В Слепцов - Трудное время

Он преспокойно смотрел вверх и очень внимательно следил за воробьями, как они скачут по крыше пожарного сарая и что мочи орут, стараясь отнять друг у дружки какую-то корку. Ему даже это смешно стало...

- Ну, так как же, братцы? - громко спросил один старик, отходя от стены и оглядывая всю толпу. - Колько ни толкуй, а, видно, тово...

Оба мужика встрепенулись - и вытянулись.

- Да нет, ты погоди! Нет, постой, - опять заговорили в толпе.

- Чаво стоять-то? Отбузунил их, да и к стoроне.

- Знамо. Рожна ли тут еще, - подтвердил другой.

- Им потачки давать нечего.

- Зачем потачку давать?

- Что на них глядеть? Да пра.

- Гляди - не гляди, а подать за них все плати.

- Ишь они ловки!

- Мир за них плати, а они этому и рады.

- Что ж, неужели им теперь плакать? Ах, братцы мои, - пошутил кто-то.

Все засмеялись, даже старшина полюбопытствовал:

- Чаво это?

- А мы про то, ваше степенство, что, мол, попужать их маненько. Эдак-то лучше, - скромно доложил один маленький мужичок.

- Это не вредно, - подтвердил старшина и опять зевнул.

- Для страху, чтобы страх знали, - заметил один старик.

- Опосля сами благодарить станут, - прибавил мужичок.

- Обнаковенно.

Вдруг все замолкли; совсем тихо стало, только слышно, как старик какой-то кашляет и кто-то все еще бормочет про себя недовольным голосом: "Ишь ты... На-ка что... Так-то..."

Чернобровый мужик притаился и, зажмурив глаза, не трогался с места; другой, с полуоткрытым ртом и наклоненной набок головою, тоже остался недвижим... Но тут старшина встал и, потягиваясь, произнес:

- Что ж, драть так драть; черта ли проклажаться?

Народ колыхнулся; неплательщики, стоявшие у стены, оба в одно время взглянули на старшину и потупились. Опять начался бестолковый говор, кто-то крикнул: "Погодить бы...", но уже никто никого не слушал, толпа задвигалась, мужики всходили на крыльцо, путались, некоторые пошли вон из ворот. Из правления вышел сотский, неся под мышками два пучка хворосту; перед крыльцом опросталось место.

- Кого вперед? - спросил один десятский, снимая с себя зипун и расстилая по земле; толпа расступилась, потому что в это время один из неплательщиков (чернобровый) продирался одним плечом вперед, выпучив глаза и с ожесточением потряхивая бородой; маленький выборный мужичок держал его за рукав. В то же время на этого чернобрового мужика наскочили двое и хотели его повалить; но он отчаянно замахал руками и повалился перед стариками на колени, без толку мотая головой и говоря захлебывающимся голосом:

- Отцы! Голубчики! Кормилицы! Батюшки!..

Позади его, слезливо посматривая на стариков и придерживая рукою гашник, стоял другой неплательщик.

- Клади его, - тихо сказал старшина...

Чернобровый мужик заметался, но на него навалилось несколько человек, окружили, толпа осела посередке и глухо завозилась над ним; "батюшки", - В последний раз, но уже тихо, как будто под землею простонал тот же голос; толпа отшатнулась, что-то жикнуло, и вслед за тем раздался дикий, безобразный мужичий крик...

Марья Николавна взвизгнула и в ужасе, схватив себя за голову, бросилась от плетня. Она бежала без оглядки, заткнув себе уши, по улице, мимо церкви, сбивая с ног встречных, ничего не видя, добежала домой, бросилась в свою комнату, упала на кровать и зарыдала. К ней вошел Щетинин.

- Что с тобой? Что случилось?

Она махнула рукой:

- Уйди! Все уйдите!..

