Лев Толстой - ПСС. Том 05. Произведения, 1856-1859 гг.

— Благословенъ Богъ нашъ! — провозгласилъ давно знакомый голосъ Священника, и я перекрестилась и взглянула на будущаго мужа. Въ глазахъ его была н ѣжность и умиленіе, но на губахъ его какъ будто готова была улыбка, которая не понравилась мне. Какъ будто онъ только за меня и за Машу умилялся и радовался, а не за себя. Я долго, пристально посмотр ѣла на него. Онъ понялъ меня, отвернулся и перекрестился. Я изр ѣдка взглядывала на него. Онъ стоялъ, нагнувъ голову и <���молился, я чувствовала это> въ глазахъ его, которые я такъ знала, было искреннее <���глубокое> чувство. Отходя отъ креста и обтирая платкомъ мокрые, окропленные глаза, я подошла къ нему и взяла его за руку.

— Я вами довольна, мой другъ, — сказала я.

Онъ вынулъ платокъ и отеръ имъ мои мокрые волосы.

— Вамъ, все вамъ я обязанъ <���въ лучшемъ>. Вы мой ангелъ хранитель.

— Не говорите такъ, — сказала я, съ нимъ вм ѣст ѣнаправляясь къ двери и чувствуя, что у насъ завяжется разговоръ, для котораго намъ нужно быть однимъ. — Это не хорошо, я гр ѣшница, такая же, какъ и вс ѣ. Иногда я зам ѣчала въ васъ то, что меня мучало. Вы какъ бы это только понимаете, а не чувствуете всего этаго. Я давно хот ѣла сказать вамъ.

— Ахъ, мой другъ, не говорите про то, что было, какимъ я былъ, теперь берите меня, какимъ я есть, я вашъ, я вами думаю, я вами люблю. <���Теперь съ вами молюсь и в ѣрю и буду молиться.> Я чувствую, что мн ѣнельзя жить теперь безъ васъ <���и безъ молитвы.> Я чувствую, какъ съ каждымъ днемъ таитъ мое сердце, и все прекрасное становится близко ему. Мн ѣопять 16 л ѣтъ становится.

— И оставайтесь такъ всегда, увидите, какъ вамъ хорошо будетъ, — сказала я.

— Какъ мн ѣужъ теперь хорошо, мой ангелъ!

И онъ смотр ѣлъ мн ѣвъ глаза, и все глубже, глубже проникалъ его счастливый, довольный взглядъ.

Домъ нашъ былъ одинъ изъ старыхъ барскихъ домовъ, въ которыхъ со дня ихъ основанія ничего не изм ѣнялось изъ стараго порядка, а только въ томъ же порядк ѣприбавлялось новое вм ѣст ѣсъ изм ѣнявшимися покол ѣніями и потребностями. Все отзывалось воспоминаніями о немъ, о его д ѣтств ѣ, о его матери, отц ѣ, д ѣд ѣ. <���Кабинетъ его былъ кабинетъ его отца и д ѣда, еще д ѣдовская, кожанная мебель съ гвоздиками стояла въ немъ и вис ѣли портреты его отца, д ѣда и прад ѣда и охотничьи гравюры, привезенныя д ѣдомъ изъ Англіи и отцомъ его обд ѣланныя въ рамки. Шкапы съ книгами въ библіотек ѣрядомъ были наполнены — одинъ философскими энциклопедическими книгами д ѣда въ кожанныхъ переплетахъ съ золотыми обр ѣзами, другой непереплетенными и неразр ѣзанными историческими книгами отца и третій его книгами. Въ гостиной постарому стояла симетрично д ѣдовская мебель и вис ѣли два въ золотыхъ рамахъ зеркала, картина снятія съ креста, вс ѣми принимаемая за Тицьяна, и два портрета бабушекъ>. Отцомъ его старая мебель была <���отполирована за ново> и обита штофомъ, и картина снятія со креста и коверъ во всю комнату, теперь ужъ старой, были прибавлены къ украшенію гостиной. Татьяна Семеновна, уже вдовой, украсила гостиную перегородкой съ плющемъ и над ѣла чехлы на мебель и протянула полосушки черезъ коверъ. Точно такія же прибавленія и украшенія зам ѣтны были и во вс ѣхъ другихъ комнатахъ, особенно на половин ѣи въ комнат ѣТатьяны Семеновны. Тамъ было столько дивановъ, диванчиковъ, ширмовъ, ширмочекъ, шифоньерокъ, шкапчиковъ, столовъ, столиковъ, часиковъ, вещицъ, все разныхъ временъ и цв ѣтовъ и фасоновъ, д ѣдовскихъ и нын ѣшнихъ, что все это на первое впечатл ѣніе поражало своей пестротой и разнородностью и загроможденностью, но потомъ все это очень пріятно соединялось въ одинъ общій характеръ домовитости и уютности, который особенно понятенъ былъ, когда среди всего этаго въ своемъ волтеровскомъ кресл ѣсид ѣла сама Татьяна Семеновна. Посуда, кухня, экипажи, старая прислуга, столъ — все было въ томъ же изобильномъ старинномъ и фамильномъ характер ѣ. Всего было много, все было не ново, но прочно, опрятно и по старинному красиво. Отъ всего, начиная отъ тяжелыхъ м ѣдныхъ подсв ѣчниковъ, изображающихъ толстаго амура, дувшаго вверхъ, отъ тяжелаго трюмо съ р ѣзными полками, до кіе[в]скихъ соусниковъ и старыхъ лакеевъ Татьяны Семеновны и особеннаго никольскаго манера д ѣлать кашку, — отъ всего пахло хорошими старыми семейными воспоминаніями. Вс ѣэти воспоминанія тотчасъ же сроднились со мною. Мн ѣказалось, что я сама помнила, какъ умиралъ его отецъ такъ [ 3 неразобр. ] на большомъ кожаномъ диван ѣ, какъ самъ Сережа, бывшій ребенкомъ самымъ прекраснымъ, живымъ и милымъ, въ мір ѣ[?], разбился головой объ уголъ, сб ѣгая съ л ѣстницы, какъ изъ д ѣтской въ первый разъ перевели внизъ къ гувернеру этаго самаго кроткаго ребенка въ мір ѣ, и какъ онъ спрыгнулъ въ окно изъ залы, и его посадили въ этотъ самый чуланъ подъ л ѣстницей, и какъ онъ, лучшій сынъ въ мір ѣ, въ растопель въ первый разъ прі ѣхалъ большимъ посл ѣуниверситета. Вся эта старина, отъ разсказовъ его матери, няни и его самаго, ожила въ моихъ глазахъ и слилась съ воспоминаніями о немъ въ то время, когда я не знала его.

