Николай Лейкин - В родном углу

— Ну, не всѣ-же… — остановила его жена. — Есть такіе, которые, вернувшись съ солдатчины, и остаются въ деревнѣ.

— Ну, да… есть… А все-таки, добрую половину какъ помеломъ выметаетъ изъ деревни… Городской жизни въ солдатахъ вкусилъ — ну, его и тянетъ въ городъ. Живетъ по мѣстамъ… — и ѣстъ слаще, и спитъ мягче, а деревня забыта. Тамъ и женится на городской… — стоялъ на своемъ отецъ Рафаилъ.

Сухумовъ не зналъ, какъ продолжить разговоръ. Онъ отмалчивался. Въ головѣ его была только Раиса. Для нея онъ и пріѣхалъ. Отпивъ полъ-стакана чаю, онъ открылъ одинъ изъ альбомовъ, лежавшихъ на столѣ. Впереди всѣхъ оказалась фотографія архіерея…

— Нашъ преосвященный владыко… — отрекомендовалъ отецъ Рафаилъ, взглянувъ на портретъ.

— Не старый еще мужчина… — опять сказалъ Сухумовъ, чтобы что-нибудь сказать.

— И можете вы думать, изъ военныхъ. Когда-то въ военной службѣ, говорятъ, служилъ. Офицеръ… Драгунскій офицеръ.

— Да, это рѣдко бываетъ. Хотя я знавалъ одного архимандрита изъ прокуроровъ… Онъ за границей проживаетъ, состоитъ въ одномъ небольшомъ городѣ при тамошней православной церкви настоятелемъ.

— Васъ заливнымъ поросеночкомъ съ сметанкой нельзя-ли попотчевать, Леонидъ Платонычъ?

— Нѣтъ, благодарю васъ… Не могу… Я очень плотно позатракалъ, — отвѣчалъ Сухумовъ.

— Ахъ, какіе-вы! Зачѣмъ-же вы это въ гости покушавши пріѣзжаете?

Матушка-попадья укоризненно покачала головой.

— Наливочки рюмочку не прикажете-ли? — угощалъ Сухумова священникъ. — У насъ есть особенная, на морошкѣ… Морошковая…

— Не пью… Запрещено… Вѣдь докторъ Нектарій Романычъ все еще держитъ меня на діэтѣ.

— А вѣдь морошка-то ягода цѣлительная. Она и отъ водянки, она и отъ почекъ, она и…

— Спиртъ… алкоголь… А алкоголь онъ считаетъ для меня ядомъ… Да и вообще…

— Ну, много-ли тамъ спирту!

— Нѣтъ, я прибавила и спирту… — созналась попадья. — Ягода-то водянистая, она очень ужъ разжилила водку, такъ я спирту…

— А мнѣ каждая капля спирта вредна, — говорилъ Сухумовъ.

Отецъ Рафаилъ улыбнулся и сказалъ:

— Хорошій онъ человѣкъ докторъ Кладбищенскій, и лѣкарь онъ хорошій, и рука у него легкая… Нашъ братъ семинаристъ онъ, но очень ужъ на водку нападаетъ. А иногда водка и исцѣляетъ.

— Онъ, какъ лѣкарство, ее признаетъ… Да, признаетъ… Но въ рѣдкихъ случаяхъ.

Сухумовъ говорилъ, а самъ думалъ о Раисѣ.

«Когда-же я съ ней объяснюсь? Когда-же я сдѣлаю ей предложеніе? Хозяева меня совсѣмъ заполонили», — мелькало у него въ головѣ.

Онъ допилъ свой стаканъ чаю.

— Еще стакашекъ? Теперь съ клубничнымъ вареньемъ или съ медкомъ? — заговорила матушка-попадья, видя, что стаканъ пустъ.

А ужъ изъ сосѣдней комнаты въ это время показалась Раиса съ подносомъ и подошла къ столу, чтобы взять пустой стаканъ гостя.

Сухумовъ не вытерпѣлъ. На лицѣ его изобразилось страданіе и онъ поднялся съ дивана.

— Простите, пожалуйста, отецъ Рафаилъ, но я долженъ переговорить съ Раисой Петровной, — сказалъ онъ. — Я за тѣмъ къ вамъ и пріѣхалъ.

— Съ ней? — удивленно спросилъ священникъ. — Говорите, говорите.

Попадья тоже широко открыла недоумѣвающіе глаза.

— Можетъ быть, вы хотите съ ней по секрету, такъ намъ слѣдуетъ уйти? — сказала она.

