Лев Толстой - ПСС. Том 05. Произведения, 1856-1859 гг.

[55] Абзац редактора. Потомъ, что тоже сначало обманывало меня, онъ какъ будто не любилъ или презиралъ мою красоту. — Онъ никогда не намекалъ на нее и морщился, когда при немъ называли меня хорошенькой. Напротивъ, вс ѣнедостатки мои онъ ясно вид ѣлъ и любилъ ими какъ будто дразнить меня. <���Родинку на щек ѣонъ называлъ мушищей и ув ѣрялъ, что усы мн ѣскоро придется брить съ мыломъ. Красивые туалеты или куафюры новыя, которыя мн ѣшли, казалось, возбуждали въ немъ отвращенье.> Одинъ разъ въ свои имянины я ждала его и над ѣла новое ярко-голубое платье, очень открытое на груди, <���и красныя ленты> и перем ѣнила прическу, зачесала волосы къ верху, что очень шло ко мн ѣ, какъ говорили Маша и д ѣвушки. Когда онъ вошелъ и удивленно посмотр ѣлъ на меня, я ороб ѣла, покрасн ѣла и умоляющимъ взглядомъ спрашивала его мн ѣнья о себ ѣвъ новомъ наряд ѣ. Должно быть, въ моихъ глазахъ онъ прочелъ другое. Онъ сд ѣлалъ свою недовольную мину и холодно посмотр ѣлъ на меня. Когда теперь я вспоминаю это, мн ѣясно, почему ему непріятно было. Деревенская безвкусная, безтактная барышня, которая начинаетъ нравиться, воображаетъ себя красавицей и поб ѣдительницей и для 2 хъсос ѣдокъ и стараго друга дома нескладно убралась вс ѣми своими нарядами и выставила свои прелести. Весь этотъ день онъ жестоко мучалъ меня за мое голубое [платье] и новую прическу. Онъ былъ офиціально холоденъ со мной, насм ѣшливъ и ни на одинъ волосокъ не былъ со мной иначе, ч ѣмъ съ другими. Въ ц ѣлый день я не могла вызвать отъ него ни однаго дружескаго, интимнаго слова или взгляда. Вечеромъ, когда вс ѣу ѣхали, я сказала Маш ѣ, что платье мн ѣжметъ, и ушла на верхъ. Я сбросила противное платье, над ѣла лиловую кофточку, которую онъ называлъ семейно-покровской кофточкой, и, уничтоживъ съ трудомъ сд ѣланную утромъ прическу, зачесала волоса гладко зa уши и сошла внизъ.

— A! Лизавета Александровна! здраствуйте, — сказалъ онъ, увидавъ меня, и все лицо его отъ бороды до лба просіяло той милой, дружески-спокойной улыбкой. — Наконецъ-то удалось увидать васъ. Такъ-то лучше.

— Разв ѣвы не любите ея новую прическу? — спросила Маша. — А я нахожу, что къ ней очень идетъ.

— А я ненавижу всякое фр, фр, фр! — сказалъ онъ. — Зач ѣмъ? Эти барышни, что были здесь, теперь возненавид ѣли ее за это сизое платье <���я и поговорить не см ѣлъ ц ѣлый день>, и самой ей неловко было, да и не красиво. То ли д ѣло — такъ опять запахло фіялкой и Александръ Иванычемъ и вс ѣмъ хорошимъ. —