Все время мое отъ поздняго утра и до поздней ночи принадлежало не мн ѣи было занято, даже ежели бы я и не вы ѣзжала. Мн ѣэто было уже не весело и не скучно, а казалось, что такъ, а не иначе должно быть. Такъ было и въ то время, когда я над ѣялась быть матерью. Внимательность и уваженіе ко мн ѣмужа какъ будто еще увеличились въ это время, но часто мн ѣбольно и неловко было зам ѣчать, что какъ будто не одна я, были причины этой внимательности.

Часто, сама размышляя о новомъ предстоящемъ мн ѣчувств ѣ, я становилась недовольна в ѣчной разс ѣянностью и пустыми заботами, поглощавшими меня, и мн ѣказалось, что вотъ стоитъ мн ѣсд ѣлаться матерью, и я само собой брошу вс ѣстарыя привычки и вкусы и начну новую жизнь. Я ждала и перерожденья, и счастія отъ материнской любви. Мн ѣказалось, что новое чувство безъ всякаго подготовленья съ моей стороны, противъ моей воли, схватитъ меня и увлечетъ за собой въ другой счастливый міръ. Но Богъ знаетъ отчего это случилось? отъ того ли, что я хуже другихъ женщинъ, отъ того ли, что я находилась въ дурныхъ условіяхъ, или это общая участь вс ѣхъ насъ, женщинъ, только первое и сильн ѣйшее чувство, которое мн ѣдоставилъ мой ребенокъ, было горькое оскорбительное чувство разочарованія, <���см ѣшанное съ гордостью, сожал ѣніемъ и сознаніемъ необходимости н ѣкоторой притворно-офиціяльной н ѣжности.> Сгорая отъ нетерп ѣнія узнать это сильн ѣйшее новое чувство, об ѣщавшее мн ѣстолько радостей, я въ первый разъ ожидала своего ребенка. Ребенка принесли, я увидала маленькое, красное, кричащее созданьице, упиравшееся мн ѣвъ лицо пухлыми ручонками. Сердце упало во мн ѣ. Я взяла его на руки и стала ц ѣловать, но то, что я чувствовала, было такъ мало въ сравненіи съ т ѣмъ, что я хот ѣла чувствовать, что мн ѣпоказалось, что я ничего не чувствую. Я хот ѣла отдать ребенка, но тутъ были няня, кормилица съ н ѣжно улыбающимися лицами, вызывающими мою н ѣжность, тутъ были его глаза, какъ-то вопросительно гляд ѣвшіе то на меня, то на Кокошу, и мн ѣстало ужасно больно и страшно.