣду. Погибну, такъ ужъ въ компаніи.

— Да полноте вамъ тоску-то на всѣхъ наводить! замѣтила ему Глафира Семеновна. — Что это все — погибну, да погибну! — гдѣ-бы бодриться, а вы эдакія слова… Отчего-же другіе-то не погибаютъ?

— А ужъ катастрофа одинъ разъ была, сказалъ Перехватовъ. — Вагонъ сорвался съ каната и всѣ, разумѣется, въ дребезги… Я читалъ въ газетахъ.

— Не говорите, не говорите пожалуйста… замахала руками Глафира Семеновна, блѣднѣя. — Развѣ можно передъ самымъ отправленіемъ такія рѣчи?.. Какъ вамъ не стыдно!

Они уже стояли около вагона. Въ вагонѣ сидѣли ихъ спутники — три англичанина и англичанка и какой-то пожилой, худой и длинный человѣкъ неизвѣстной національности, облеченный въ свѣтлое клѣтчатое пальто-халатъ.