Николай Лейкин - В гостях у турок

— Размѣнять русскія деньги? Сколько угодно. Люблю русскія деньги, — отвѣчалъ съ замѣтнымъ еврейскимъ акцентомъ чернобородый человѣкъ, вынимая изъ глаза лупу и поднимаясь со стула. — У васъ что: сторублеваго бумажка?

— Вы говорите по русски? Ахъ, какъ это пріятно! воскликнула Глафира Семеновна. — А то здѣсь такъ трудно, такъ трудно съ русскимъ языкомъ.

— Я говорю, мадамъ, по-русски, по-сербски, по-нѣмецки, по-болгарски, по-итальянски, по-турецки, по-французски, по-венгерски… поклонился мѣняла. — Даже и по-армянски…

— Ну, намъ и одного русскаго довольно, перебилъ его Николай Ивановичъ.

— Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ, я на какова угодно языка могу… Я жилъ въ Одесса, жилъ въ Константинополь… Ривка! крикнулъ мѣняла въ комнату за лавкой, откуда слышался стукъ швейной машины. — Ривке! Давай сюда два стулъ! Хорошіе русскіе господа пріѣхали! Такъ вамъ размѣнять сторублеваго бумажку на сербская бумажки? Сегодня курсъ плохъ. Сегодня мы мало даемъ. Не въ счастливый день вы пріѣхали. А вотъ позвольте вамъ представить моя жена. По русскому: Софья Абрамовна, указалъ онъ на вышедшую изъ другой комнаты молодую, красивую, но съ грязной шеей женщину въ ситцевомъ помятомъ платьѣ и съ искусственной розой въ роскошныхъ черныхъ волосахъ. — Вотъ, Ривке, наши русскаго соотечественники изъ Одесса.

— Нѣтъ, мы изъ Петербурга, сказала Глафира Семеновна.

— Изъ Петербурга? О, еще того лучше!

Ривка поклонилась Какъ институтка, сдѣлавъ книксенъ, и стала просить присѣсть посѣтителей на стулья.

— Стало быть вы русскій подданный, что называете насъ своими соотечественниками? спросилъ Николай Ивановичъ, садясь и доставая изъ кармана бумажникъ.

— О, я былъ русскова подданный, но я уѣхалъ въ Стамбулъ, потомъ уѣхалъ въ Каиръ, потомъ уѣхалъ въ Вѣна… Я и самъ теперь не знаю, какой я подданный, отвѣчалъ мѣняла, улыбаясь. — Въ самомъ дѣлѣ, не знаю, какой я подданный. Жена моя изъ Румынія, изъ Букарестъ, но говоритъ по-русски. Ривке! Говори, душе моя, по русскому.

— Теперь въ Петербургѣ очень холодно? задала вопросъ Ривка.

— Да, когда мы недѣли полторы тому назадъ уѣхали изъ Петербурга, было десять градусовъ мороза, отвѣчалъ Николай Ивановичъ и вынулъ изъ бумажника сотенную новенькую бумажку.

— Вамъ что же: серебромъ выдать. золотомъ или банковыми билетами? спросилъ мѣняла, любуясь на новую сторублевую бумажку.

Николай Ивановичъ замялся.

— Да куда-же все серебромъ-то? Это ужъ очень много будетъ. У меня и въ кошелекъ не влѣзетъ, отвѣчалъ онъ. — Дайте золотомъ, серебромъ и билетами.

— А по скольку? Здѣсь въ Бѣлградѣ курсъ разный! На золото одинъ, на серебро другой, на кредитнаго билеты третій. Золотомъ даютъ сегодня за сто рублей 263 1/2 динара, серебромъ 266, а билетами 270.

— Бери билетами и серебромъ. Вѣдь это-же выгоднѣе, сказала мужу Глафира Семеновна и спросила мѣнялу:- А билеты вездѣ берутъ?

— Вездѣ, вездѣ, мадамъ. Какъ въ Россіи ваши кредитные билеты вездѣ ходятъ отлично, такъ точно здѣсь билеты сербскаго банка. Разумѣется, вамъ и билетами выгоднѣе платить. Я вамъ дамъ такъ: на десять рублей серебромъ, а на девяносто билетами, обратился мѣняла къ Николаю Ивановичу. И такъ, какъ вы мой соотечественникъ, то и серебро и билеты буду считать по 270 динаровъ за сто. Это я дѣлаю для того, что люблю русскихъ.

— Ну, давайте.

