Николай Лейкин - В гостях у турок

Оказалось, что по помосту, ведущему къ пристани, вещи супруговъ тащили пять человѣкъ. Глафира Семеновна шла за ними. Николай Ивановичъ и Карапетъ остались одни около извозчика. Карапетъ оглядѣлся по сторонамъ, вытащилъ изъ кармана неполную полубутылку коньяку, сунулъ ее въ руки Николая Ивановича и поспѣшно сказалъ:

— Пей, дюша мой, эфендимъ! Лечи своя голова!

Лицо Николая Ивановича просіяло, и онъ воскликнулъ:

— Вотъ за это спасибо! Вотъ за это мерси! Ты, Карапетъ, единственный другъ!

Онъ приложилъ горлышко бутылки ко рту и сталъ глотать. Армянинъ продолжалъ:

— Пей, пей! Карапетъ знаетъ, Карапетъ понимаетъ! У Карапетъ своя такого-же жена была. Пей, эфендимъ.

Сдѣлавъ нѣсколько глотковъ изъ бутылки, Николай Ивановичъ передалъ ее Карапету, который тоже приложилъ горлышко бутылки къ своимъ устамъ, а затѣмъ уже съ самыми малыми остатками содержимаго отдалъ ее извозчику и, дернувъ за рукавъ Николая Ивановича, побѣжалъ вмѣстѣ съ нимъ догонять Глафиру Семеновну.

Нагнали они ее около лодокъ. Два каикджи схватили ее одинъ за правую руку, другой за лѣвую и каждый тащилъ въ свою лодку, въ которыхъ лежали пожитки супруговъ.

— Стой! — воскликнулъ Карапетъ, закричалъ что-то по-турецки, оттолкнулъ одного каикджи, оттолкнулъ другого и приказалъ носильщикамъ перенести вещи въ одну лодку, что и было исполнено. — Садись, мадамъ, садись, эфендимъ! — приглашалъ онъ супруговъ, спрыгнувъ самъ въ лодку, и протянулъ имъ руки.

Всѣ усѣлись. Носильщики протягивали пригоршни и просили бакшишъ. Армянинъ одѣлилъ ихъ, и лодка запрыгала по зыби Босфора, направляясь къ пароходу.

Впереди виднѣлись суда. Высился цѣлый лѣсъ изъ мачтъ и пароходныхъ трубъ. Ближе съ берегу, на первомъ планѣ разводилъ пары большой пароходъ, на который супруги взяли билеты.

Гребцы налегли на весла. Вотъ уже и пароходъ.

Лодка запрыгала около спущеннаго къ водѣ трапа. Супруги взбирались по лѣстницѣ на пароходъ. Ихъ принялъ за руки матросъ и сказалъ по-русски:

— Перваго класса билеты? Пожалуйте, ваше превосходительство, я васъ проведу въ каюту.

— Нѣтъ, нѣтъ, мы еще здѣсь на палубѣ побудемъ. А вотъ возьмите всѣ наши вещи въ каюту, — проговорилъ Николай Ивановичъ.

— Есть, — отвѣчалъ матросъ морскимъ терминомъ и сталъ принимать вещи, подаваемыя съ лодки.

Глафира Семеновна считала мѣста. Изъ лодки на бортъ парохода поднимался Карапетъ.

— Ну, прощай, дюша мой, эфендимъ! Простимся хорошенько! Вотъ тебѣ отъ твоя деньги остатки — одинъ серебрянаго меджидіе и три піастры. Это тебѣ на память отъ Константинополь будетъ, — говорилъ онъ. — Прощай! Простимся хорошенько.

Онъ обнялъ Николая Ивановича и поцѣловалъ.

— Прощай, моя сердитаго мадамъ, барыня-сударыня. Прощай, дюша мой! — продолжалъ Карапетъ, протягивая руку Глафирѣ Семеновнѣ.

— Прощайте, прощайте! Ахъ, какъ я рада, что я уѣзжаю наконецъ въ Россію! — проговорила та и протянула ему руку.

— Ну, съ Богомъ. Помни, эфендимъ, Карапетъ! Помни, мадамъ, Карапетъ!

— Будемъ помнить! — откликнулся Николай Ивановичъ. — Спасибо тебѣ за все. Кланяйся сыну и дочери!

Армянинъ юркнулъ съ палубы и сталъ спускаться по трапу на лодку.

Черезъ минуту супруги видѣли, какъ лодка удалялась отъ парохода, увозя армянина.

— Эфендимъ! Помни Карапетъ! Карапетъ твой другъ! — кричалъ армянинъ съ лодки и махалъ феской.

Сталъ махать ему шапкой и Николай Ивановичъ. Онъ еще продолжалъ стоять рядомъ съ отвернувшейся отъ него супругой у борта парохода. Передъ ними высилась великолѣпнѣйшая декорація въ мірѣ — видъ на Константинололь съ Босфора, приводящая каждаго путешественника въ восторгъ и тысячу разъ описанная. Какъ на блюдечкѣ выдѣлялась на высотѣ Ая-Софія.

— Какой видъ-то, Глаша! — залюбовался на берегъ Николай Ивановичъ, но не получилъ отвѣта.

— Прощай Константинополь! — продолжалъ онъ.

— Прощай пьяный городъ! — въ свою очередь откликнулась Глафира Семеновна, повернулась и пошла въ каюту.

Поплелся вслѣдъ за ней и Николай Ивановичъ.

1897

Митница — таможня.