Сергей Терпигорев - Потревоженные тени

— Бабушка, — вдруг сорвалось у меня, — она ни за что — я спрашивал ее — не пойдет за дядю Яшу.

Все рассмеялись этой выходке и, шутя, опять заговорили об этом нелепом слухе, кем-то распущенном.

— Господь с ними, я очень рада этой перемене в нем, — сказала бабушка, — но уж Лидочку мою я вовсе не думаю за него выдать.

Лидочка, стоявшая возле нее, приласкалась к ней и хотела, кажется, поцеловать ее, но плохо скрепленный венок ее при этом рассыпался и упал у нее с головы.

— Ну, вот я больше и не невеста, — подбирая цветы, со смехом говорила Лидочка. — Довольно с меня, побыла невестой — и довольно.

Все посмеялись этому, поговорили еще что-то немного о дяде Яше и об этом слухе, и разговор перешел на другое.

Бабушка и в этот раз пробыла, по обыкновению, дня три, и мы проводили ее, получив, как всегда, обещание заехать еще раз, на возвратном пути, «отдохнуть» к нам после этой поездки.

— Лидочка, смотри же не соглашайся, не выходи за него замуж, — прощаясь с ней, просили и напоминали ей мы с сестрой.

— Глупости какие, с ума я, что ли, сошла?

— Ты знаешь, — для большей вескости своих доводов добавил я, — ведь он проклятый. Его тогда на конюшне дедушка проклял ведь...

Бабушка с Лидочкой рассмеялись.

Во время этих поездок у бабушки всегда был один и тот же маршрут, так что всегда можно было знать приблизительно — днем раньше, днем позже, — где она в данный момент находится.

Помнится, матушка около этого же времени собиралась поехать тоже с нами в небольшую родственную поездку, и они пригоняли с бабушкой число так, чтобы им встретиться и гостить вместе. Но этот проект, которому мы были так рады, почему-то расстроился, к огорчению нашему, и мы не поехали с матушкой никуда, а остались дома.

Прошло по отъезде бабушки уже недели две. Мы имели сведения о ней за это время: они обе с Лидочкой здоровы и продолжают свой объезд благополучно. Недели через две с половиной, или много через три, они, по расчету, будут обратно у нас. В данный момент они должны были находиться, по соображениям, как раз у той нашей родственницу, покровительницы дяди Яши, которая первая распустила слух о плане. Хотя бабушка и знала очень хорошо, что родственница эта ее ненавистница, но она, тем не менее, все-таки заезжала, по удивительной доброте и снисходительности своей, и к ней и просыпала тоже и у нее день или два в гостях.

Вдруг прошел слух, странный, из третьих рук, подробностей никаких не сообщалось, что с бабушкой во время поездки что-то такое случилось. Привез это известие какой-то дворовый, который слышал об этом от управляющего соседнего помещика, а тот тоже слышал это от кого-то. Тем не менее, однако ж, этого дворового, привезшего слух, позвали, расспрашивали и, не добившись от него ничего определенного и верного, послали с письмом к тому соседу, от управляющего которого дворовый что-то такое о неблагополучии с бабушкой во время ее пути слышал.

Вечером привезли ответ...

Все думали у нас первое время, что с бабушкой случилась какая-нибудь болезнь, что она у кого-нибудь из родственников лежит больная. Женщина она была полная, уже не молодая, и заболеть могла очень легко. Но теперь получилось странное известие об исчезновении у бабушки, во время пребывания ее у этой родственницы, Лидочки, и что подозревают в похищении ее дядю Яшу... Правда, сосед при этом писал, что подробностей этого он не знает никаких и что не может ручаться за то, что слух этот даже верен с действительностью, так как человек, от которого его управляющий слышал, ненадежный, болтун и сплетник, и очень может быть, что все это еще не более как его глупая выдумка.

Но матушка, конечно, не остановилась перед этими успокоительными его рассуждениями и в ночь собралась и поехала отыскивать бабушку. Ночь была темная-претемная, карета тронулась с фонарями, с провожатыми, верховыми людьми, которые должны были ехать впереди осматривать и освещать дорогу. С матушкой поехали только наш выездной лакей Никифор и ее приближенная женщина, Пелагеюшка. Я как ни просился, чтобы и меня взяли с собою, но не взяли, разумеется, и, я помню, мы с сестрой так и остались в томительном ожидании и неведении того, что там такое случилось с бабушкой и Лидочкой.

— Ну, а если она согласится и выйдет за него замуж? — рассуждали мы.

— Нет, она не выйдет за него, не согласится, — говорила сестра.

— Так ты думаешь, он ее увез, а потом назад привезет?

— Да если она не согласна?

Мы оставались одни с нашей гувернанткой Анной Карловной, ничего с нами по этому поводу не говорившей и которая на все наши вопросы, обращенные к ней по этому поводу, отвечала, что нам об этом вовсе не нужно знать и что это вообще не наше дело.

— Вот маменька приедет, расскажет, и вы всё узнаете.

Но мы слышали рассуждения по этому поводу оставшихся нянек и других женщин-дворовых, которые были у нас в доме.

— Ох, — говорили они, — погубит он ее, коршун он кровавый, погубит он ее, голубку.

— На то и бьет... Так, по согласию, не удалось, он иным манером думает теперь добиться своего... Что ж, дескать, теперь делать? Поневоле теперь ее выдадут... Кто ж ее, опозоренную, теперь замуж за себя возьмет...

Мы слушали это и потом спрашивали:

— Что ж он может с ней сделать?

— Ох, — отвечали женщины, — злой человек все может сделать. Вы маленькие еще, но понимаете этого.

— Но если она не согласна будет выйти за него?

— Поэтому-то он ее и увез.

— Бить он ее будет?

— Да уж там всего от этакого человека натерпится, всего, примет...

Отца не было дома, он был в городе по делам, и ничего этого не знал, если не слышал чего об этом в городе. Его, ждали только на третий еще день, но матушка, уезжая, сказала, что она, как увидится с бабушкой, сейчас же пришлет с нарочным письмо, на случай, если отец раньше вернется. По всем вероятностям, это письмо от нее могло быть не раньше, как к вечеру или к ночи на другой день; так как та наша родственница, у которой, по расчету, должна была быть в это время бабушка, жила от нас верстах в пятидесяти, следовательно, покуда матушка приедет, да повидается с бабушкой, да напишет письмо, да посланный приедет с ним, — пройдет не менее суток.

В этот вечер, по отъезде ее, мы просидели особенно долго, хотя Анна Карловна неоднократно принималась настаивать на том, чтобы мы укладывались спать. Но она и сама, любопытная, все хотевшая знать и проникнуть во все, была заинтересована происшествием с бабушкой не менее других и тоже и сама была рада поговорить с няньками и женщинами, высказывавшими свои предположения за и против.

Мы улеглись уже поздно, далеко за полночь, а я еще долго не мог заснуть, думал все об этом.

Утро следующего дня я никогда не забуду. Я проснулся от суматохи, поднявшейся у нас в доме, которая всегда бывала в случаях неожиданного приезда, внезапной болезни кого-нибудь. Было еще рано. В соседних с моей комнатах, слышались шаги, голоса. Вскоре я узнал, что это приехала к нам бабушка Аграфена Ниловна с Лидочкой, которая больна, чуть ли не в бреду, и ее уложили у матушки в спальне и теперь послали за докторами во все концы.