Всеволод Крестовский - Деды

– Благодарю, полковник! – громко сказал государь и отвернулся, продолжая прерванную речь с генералом [341].

Черепов оглянулся – за ним ни жив ни мертв и весь бледный как полотно стоял и трясся, как в лихорадке, Прохор Поплюев.

После развода Черепов по пути заехал к Юге позавтракать. Несколько минут спустя появился там и Поплюев со своей компанией.

– Благодетель мой!.. Спаситель! – плаксиво, смущенно и вместе с тем радостно кинулся к нему Прошка. – Сколь виноват я пред вами!.. Нет слов и меры моей вины и моей благодарности!..

– Зато вы пари выиграли, – равнодушно улыбнулся Черепов.

– Что пари!.. В Сибири места мало мне за это!.. Я растерялся, но я думал… Клянусь вам, думал, что если на вас обрушится беда, то – была не была! – выступлю вперед и брякну: так и так, мол, я это сделал!

– Напрасно не вышел – полковником был бы, – подтрунил измайловский приятель.

– Эх, братец ты мой! Пустой ты, как вижу я, человек! Что полковник!.. Не полковник, а ум нужен, находчивость, сметка – вот что нужно! А Прошка – дурак, и ничего больше!.. Но нет! – продолжал Поплюев, с чувством обращаясь к Черепову. – Вы великодушны!.. Вы доказали то… Ну и, значит, вы меня простите!.. А я вам за сие всю жизнь, как собака… Понимаете ли, как собака, буду вам предан! Издыхать у ног ваших стану!.. Выпьем!

– Так-то, брат Пронька! – хлопнул его по плечу приятель. – Хоть пари я и проиграл тебе, а все же ты не в барышах! Уж чего бы, кажется, вернее награды, как нынче, ан глядишь – и тут тебя обошли-таки чином!

– Что делать, братец мой!.. – пожал плечами Поплюев. – Незадача мне!.. Выпьем!

В тот же день, вечером, к Черепову явился вестовой и объявил, что граф Харитонов-Трофимьев просит его немедленно же пожаловать к себе по высочайшему повелению.

Черепов оделся по форме и поехал.

Он застал графа одного в его обширном, слабо освещенном кабинете. Старик сумрачно ходил по комнате и казался чем-то озабоченным.

– Государь император, – сказал он Черепову, – поручил мне, как бывшему вашему шефу, передать вам, чтобы вы отправлялись в действующую армию к графу Суворову. Вот вам пакет: в оном найдете вы маршрут, подорожную, прогоны и приказ о своем назначении. Вы отправляетесь в распоряжение фельдмаршала, и государь надеется, что на поле чести потщитесь [342]вы найти более достойное применение избытку ваших сил и смелости.

– Как скоро должен я выехать? – почтительно спросил Черепов.

– Немедленно же. Чтобы к утру вас уже не было в городе.

– Воля его величества будет исполнена, – проговорил Черепов и уже хотел было откланяться, как граф с участием взял его за руку.

– Пожалуй, дружок, скажи на милость, – заговорил старик, меняя свой официальный тон на дружескую и душевную ноту, – что это за несчастная блажь пришла тебе в голову дергать за тупей?

– Граф! Неужели вы думаете, что я мог дерзнуть на что-либо подобное?! – искренне и с чувством достоинства воскликнул Черепов.

– Как так?! – изумился Харитонов. – Стало быть, дернул не ты?

– Не я, клянусь на том честью!

– Так кто же?

– Я знаю кто, но прошу вас, не невольте меня называть его имени. Он уже достаточно наказан своей совестью, и я ни в коем случае не назову его.

Старик в задумчивости прошелся по комнате.

– Молодой человек, – с чувством заговорил он, снова взяв за руку Черепова, – это с вашей стороны благородно!.. Не сумневаюсь, что вы говорите мне правду; и верь, друг мой, при случае я доведу о сем похвальном поступке до государя, а теперь прощай, Господь с тобой!.. Поезжай с Богом и постарайся возвратиться, как подобает храброму!

