В Слепцов - Трудное время

- Трогай!

Опять полевая дорога, жар и пыль, вьющаяся из-под лошадей; чахлый кустарник вдоль оврага; мужики, вереницею далеко стоящие в траве и дружно машущие косами; жидкий осиновый лесок, с кочками, комарами и небольшими лужицами зеленоватой воды между кочек. Сейчас же за осинником начинается село, разбросанное по косогору; за речкой стоит старый помещичий дом, с серыми стенами, зелеными ставнями и развалившеюся деревянною оградою; немного дальше, в лощине, другой, маленький, новенький, с молодым стриженым садом и с купальнею на пруду. Дальше еще барская усадьба - длинный, неуклюжий дом, с галереями, колоннами, выбитыми окнами и провалившеюся крышею; на косогоре виднеется еще дом, с соломенною крышею, но все-таки барский: ходят по двору тощие борзые собаки, клокочут индейки, попадаются и дворовые люди, с длинными примазанными висками, в казакинах.

- Помещиков, помещиков-то здесь... - как будто всматриваясь во что-то, говорит посредник.

- Много?

- Как собак.

- И хорошие помещики? - немного помолчав, спрашивает Рязанов.

- Куды к черту хорошие! Всё голь одна. Разорено! Гроша ни у кого за душой нет.

- Значит, все погибло, кроме чести.

- Нет: тут все, тут уж и честь погибла. Да и какая там честь, когда нечего есть. Поверите ли, - вдруг оборачиваясь к Рязанову, говорит посредник, - обидно! за своего брата, дворянина, обидно.

- Я думаю.

- Нет, ведь что они только делали, если порассказать; да и до сих пор что делают с этими несчастными крестьянами. Вы себе представить не можете, что это за народ. Где только можно прижать мужика, уж он прижмет, своего не упустит.

- Ну, а мужики-то свое упускают?

- Разумеется, если правду сказать, и мужик себя в обиду не даст: не тем, так другим, а уж

доедет и он помещика.

- Стало быть, здесь происходит взаимное доезжание. Ну, а вы-то что же тут?

- Как что? Да ведь роль мирового посредника состоит...

- В чем-с?

- Ну, в разбирательстве там разных недоразумений.

- Из-за чего же возникают эти недоразумения?

- Да ведь вот вы видели: из-за разных там потрав и так далее.

- Одним словом, из-за имущества. Так ведь?

- Да, так.

- То есть одному желательно приобресть то, что другой вовсе не желает отдавать. Из-за этого?

- Ну, да.

- Так в чем же тут может быть недоразумение? В том, что ли, что в душе-то я и желал бы отдать вам эту вещь, но мне кажется, что я не желаю? Так, что ли?

- То есть как?

- Да вот я, например, возьму эту подушку и думаю себе: не отдам я ему; лучше я сам на ней буду спать. А тут приходит такой прозорливец и говорит мне: это - недоразумение. Ты хотя и думаешь, что тебе не хочется отдать Семен Семенычу эту подушку, но тебе это только так кажется, а в душе ты сам этого желаешь и даже после будешь благодарить меня за то, что я велел тебе отдать эту вещь Семен Семенычу. Так-с?

- Разумеется, оно... Видите ли... Да я вот вам случай расскажу. Есть тут у меня в участке имение, в котором я должен сделать разверстание угодий; вот я и хочу приступить, а земля-то, оказывается, принадлежит крестьянам с незапамятных времен. Деды еще их купили на свои кровные деньги; но так как они сами тогда были помещичьи и не имели права владеть землею, то и купили на имя помещика. Тот помещик давно умер, а нынешний владелец ничего знать не хочет.

- Ну, и что же-с?

- Да то-с, что отнимут ее у крестьян, то есть не отнимут, а заставят ее выкупать.

- В другой раз?

- Да; в другой раз. Что ж прикажете?

- А вы-то что же?

- Да я тут ничего сделать не могу.

- А губернское присутствие?

- И оно тоже ничего не может, потому что в подобных случаях принимаются в расчет только одни письменные документы. Нет, мое-то положение представьте себе! Я говорю крестьянам: владелец желает отдать вам вот такой-то участок, а они мне отвечают: да ведь это вся земля-то наша.

- И вы уверены, что она действительно им принадлежит?

- Да как же! Совершенно уверен.

- А все-таки говорите, что владелец дает вам такой-то участок?

- А все-таки говорю. Что ж делать-то?

- Да. Это действительно недоразумение. И все в таком роде?

- Что?

- А недоразумения-то?

- Да почти что.

- Мм... Деятельность почтенная.

В это время тарантас поравнялся с помещичьей усадьбой: новенький домик, крытый соломою под щетку, вокруг с десяток молодых лип; тут же неподалеку новая изба, сарай и амбар. На дворе стоит сам владелец, седой, в архалуке, без шапки, кланяется.

- Мое почтение! - крикнул ему посредник и сделал ручкою. - Вот анафема-то, - прибавляет он, обернувшись к Рязанову. - То есть такая треклятая бестия, я Вам скажу, что вы и в Петербурге ни за какие деньги не сыщете. Замечательная бестия! Он какие штуки делает, например: снял он полдесятины земли у кого-то подле самой дороги, посеял там овса, что ли, и караульщика посадил караулить. Как только скотина пойдет мимо, уж непременно какая-нибудь заденет или щипнет, - караульщик сейчас ее цап. Потрава! Ну, и берет штраф. Вот ведь шельма какая! А начнешь ему говорить, - помилуйте, говорит, что ж, ведь я человек небогатый; меня всякий может обидеть. Я этим только и кормлюсь. Ну, что вы тут сделаете с таким человеком? Остается плюнуть.

За усадьбою пошли крестьянские зады, с гумнами и конопляниками; кузница, мельница на пригорке.

- А вот сейчас будет дом тоже одного любопытного субъекта, - объяснял посредник. - Представьте, он что сделал: когда получен был манифест об освобождении 4, и он, разумеется, получил, прочел, потом сейчас же запер в стол и говорит своим людям: "Если кто-нибудь из вас да посмеет только пикнуть об этой воле, - запорю".

Вправо показался помещичий дом, стоящий задом к лесу, выкрашенный дикою краскою с белыми разводами. Собаки выскочили со двора и бросились под лошадей.

- Знаете что? - заедемте обедать к одному господину. Мне же кстати нужно к нему, для соглашения с крестьянами.

Рязанов согласился; посредник велел ямщику завернуть на двор. На крыльцо вышла баба, с лоханкою, выливать помои.

- Дома барин? - спросил ее посредник.

- Дома, - сказала баба, выплеснув помои.

- Ну, тоже и этот гусь хорош, - сказал Рязанову на ухо посредник, вылезая из тарантаса. - Наш брат, военный.

В передней никого не было, только охотничий рог да волчья шкура висели на стене. В зале, среди комнаты, стоял сам хозяин, еще молодой человек, с подвязанной щекой, и жаловался на зубную боль.

- Ничего говорить не могу, - сказал он, придерживая щеку. - Садитесь, пожалуйста.

Посредник спросил его о деле и намекнул насчет обеда.

- А я вот ничего есть не могу третьи сутки - зуб смерть болит. Впрочем, я сейчас велю.

Подали водки и огурцов.

- Вы бы выдернули, - посоветовал посредник.

- Ммм... - застонал хозяин и замахал рукой. - Боюсь.

Посредник вздохнул и выпил водки; Рязанов тоже выпил. Помолчали. Хозяин ходил по комнате и плевал в угол. Через час принесли битки и яиц всмятку. Поели.