Степан Злобин - Остров Буян

— Вот те владыка, святой отче Макарий!.. — воскликнул он.

— Чего? — спросил Кузя.

— Отписка к Хованскому от владыки. Стало, так… Стало, так… Стало, та-ак!.. — нараспев сказал хлебник.

Он задумался…

— Сколь человек-то писал? — спросил он у Кузи.

Кузя считал кончиком пера по строчкам.

— Двенадцать, — сказал он.

— Пиши еще: стрелецкий сотник Прохор Коза, чеботарь Артемий Безруков, шапошник Яша.

Кузя усердно скрипел по бумаге пером и свирепо сопел от старанья.

— Можно идти к Михайле? — спросил скоморох.

— Сядь, помолчи пока, — приказал Гаврила.

Он опустил голову и что-то соображал.

— Ну, давай пиши далее: Харлампий-зелейщик, стригун Серега, колесник Микола, — перечислял Гаврила.

— Микола поранен лежит, — сказал Кузя.

— Жалко! Мужик-то хорош.

— Из кустов пырнули… И всех-то так — все в черева да в сердце, а то кого — в глотку… Им снизу сподручно стремянных копьем поддевать…

Гаврила вздохнул.

В башню вошел, громыхнув железной дверью, стрелецкий десятник Яков-шапошник, ставший вместо Максима земским стрелецким сотником.

— Чего звал, Левонтьич? — спросил он.

— Своей сотни пришли ко мне самых надежных стрельцов два десятка с пищальми…

— Сюды прислать али в Земскую избу?..

— Я тут сидеть стану: для ратного дела — к стенам и к снаряду тут ближе, а в Земской избе пусть иные… — сказал Гаврила.

Яша понимающе усмехнулся и качнул головой.

— Стало, две всегородних избы во Пскове, — сказал он. — Ну ладно. Нам с теми идти не попутно: с тобой пойдем, Левонтьич. Стрельцов-то сейчас слать?

— Самых верных, смотри! — крикнул вслед ему хлебник.

Ночью, с дружиною в три десятка стрельцов и меньших, Гаврила ворвался в Троицкий дом, схватил самого Макария и несколько человек скрывавшихся у него дворян, попов и больших торговых людей и всех проводил на подворье, где сидели дворяне.

В хлебной очереди, с вечера скопившейся возле лавки невдалеке от Троицкого двора, горожане видели, как проскакал на конях отряд хлебника к архиепископу, и потом на рассвете видели, как тот же отряд возвращался назад, окружив архиепископскую колымагу и еще две телеги с какими-то связанными людьми…

— Выводит измену! — одобряли одни.

— Как схватят тебя самого, то узнаешь, какую «измену»! Слыхать — сам Хованский к Гавриле шлет письма… — шептали другие.

Все ждали сполошного звона от Рыбницкой башни.

Земские выборные спешили с утра во Всегороднюю избу, косясь на дворянские головы, выставленные в ряд у дощанов. Дворянин Иван Чиркин вошел, когда уж многие были в сборе.

— Кого земских выборных не схватил еще наш «воевода»? Все целы? — развязно спросил он, обращаясь к Мошницыну. — И ты цел?

Кузнец переглянулся с попом Яковом и Томилой и подошел к дворянину:

— Деваться некуда: покуда Гаврила тебя не схватил, от греха, дворянин Иван, давай-ка скорее сюда повинное челобитье.

Кузнец стоял возле него, протянув руку и ожидая. Чиркин растерянно вынул из-за пазухи лист. Михайла взял его.

— Что же ты народ мутишь, Чиркин? — с укором сказал он.

— А то, что измену затеяли в Земской избе. Втай от мира пишете к литовскому королю! — сказал запальчиво Чиркин. — Я правду сказываю народу: лучше свой государь, чем ляхи наскочут. Видали уж прежде ляхов!..

— Да кто же писал им? — удивленно спросил кузнец.

— Гаврила Левонтьич да ты, я чаю.