И с этими словами он поцеловал Черепова и отпустил его из кабинета.

Миновав смежную комнату и проходя через большую неосвещенную залу, Черепов вдруг заметил, как впереди мелькнуло женское платье.

– Это вы, графиня? – тихо спросил он голосом, упавшим вдруг от неожиданного волнения. Сердце его дрогнуло и забилось тревожно и сладко.

– Я… Постойте на минуту, – шепотом пролепетала Лиза, – я знаю всё… Давеча отец мне сказывал… Вы едете?

– Сею же ночью… Прощайте, быть может, не увидимся.

– Нет, нет, не говорите так!.. Не надо! – порывисто заговорила она, схватив его руку. – Не надо… Не надо так говорить! Вы вернетесь!.. Вы должны вернуться!.. Я верю!.. Я буду молиться!.. Постойте!.. Вот вам… – И, быстро сняв с себя золотой крестик на золотой цепочке, она поцеловала его, перекрестила им Черепова и надела ему на шею.

– Он сохранит вас… Молитесь и… не забывайте меня… вашу… Лизу.

И с этим словом в голосе девушки прорвались сдержанные слезы.

Схватив ее дрожащую руку, Черепов с благоговейным чувством восторженно покрыл ее влюбленными поцелуями, и вдруг в душе его стало так ясно, тепло, светло и отрадно, и вся будущность озарилась чýдным, радужным блеском.

Заветное, желанное слово, которое не выговаривалось так долго, наконец-то было сказано.

Черепов нагнал Суворова уже около Вены и тотчас представился фельдмаршалу, вручив ему высочайший приказ о своем назначении в его распоряжение.

– Крестика, чай, хочешь? Затем и поехал? – с некоторым неудовольствием спросил Суворов, прочтя бумагу.

– Совсем напротив тому, ваше сиятельство! – с чувством внутреннего достоинства возразил Черепов. – Я здесь совсем случайно и даже самому себе неожиданно.

И он, зная, что старик не любит терять много времени на лишние разговоры, вкратце, но с толком рассказал ему причину своего внезапного отправления в действующую армию.

– Помилуй бог! Какой молодец! – весело вскричал фельдмаршал. – Из-за тупея!.. Ха-ха!.. И товарища не выдал! Похвально!.. Ну, будем служить с Божьей помощью! При мне оставайся.

И он милостиво отпустил от себя Черепова.

Суворов прибыл в Вену 15 марта и был встречен приветливыми кликами всего населения. Император Франц II принял его ласково и с почетом. В Шёнбрунне [343]Суворов впервые после долгой разлуки увидел русские войска и радостно приветствовал их.

– Здравствуйте, чудо-богатыри, любезнейшие друзья мои! Опять я с вами! Здравствуйте!

И на восторженных лицах героев Кинбурна, Фокшан, Рымника, Измаила [344]и Праги [345]показались слезы…

Вкратце объяснив императору Францу свои стратегические предположения, Суворов спешил уехать в Италию, где с нетерпением ожидал его русский вспомогательный корпус генерала Розенберга.

Но барон Тугут, первый министр австрийского кабинета, мелкая личность, взобравшаяся на высоту из ничтожества, всячески домогался, чтобы русский фельдмаршал представил венскому гофкригсрату [346]точный и подробный план будущих военных действий и, не видя этого плана, под разными предлогами задерживал Суворова в Вене. Эти домогательства не повели, однако, ни к чему. Суворов очень хорошо понимал, что такое гофкригсрат, знал за ним «неискоренимую привычку битым быть», называл членов его унтеркунфтами, бештимтзагерами, мерсенерами [347]и вообще не располагал доверять своих планов Тугуту, секретарь которого служил некогда секретарем при Мирабо [348]и поэтому казался Суворову подозрительным и продажным. Да и сам Тугут был далеко не симпатичной личностью. Эгоистически и ревниво заботясь только о своем влиянии при дворе, он не допускал никого действовать самостоятельно, вмешивался во все и, вовсе не будучи военным человеком, связывал по рукам австрийских генералов, не смевших шагу ступить без категорического предписания из Вены.