Николай Лейкин - Просветитель

Только-что акушерка уѣхала, Самоплясова сталъ вызывать къ себѣ въ комнату Холмогоровъ.

— Что тебѣ? — раздраженно закричалъ Самоплясовъ. — Говори!

— Не могу-же я при постороннихъ срамиться! Вѣдь ты будешь ругаться, дерзничать, — отвѣчалъ изъ-за двери Холмогоровъ.

— Самъ-то ты первый ругатель и есть. Вдругъ давеча хозяина свиньей при дамѣ назвалъ… Безстыдникъ… — пробормоталъ Самоплясовъ и вошелъ въ комнату Холмогорова.

Холмогоровъ въ шубейкѣ, въ валенкахъ и въ военной фуражкѣ сидѣлъ на кровати. Передъ нимъ лежалъ на полу обвязанный веревкой его тощій чемоданъ.

— Я сейчасъ уѣзжаю. Тетка твоя наняла для меня крестьянскую подводу до станціи за полтора рубля, — спокойно сказалъ Холмогоровъ. — Такъ вотъ дай мнѣ денегъ на проѣздъ въ Петербургъ. Я не милости для себя прошу, а должнаго себѣ требую. Если ты завезъ меня сюда въ эту трущобу, такъ обязанъ и вывезти обратно. Понимаешь: не милости.

— Такъ вѣдь ты говоришь, что ты гостемъ сюда пріѣхалъ, а не адьютантомъ, — заупрямился Самоплясовъ. — Странно требовать, чтобъ хозяинъ отвозилъ своихъ гостей обратно. До станціи — изволь, я тебя довезу, а ужъ по чугункѣ ѣзжай на свои. До станціи гостей довозятъ. Это точно.

— Да, я ѣхалъ сюда гостемъ. Но если у меня денегъ нѣтъ, если я вчера проигрался у тебя въ домѣ — ты обязанъ мнѣ дать на дорогу!

— Много-ли ты проиграть могъ! Что ты пустяки-то мелешь! Какіе-нибудь два-три рубля.

— Нѣтъ, восемь.

— Ври больше! Такихъ-то денегъ у тебя ужъ года три не бывало. Но у тебя часы есть. Ты можешь ихъ продать и на эти деньги ѣхать.

— Гдѣ-жъ ихъ здѣсь продать! Ты видѣлъ, что за дорогіе часы вчера давали только четыре рубля.

Самоплясовъ подмигнулъ ему.

— Видишь, какъ плохо ссориться съ человѣкомъ, который для тебя на манеръ благодѣтеля! — сказалъ онъ. — Кабы ты для меня — и я-бы для тебя… А ты носъ поднялъ, фордыбачить началъ. Гордость тебя одолѣла. Ну, да я не въ тебя. Вотъ тебѣ пятнадцать рублей. Тутъ тебѣ на лошадь, на мѣсто въ третьемъ классѣ и на пищу. Рубля два еще останется.

— Дай ужъ на второй классъ… А то, благородный человѣкъ и вдругъ въ третьемъ классѣ!.. — проговорилъ Холмогоровъ.

— Не торгуйся, не торгуйся. Благодари, что и такъ-то даютъ. Вотъ… бери…

Самоплясовъ подалъ ему деньги. Холмогоровъ взялъ деньги и укоризненно покачалъ головой.

— Ты не повѣришь, какъ мнѣ тебя хочется обругать, купчишку-самодура! Но простимся честь-честью. Прощай… Спасибо…

Холмогоровъ протянулъ ему руку. Они холодно простились. Черезъ пять минутъ онъ уѣхалъ.

Самоплясову было жаль Холмогорова, что онъ уѣхалъ. Холмогоровъ все-таки тѣшилъ его даже своимъ переругиваніемъ съ нимъ. Теперь Самоплясову не съ кѣмъ было переругиваться, некѣмъ похвастаться передъ гостями.

«Граммофонъ сломанъ, Колодкинъ запилъ, баринъ уѣхалъ. Весь шикъ мой испортился», — лѣзло ему въ голову, и онъ сильно пріунылъ, не взирая на то, что у него былъ гость лѣсничій Кнутъ, который остался погостить дня на два.

Самоплясовъ справился у тетки Соломониды Сергѣевны о Колодкинѣ.

— Да что! Я ужъ тебѣ обѣдъ стряпать начала, отвѣчала та. — Должно быть, и въ самомъ дѣлѣ его не выходишь, если ему въ голову вступило. Сейчасъ проснулся, покурилъ сигарочку и опять на село въ винную лавку убѣжалъ. Да ты не бойся насчетъ обѣда-то. Только ужъ развѣ разносоловъ особенныхъ не состряпаю, а сытъ будешь, да и ихъ благородіе господинъ гость довольны останутся. Горохъ съ солониной тебѣ варю и жаренаго леща, чиненнаго манной кашей, вамъ подамъ.

