Лев Толстой - ПСС. Том 05. Произведения, 1856-1859 гг.

— Страшный морозъ, Дмитрій Иванычъ. — Скоро еще дровъ купить надо….

Албертъ въ это время, спрятавъ голову въ плечи, б ѣжалъ по направленію къ Анн ѣИвановн ѣ, гд ѣонъ над ѣялся переночевать нынче.

— Очень, очень хорошо говорилъ, — разсуждалъ онъ самъ съ собою. — Обо мн ѣговорилъ, я понялъ, сейчасъ понялъ. — Горячій молодой челов ѣкъ и аристократъ, это видно. Я, когда мы выходили, поц ѣловалъ его. Онъ очень, очень мн ѣпонравился. Да и хозяинъ славный, славный, угостилъ, такъ что даже совс ѣмъ не холодно. Хорошо, что онъ меня не удерживалъ. Я ужъ не могу, только ему непріятно бы было, — разсуждалъ онъ, все ускоряя и ускоряя шагъ и засунувъ руки въ карманы, локтями закутывая свой плащъ. — Теперь Анна Ивановна, в ѣрно есть гости, опять я поиграю имъ, танцовать будемъ, будемъ веселиться!..

Съ такими мыслями онъ доб ѣжалъ до Анны Ивановны, калитка была отперта, н ѣсколько саней стояло около нея, и изъ с ѣней падалъ св ѣтъ на сн ѣгъ двора. — Такъ и есть, еще есть гости, — подумалъ онъ и постучался. Лицо Анны Ивановны высунулось изъ-за р ѣшетки.

— А — это вы, Албертъ!

— Я, моя прелестница, — отв ѣчалъ онъ, улыбаясь.

— Колосовъ тутъ, идите! — отв ѣчала Анна Ивановна, съ озабоченнымъ видомъ оглядываясь назадъ и не отв ѣчая на улыбку Алберта. Колосовъ былъ изв ѣстный петербургской богачъ. Албертъ понялъ, что нельзя, пожалъ плечами и еще разъ улыбнулся.

— Ну до другаго раза, — сказалъ онъ, — прощайте.

— Жалко, что нельзя пустить, онъ не любитъ постороннихъ, — сказала Анна Ивановна, — гд ѣже вы переночуете?

[51] На полях, против места, начинающегося со слов: О, у меня м ѣ стъ много, кончая: проскользнулъ въ калитку. написано: черезъ мостъ, ночь! — О, у меня м ѣстъ много, прощайте, — и Албертъ пошелъ назадъ.

— Куда? — представилось ему. — Э! все равно, только бы спать поскор ѣе, къ дворнику на Гороховую. Маршъ, — и онъ поб ѣжалъ туда.

Дворникъ, завернувшись въ тулупъ, спалъ на лавк ѣу воротъ. — Албертъ постоялъ, радуясь, посмотр ѣлъ на него, какъ онъ славно спитъ, и, не р ѣшившись будить, проскользнулъ въ калитку. Тамъ онъ въ темнот ѣ, какъ домашній челов ѣкъ, взялъ на право, съ трудомъ отворилъ закостен ѣлыми пальцами дверь и скрылся въ темной конюшни. Онъ зналъ, что одно стойло пустое, прошелъ туда и легъ, отдуваясь. Въ навозномъ пару было почти тепло. Онъ завернулся съ головой въ плащъ и сказалъ себ ѣ: — Теперь славно! Спать! — Но какъ и у вс ѣхъ, прежде ч ѣмъ заснуть, въ голов ѣего стали появляться воспоминанія о прошедшемъ, мечты о будущемъ и еще Богъ знаетъ какіе отрывки жизни, перебивающіе одн ѣдругія. —