Я только улыбалась и молчала. Маша вид ѣла, что я нравлюсь ему, и р ѣшительно не понимала, что это значило. Какъ не любить, чтобы женщина, которую любишь, выказывалась въ самомъ выгодномъ св ѣт ѣ? А я уже понимала, чего ему надо. Ему нужно было в ѣрить, что во мн ѣн ѣтъ кокетства, чтобы <���сильн ѣе> любить меня, и когда я поняла это, во мн ѣи т ѣни не осталось кокетства нарядовъ, причесокъ, движеній. Правда, явилось тогда во мн ѣб ѣлыми нитками шитое кокетство — простота, тогда, когда еще не могло быть простоты. И онъ в ѣрилъ, что во мн ѣне было кокетства, а были простота и воспріимчивость, которыхъ ему хот ѣлось во мн ѣ. <���Какъ часто въ это время я вид ѣла, какъ онъ приходилъ въ восторгъ отъ своихъ собственныхъ мыслей, которыя я ему высказывала по своему, какъ онъ наивно радовался на самаго себя, видя, воображая, что радуется на меня. Однако> Женщина не можетъ перестать быть кокеткой, когда ее любятъ, не можетъ не желать поддерживать обмана, состоящаго въ томъ уб ѣжденіи, что она лучшая женщина въ мір ѣ, и я невольно обманывала его. Но и въ этомъ какъ онъ высоко поднялъ меня отъ того, что я была прежде. Какъ легче мн ѣбыло и достойн ѣе — я чувствовала — выказывать лучшія стороны своей души, ч ѣмъ т ѣла. Мои волосы, руки, мои привычки, какія бы он ѣне были, хорошія или дурныя, мн ѣказалось, что онъ вс ѣзналъ и сразу оц ѣнилъ своимъ проницательнымъ взглядомъ, такъ что я ничего кром ѣжеланія обмана, ломанья не могла прибавить къ своей красот ѣ, душу же мою онъ не зналъ, потому что онъ любилъ ее, потому что въ то самое время она росла и развивалась, и тутъ-то я могла и обманывала его. Притомъ какъ мн ѣлегко стало, когда я ясно поняла это. Эти смущенье, ст ѣсненность движеній совс ѣмъ изчезли во мн ѣ, какъ и въ немъ. Я чувствовала, что спереди ли, съ боку, сидя или ходя онъ вид ѣлъ меня, съ волосами кверху или книзу, — онъ зналъ всю меня <(и мн ѣчуялось, любилъ меня какой я была) я не могла ни на одинъ волосъ кр ѣпче привязать его. Но за то> Я даже не знаю, была ли бы рада, ежели бы онъ вдругъ сказалъ мн ѣ, что у меня глаза стали лучше. Зато какъ отрадно и св ѣтло на душ ѣстановилось мн ѣ, когда пристально вглядываясь въ меня и какъ будто вытягивая глазами изъ меня ту мысль, которую ему хот ѣлось, онъ вдругъ, выслушавъ меня, говаривалъ тронутымъ голосомъ, которому онъ старался дать шутливый тонъ: — Да, да, въ васъ есть. Вы отличная д ѣвушка, это я долженъ вамъ сказать. Вы интересная д ѣвушка, не interessante, а интересная, [такъ] что мн ѣхот ѣлось бы узнать конецъ отличной вещи, которую я въ васъ читаю.

И в ѣдь за что я получала тогда такія награды, обхватывавшiя всю мою душу счастіемъ? За то, что я говорила, какъ трогательна любовь старика Григорья къ своей внучк ѣ, что какъ онъ по своему хорошо любитъ ее, и что я прежде этаго не понимала. Или за то, что мн ѣсов ѣстно бываетъ отчего-то гуляя проходить мимо крестьянокъ, когда они работаютъ, и хот ѣлось бы подойти къ ихъ люлькамъ, но не см ѣю. Или что Бетховен поднимаетъ меня на св ѣтлую высоту, что летаешь съ нимъ, какъ во сн ѣна крыльяхъ. Или за то, что слезы у меня навернутся, читая «Для береговъ отчизны дальней». И все это, какъ теперь вспомню, не мои чувства, а его, которыя смутно лепетали мои д ѣтскія уста. И удивительно мн ѣподумать, какимъ необыкновеннымъ чутьемъ угадывала я тогда все то, что надо было любить, и что только гораздо посл ѣонъ открылъ мн ѣи заставилъ полюбить.

Но хотя я не см ѣла признаться себ ѣ, что люблю, я уже ловила во всемъ признаковъ его любви ко мн ѣ. Его къ концу л ѣта больше и больше сдержанное обращеніе со мной, его частыя пос ѣщенія несмотря на д ѣла, его счастливый видъ у насъ наводили меня на эту догадку. Но чуть-чуть я взглядомъ, словомъ показывала свою радость и надежду, онъ сп ѣшилъ холодно-покровительственнымъ тономъ, иногда больно и грубо разбить эту надежду. Но я еще сильн ѣе над ѣялась, чувствуя, что онъ боится меня. — Къ концу л ѣта онъ сталъ р ѣже ѣздить, но на мое счастье нашъ прикащикъ забол ѣлъ во время самой уборки хл ѣба, и онъ долженъ былъ прі ѣзжать на наше поле и не могъ не за ѣзжать къ намъ.

— Какже, неужели вы никогда не говорили: — Я васъ люблю, — спросила я см ѣясь.