— Когда ж то было? — спросил кузнец.

— Спроси людей. Весь город бает, что ляхов конных наймуют в Полоцке именем Пскова. Да что замыкаться?!

— Врешь, дворянин, — возразил кузнец. — Статочно ли лист за рубеж посылать, чтобы мир не ведал? Вот, Чиркин, и бякнул ты зря! — дружески укорил кузнец. — Не чужой человек — прежде меня спрошал бы!..

Кузнец протянул челобитье Захарке.

— Читай, Захар, — велел он.

Захарка бойко читал повинное челобитье, в котором клялись повинщики, что они, «люди всяких чинов большие и малые в гиль и мятеж попали насильством заводчиков Гаврилки Демидова, Мишки Мошницына, Томилки Слепого да Прошки Козы да с ними георгиевского с Болота попа Якова Заплевы». Челобитье молило о пощаде и обещало помочь боярину выловить главных воров, требуя полного окружения города войском… Пока Захарка читал, подьячий Земской избы Варнавка подсунул Михайле листок для отпуска хлеба. Михайла зажег свечу, закоптил печать и, забыв притиснуть ее к листу, молча слушал слова челобитья.

— «К сему челобитью приписи дали…» — прочел Захарка. И вдруг, повернувшись к столу Гаврилы, Захарка быстро поднес бумагу к огню свечи. — Вот повинная — на! — воскликнул он. — Совратить на повинство чаял, нечистый! Дворянское отродье, изменщик!

Захарка сунул кулак в рожу Чиркина.

Чиркин кинулся на него. Захарка бросился вокруг стола с горящей бумагой в руках.

— Стой! Стой! — закричал кузнец. — Стой! Подай! — повелительно зыкнул он и хотел схватить лист, но обжегся и выронил к Захарке на стол…

Словно в испуге за свои бумаги, Захарка поспешно смахнул со стола челобитье и стал на полу тереть и топтать сапогом…

— Захарка! Захар! Что творишь! — зарычал кузнец и кинулся подбирать остатки.

— Чего тут теперь разберешь! — крикнул он, сунув Захарке в лицо горсть пепла.

— А я и с первого раза упомнил все — хошь, спишу наизусть! — успокоил его Захар. — Ух, я помнить горазд — слово в слово!

— Да приписи, приписи! Рукоприкладство чье было?! Ты сам ведь не чел!

— Ох, приписи?! Нет, я само челобитье… — с наивной растерянностью словно спохватился Захар.

Кузнец отмахнулся со злостью:

— А ну тебя, олух подьячий! Разума, что ли, тебе не хватает?.. Да ладно уж… помолчи!..

Дворянин опасливо покосился на земского старосту.

— Ладно, Чиркин, что ты не вчера попался: попал бы одиннадцатым на плаху… — сказал кузнец.

— Я выборный земский, как ты! — возразил дворянин.

— Вчера бы не разбирались: народ распалился. Ты с площади убежал, не видел, чего там творилось…

— Не место мне было там. Я сам дворянин, а тут… — оправдывался Чиркин.

— Да я разумею… — успокоил его Мошницын. — Тут вот письмо от дворян, что сидят заперты на подворье, — сказал он, выбрав одну из кипы бумажек, — плачутся, что корма им худы. Пойду проведать, да брюхо мое не дворянское: мужику хорошо, а дворянину и в глотку не лезет! Пойдем-ка вместе, Чиркин, отведай, ладны ль корма для дворян.

Чиркин вышел вместе с Михайлой из Земской избы. Михайла пошел с ним на подворье, зашел в палату к дворянам.

— Сказывали, пища худа? — спросил он.

— Голодно, — ответил один из дворян.

— Ну, ин Чиркин отведает, как она, — пообещал Михайла и шагнул за порог. Чиркин — за ним.

— Ты куда?! — остановил кузнец.

У Чиркина замерло сердце, он не мог сказать слова от неожиданности.