— Я, тетенька, безъ затѣй, я не сладкоѣшка, — успокоилъ Соломониду Сергѣевну лѣсничій.

Самоплясовъ стоялъ, сморщившись.

— Да и я не объ этомъ горюю, — проговорилъ онъ. — А обидно то, что все у меня задуманное должно кончиться. Вотъ воображалъ насчетъ облавы…

— Я ужъ обѣщалъ тебѣ, что устрою облаву… — сказалъ ему лѣсничій.

— Правильно. Мнѣ и другіе обѣщали это. Но позвольте васъ спросить, кто завтракъ стряпать будетъ на охотѣ?

— Закуска у тебя есть, вино есть, такъ какая-же тутъ стряпня! И такъ лукуловскій пиръ можно сдѣлать.

— Ну, это все не то. Не такъ я хотѣлъ… — Не тотъ фасонъ… Я хотѣлъ съ шикомъ… Шатры разбить, здѣшнихъ именитыхъ помѣщиковъ пригласить. А такъ не стоитъ и мараться. Лучше-же я съ докторомъ вдвоемъ на зайца… Вчера первый снѣгъ выпалъ… По пороши хорошо…

— Ну, какъ знаешь. Самъ я охотникъ-горе. Только развѣ выпить да закусить на охотѣ…

— И за посидѣлки я боюсь, которыя я задумалъ, — продолжалъ Самоплясовъ.

— За посидѣлки-то чего-жъ бояться? Не разрѣшитъ тебѣ земскій въ волостномъ правленіи ихъ устроить, — у себя дома устроишь. Квартира у тебя просторная.

— Постойте, постойте. Да если мажордомъ мой не протрезвится, кто-же мнѣ этихъ самыхъ сандвичей и бутербродовъ для дѣвушекъ надѣлаетъ? Тетенька на этотъ новомодный фасонъ не умѣетъ, чтобъ буше, къ примѣру…

— Ахъ, такъ ты вотъ какъ!.. — усмѣхнулся лѣсничій. — Да зачѣмъ тебѣ дѣвкамъ сандвичи, зачѣмъ буше?

— Позвольте… Сами-же вы говорите о просвѣщеніи… чтобъ я просвѣщеніе доказалъ — ну, вотъ я и хочу показать на посидѣлкахъ, какъ и на какой фасонъ полированные люди живутъ. Парнямъ по малой малости водки — вотъ изъ этакихъ махонькихъ рюмочекъ, и легкую закусочку и пріучать, чтобы было все чинно, благообразно и закуску эту зря не ворошить, не портить ейное устройство. И опять вотъ тутъ около закуски нужно было Колодкина поставить, чтобы онъ, какъ мажордомъ, отъ невѣжества публику отучалъ и вводилъ порядокъ.

— Ну, что ты говоришь! Вѣдь это совершенно напрасно. Что ты въ институтокъ здѣшнихъ дѣвушекъ превратить хочешь, что-ли!

— Не въ институтокъ, а порядокъ хочу показать. Подсолнухи и кедровые орѣхи лущи, но шелуху на полъ не бросай зря, а клади на блюдце… Какъ въ настоящихъ хорошихъ домахъ.

— Не смѣши, не смѣши, Самоплясовъ. Пустяки ты болтаешь. Ничего этого не надо. Устроишь ты самыя обыкновенныя посидѣлки въ волостномъ — будетъ и довольно. Ну, чай съ пряниками, орѣхи, мармеладъ, изюмъ, пожалуй… Ну, освѣтишь получше комнаты… Парнямъ по бутылкѣ пива… Потанцуютъ подъ твою музыку — вотъ и довольно.

— Не то я воображалъ-съ, Иванъ Галактіонычъ. Не то-съ… и ужъ теперь пятиться обидно, — разочарованно произнесъ Самоплясовъ, — гдѣ-жъ тутъ просвѣщеніе, если самымъ обыкновеннымъ манеромъ орѣхи сгрызть и пряники сжевать!

— Не говори о просвѣщеніи, Капитошка! Не говори! Брось! Не подходитъ это къ тебѣ. Развѣ въ этомъ заключается просвѣщеніе! — кричалъ на Самоплясова лѣсничій.

— Хорошо-съ. Бросимъ… — кротко согласился Самоплясовъ. — А къ земскому-то все-таки поѣдемте, Ивамъ Галактіонычъ. Будемъ устраивать посидѣлки въ волостномъ или не будемъ, но дозволеніе все-таки спросимъ. Во-первыхъ, визитъ къ начальству, а во-вторыхъ, новую сбрую обновить… Сбрую я привезъ — антикъ, одно слово!