— Нѣтъ, Настасья Сергѣвна. Какой тутъ секретъ. Все равно вы должны узнать. Но я хочу кончить, чтобы знать — да или нѣтъ. Раиса Петровна, могу я?.. Я пріѣхалъ возобновить нашъ прежній разговоръ, который происходилъ съ вами у меня дома третьяго дня, но сегодня уже на оффиціальной почвѣ. Помните?

Раиса стояла блѣдная и на глазахъ ея показались слезы. Она хотѣла что-то сказать, но не могла.

Сухумовъ вышелъ изъ-за переддиваннаго стола и взялъ ее за руку, повыше кисти. Она опустила подносъ и держала его за одно ушко другой рукой.

— На двѣ-три минуты… А затѣмъ разговоръ будетъ общій, — проговорилъ Сухумовъ.

Не выпуская ея руки, онъ отвелъ ее отъ стола въ противоположную сторону комнаты, къ окну, гдѣ стоялъ трельяжъ и завивался запыленный, темнозеленый плющъ, цѣпляясь по карнизу къ простѣнку надъ зеркаломъ и спускаясь оттуда внизъ длинной плетью.

Раиса повиновалась. У трельяжа она остановилась.

— Вы помните нашъ разговоръ?.. Помните вопросы, которые я вамъ задавалъ? Пошли-бы вы или не пошли за меня замужъ? — спрашивалъ тихимъ голосомъ Сухумовъ. — Вы тогда почему-то приняли ихъ за дерзкую шутку, за, за…

Нижняя челюсть у него тряслась, когда онъ говорилъ. Онъ волновался, перевелъ духъ и закончилъ:

— И вотъ сегодня я уже оффиціально пріѣхалъ просить вашей руки… Просить быть моей женой…

Раиса заплакала еще сильнѣй. Она до того взволновалась, что не могла говорить и стояла потупившись. Въ это время къ ней изъ сосѣдней комнаты подбѣжалъ маленькій сынишка священника и, теребя ее за юбку, говорилъ:

— Раиса! Что-жъ ты пропала! Что-жъ ты не идешь намъ чай наливать! Мы выпили и еще хотимъ чаю!

— Пошелъ прочь, Павля! Оставь Раису! Оставь ее! — кричала попадья на сына и видя, что тотъ не слушается, быстро вскочила съ кресла, оттащила его и дала подзатыльникъ, прибавивъ:- Неслухъ! Негодный мальчишка…

Ребенокъ заревѣлъ, направляясь въ другую комнату.

Сухумовъ нѣсколько смутился, но продолжалъ:

— Раиса! Добрая и милая моя Раиса, хотите вы… согласны вы… желаете вы… можете вы полюбить меня и сдѣлаться моей женой… выйти за меня замужъ, отдать мнѣ сердце… протянуть руку на жизненный путь?

Онъ искалъ словъ для объясненія и. нанизывалъ тѣ, которыя приходили на умъ.

Она вскинула на него полные слезъ глаза и отвѣчала такъ-же безсвязно, подыскивая слова:

— Ахъ, Боже мой! Боже мой… Что вы говорите! Что вы спрашиваете! Да конечно-же, конечно-же, если вы въ серьезъ… Теперь я вижу, что вы серьезно… Но прошлый разъ, клянусь вамъ, я думала, что вы въ шутку, что вы въ насмѣшку, что вы… Ахъ, Господи, да могла развѣ я ожидать такого счастія! Вѣрить въ такое, такое…

Раиса зарыдала. Сухумовъ опять схватилъ ее за руку и прижалъ эту руку къ своей груди, бормоча несвязно:

— Простота моя… ангельская простота… чистая сердцемъ, скромная голубка… Я вѣрю вамъ, вѣрю, что вы это изъ скромности сомнѣвались, и тѣмъ дороже вы для меня черезъ это… Вы цѣны себѣ не знаете… А я сразу васъ оцѣнилъ и полюбилъ. Да, полюбилъ… Вы золото, драгоцѣнный жемчугъ… Вѣрите вы мнѣ теперь, вѣрите?

— Вѣрю… — прошептала Раиса, продолжая всхлипывать и не отнимая руки.

— И согласны, мой драгоцѣнный. алмазъ, мой лучезарный ангелъ?.. Согласны быть моей спутницей на жизненномъ пути? — продолжалъ Сухумовъ.

— Со-огласна. Угодники Божіи, да развѣ я могу быть не согласна!

— Ну, пойдемте рука-объ-руку… Будемъ жить другъ для друга!

Сухумовъ приблизилъ ея руку къ своимъ губамъ и поцѣловалъ ее въ ладонь.