— Ого-го! Какъ онъ поклонился, — думалъ онъ объ Аленин ѣ, — строго и величественно. Это хорошо. Я это люблю. Они думаютъ, что я не зам ѣчаю; н ѣтъ, я все зам ѣчаю. Что ежели бы мн ѣкогда-нибудь встр ѣтиться съ какимъ нибудь принцомъ инкогнито, я бы узналъ его, я бы ум ѣлъ съ нимъ обойтись, я бы ему такъ сказалъ: Милостивой Государь, я люблю людей царской крови, пьемъ за ихъ здоровье. А потомъ еще и еще и игралъ бы ему. А онъ бы сказалъ: люблю артистовъ, вотъ вамъ 2 миліона съ половиной. О, какъ бы я ум ѣлъ поступить съ ними. Меньше я не взялъ бы. Я бы купилъ виллу въ Италіи. — Тутъ ему представилась декорація петербургской оперы, представлявшей виллу ночью. — Луна бы была и море. Я сижу на берегу съ Еленой Миллеръ, и д ѣти тутъ б ѣгаютъ. Н ѣтъ, не надо д ѣтей? Зач ѣмъ д ѣти матери? У вс ѣхъ насъ одинъ отецъ — Богъ. Ну, и сид ѣлъ бы я съ ней, держалъ бы ее зa руку и ц ѣловалъ и потомъ зап ѣлъ бы. — Тутъ въ голов ѣего зап ѣла серенада Донъ-Жуана. — Она бы упала мн ѣна грудь и заплакала. Но вдругъ страшный акордъ и дв ѣрасходящіяся хроматическія гаммы, впадающія въ еще бол ѣе страшный акордъ. Буря, б ѣгутъ въ красныхъ плащахъ вооруженные люди отнять ее. Н ѣтъ! Я говорю ей: спи спокойно. Я! И все пройдетъ, и поетъ мягкая, легкая, веселая мелодія, ее подхватываютъ хоромъ д ѣвицы въ б ѣленькихъ юбочкахъ съ голубыми лентами и большими косами, а мы ходимъ, и мелодія все поетъ и поетъ, расходится шире и шире. — Въ сара ѣслышался звукъ катящихся экипажей, и изъ этаго звука въ голов ѣего составлялись мелодіи одна прелестн ѣе другой, которыя п ѣли то голоса, то хоры, то скрыпки, то весь оркестръ. Мелодія принимала все бол ѣе и бол ѣе строгой характеръ и перешла наконецъ въ мужской стройный и медленный надгробный хоръ.

— Смерть! — подумалъ онъ: — идетъ, подвигается тихими, м ѣрными шагами и все, все бл ѣдн ѣетъ, вс ѣрадости изчезаютъ и въ зам ѣнъ мелкихъ многихъ радостей открывается что-то одно ц ѣлое, блестящее и громадное.

— Туда, туда. Скор ѣе надо. Сколько тутъ нужно помнить, д ѣлать, сколько нужно знать вещей, а я ничего не знаю. И чтожъ, хоть я и счастливъ? Меня любятъ, я люблю, никто мн ѣне вредитъ, я никому не врежу, но туда, туда. Н ѣтъ и не можетъ быть зд ѣсь того счастья, которое я могу перенести и которое я знаю, н ѣтъ этаго счастія ни у кого. А немножко меньше, немножко больше, разв ѣне все равно. Все на такое короткое время. Не то что-то на этомъ св ѣт ѣ, не то, совс ѣмъ не то, что надо. Вотъ тамъ, въ Италіи, на берегу моря, гд ѣапельсины и гд ѣона моя и я наслаждаюсь ею. Будетъ это время, даже оно теперь начинаетъ быть, я чувствую. Идетъ, идетъ что-то, ужъ близко. Смерть, можетъ быть… т ѣмъ лучше. Иди! Вотъ она! — Больше онъ ничего не думалъ и не чувствовалъ. Это была не смерть, а сладкой спокойный сонъ, который далъ ему на время лучшее благо міра — полное забвенье. [52] Зачеркнуто: уничтоженіе сознанья.

Гр. Л. Н. Толстой.

5 Октября

Ясная Поляна.

—

Федька былъ боленъ 3-й м ѣсяцъ, — нутренность, какъ онъ говорилъ. Въ чемъ состояла эта бол ѣзнь, не знали ни его братъ, ни племянникъ, ни фельшеръ, которому показывали больнаго, ни самъ больной. Впрочемъ больной и не желалъ знать этаго. Онъ зналъ и говорилъ, что смерть его пришла и ничего больше. <���Недавно еще онъ былъ мужикъ сильный, веселый, ѣздилъ на курьерскихъ, п ѣвалъ п ѣсни и любилъ выпить. Теперь второй м ѣсяцъ онъ не сл ѣзалъ съ печи, изр ѣдка стоналъ, просилъ испить и твердилъ несвязныя молитвы.> — Третьяго дня его причащали.

Мужъ сид ѣлъ одинъ въ своей комнат ѣи молчалъ, кузина сид ѣла подл ѣнего и молчала. Они искали и не находили, что бы сказать другъ другу, а чувствовали потребность сказать что нибудь. Одна св ѣчка гор ѣла.

— Извините меня, мой другъ, — сказала кузина, — когда она еще была здорова (кузина вздохнула, мужъ тоже: онъ началъ обдумывать новый образъ жизни безъ жены, и ему пом ѣшали), вамъ тяжело, но что жъ д ѣлать? Она говорила, что желала бы покоиться съ матерью въ Щербинкахъ. Не отвезете ли вы ее, исполните ея посл ѣднее желанье. Расходы, разум ѣется, не остановятъ васъ въ такомъ важномъ д ѣл ѣ.