— Ѣданъ, два, три… началъ отсчитывать мѣняла, звеня серебряными динарами. — Седамъ, осамъ, деветъ… ѣданаестъ, дванаестъ… тринаестъ… двадесять, двадесять и ѣданъ, двадесять и два… Тутъ вотъ есть съ маленькаго дырочки, но въ Сербіи и съ дырочки серебряные динары ходятъ, сказалъ онъ и, отсчитавъ серебро, полѣзъ въ ящикъ прилавка за билетами.

Вскорѣ сербскія деньги были отсчитаны. Мѣняла далъ на два динара и цинковыхъ размѣнныхъ монетъ по двадцати, десяти и пяти пара, объяснивъ, что въ динарѣ содержится сто пара.

— Какъ во Франціи во франкѣ сто сантимовъ, сказала Глафира Семеновна. — Понимаемъ.

— Да вѣдь динаръ тотъ-же франкъ, но только сербскій. Здѣсь французскова система, кивнулъ мѣняла. — А теперь, если вы любитель старинныхъ монетъ, не желаете-ли вы купить у меня самаво рѣдкова монетъ отъ Бизанцъ?.. обратился онъ къ Николаю Ивановичу. — Есть отъ императоръ Теодосій, есть отъ Константинъ.

— Нѣтъ, нѣтъ. На кой онѣ мнѣ шутъ!

— Для своего русскаго соотечественникъ я дешево-бы продалъ.

— Богъ съ ними. Прощайте. Поѣдемъ, Глафира Семеновна, сталъ звать жену Николай Ивановичъ.

— Постойте трошечки, ваше превосходительство, удержалъ его еврей. — Тогда часы англійскова съ музыкой не хотите-ли купить?

— Не надо. Ничего не надо, махнулъ рукой Николай Ивановичъ.

— А то самый древній кадильнаца есть отъ Бизанцскій царства?

— Нѣтъ, нѣтъ. Не затѣмъ пріѣхали.

— Да вы посмотрите прежде. Такова кадильница въ парижскомъ музеумъ нѣтъ!

И еврей-мѣняла вытащилъ изъ-подъ прилавка какую-то рѣшетчатую серебряную чашку съ крышкой и съ изображеніемъ на ней креста.

— Спасибо, спасибо. Мы пріѣхали не покупать, а погулять. Пойдемъ, Глаша!

Николай Ивановичъ направился къ двери.

— Но вы посмотрите хоть, каково у меня перстень есть съ большого аметистъ отъ царь Палеологъ, загородилъ ему дорогу еврей-мѣняла.

— Спасибо, спасибо. Мы путешественники, а не собиратели рѣдкостей.

— Тогда, можетъ быть, для мадамъ сшить чего не надо-ли? Моево жена портниха и по послѣднево парижскаво мода шьетъ. Ривке! Да что-же ты стоишь! Покажи благороднова дамѣ своя работа, — крикнулъ еврей-мѣняла на свою жену.

Та бросилась было въ комнату за лавкой, но Глафира Семеновна крикнула ей:

— Не трудитесь показывать! Я всѣ наряды въ Вѣнѣ для себя закупила.

Супруги вышли на улицу съ экипажу. Еврей-мѣняла выскочилъ за ними, усадилъ ихъ въ экипажъ и сталъ разспрашивать о чемъ-то возницу по-сербски.

— Трогай! крикнулъ Николай Ивановичъ возницѣ. — Айда!

Лошади помчались. Еврей-мѣняла покачалъ головой и крикнулъ:

— Ай, какова вы экономный генералъ!

При словѣ генералъ Николай Ивановичъ самодовольно улыбнулся.

— Вотъ неотвязчнывй-то жидюга! — сказалъ онъ женѣ. — А удивительное дѣло, Глаша, что за границей меня многіе за генерала принимаютъ. Должно быть моя физіономія…

— Брось… махнула ему рукой Глафира Семеновна. — Ты видишь, что еврей тебѣ льститъ, въ душу влѣзаетъ, а ты ужъ сейчасъ и за настоящую монету принимаешь. Ну, однако, я ѣсть хочу. Надо отыскать какой-нибудь ресторанъ, перемѣнила она разговоръ.

— Да и у меня въ животѣ словно кто на контрбасѣ играетъ, отвѣчалъ супругъ и приказалъ возницѣ:- Братушка! Теперь вези насъ въ ресторанъ. Но чтобы добре ресторанъ, самый добре… Понимаешь?

— Есте, есте, господине. Добре гостіоница треба, отвѣчалъ возница, погоняя лошадей.