XIII

Марья Николавна целый день не выходила из своей комнаты; Щетинин ломал руки; наконец велел накрывать на стол и послал Рязанова звать обедать, а сам в волнении ходил по комнате; однако не выдержал - пошел к нему во флигель, но встретился с ним на крыльце, взял его под руку и повел в залу. Войдя в комнату, он поглядел на дверь и, путаясь в словах, сказал:

- Послушай! Ты знаешь, между нами там... Несходство в убеждениях, но это ничего не значит... Я тебе верю. Слышишь ли?

- Ну, слышу.

- Я знаю, что... Ты меня обманывать не станешь... Мое положение... Ты понимаешь, войдя в мое положение, как это для меня важно, знать причину того, что тут вышло. Я уверен, что ты объяснишь мне все. Ты мне этим докажешь свою... Дружбу.

- Это я могу.

- Растолкуй же мне, сделай милость, что это с ней случилось. Какая причина?

- Причина очень простая, - спокойно отвечал Рязанов, - увидала, как мужика дерут!

- И больше ничего?

- Больше ничего.

- Честное слово?

- Чудак! Да ведь сам же ты сказал, что веришь мне.

- Да!..

Щетинин хлопнул себя по лбу.

- Пойдем обедать, - прибавил он, вздохнув. - А я-то сдуру вообразил... Впрочем, и ты, брат, хорош, - говорил он весело, садясь за стол. - Как же это ты позволил ей присутствовать при этой экзекуции?

- То есть как?

- Почему ж ты ее не увел оттуда?

- Зачем?

- Да ведь согласись, что... Такая картина хоть кого перевернет.

- Ну так что ж?

- Да ведь ты с ней был?

- Так ты-то что же думал? Ты надеялся, что я с твоею женою поступлю в этом случае так, как поступают осторожные маменьки с своими неопытными дочками, то есть даст ей книжку и говорит: на вот, душенька, это ты можешь читать, а вот что пальцем закрыто, того тебе нельзя. Так я тебе скажу, друг любезный, что, во-первых, я за это никогда не брался, а во-вторых, такой штуки, брат, пальцем не закроешь.

- Да, ну, положим, что, по-твоему, оно, может быть, и так, только все же... Да, как ты хочешь, неприлично, наконец.

- А! Ну, это уж твое дело. Напрасно же ты ей прежде не внушал, что благородной даме неприлично смотреть на мужиков в то время, когда их порют.

В продолжение дня Щетинин несколько раз подкрадывался к жениной комнате и прислушивался, но, ничего не расслушав, объявил прислуге, что барыня почивает, и не велел ее беспокоить. Вечером он вздумал было заняться делом, но не мог: порылся в бумагах, постучал на счетах, взял книгу, почитал... Нет, что-то не читается; начал лампу поправлять: вертел, вертел ее, только и сделал, что начадил полну комнату, наконец погасил совсем, зажег свечу, отобрал несколько нумеров газет и, осторожно ступая, отправился в залу. Там целый день были заперты окна, а потому было душно, как в бане, и пахло что-то странно, краской не краской, вообще каким-то кадетским корпусом. Щетинин открыл окна, сел у стола и долго просидел так, с газетою на коленях, присматриваясь к своей собственной зале и беспрестанно прислушиваясь к чему-то.

Поздно вечером, часов в одиннадцать, вошел Иван Степаныч.

- Тише, тише, - махая рукой, шепотом сказал ему Щетинин. - Вам что?

- Пожалуйте ружье!

Щетинин удивился.

- Зачем?!

- Чего-с?

- Зачем вам ружье?

- Для собаки-с. По селу бешеная собака ходит, так нужно ее застрелить.

- Как же вы теперь ее застрелите? - темно.

- Я завтра пораньше. Да еще ведомости одолжите, когда прочтете 1. Мне там очень желательно продолжение насчет стриженых девок. Читали, как их ловко отделывают? Это одна мать. Она прямо об себе говорит: я, говорит, мать. Очень чудесная статья. Вы прочитайте!