Александр Солженицын - Двести лет вместе (Часть 1 - В дореволюционной России)

А в других еврейских головах и грудях, напротив, укреплялось убеждение что будущее российского еврейства неразрывно связано с будущим России. Хотя и "разбросанное по необозримым пространствам и вкрапленное в чужую стихию... русское еврейство было и осознавало себя единым целым. Ибо едина была среда, нас окружавшая... единая культура... Эту единую культуру мы в себя впитывали на всём протяжении страны"20.

"Русское еврейство всегда умело связывать свои интересы с интересами всего русского народа. И это было не от благородства характера и не из чувства признательности, а из ощущения исторических реальностей". И - как бы в прямой спор с Жаботинским, да так и есть: "Россия для миллионов её населяющих евреев не случайная остановка в исторических странствованиях Вечного Жида... Русские пути мирового еврейства были и будут исторически самыми значительными. От России нам не уйти, как [и] самой России от нас не уйти"21.

И даже - настолько не уйти, ещё категоричнее, как выразился депутат 2-й и 3-й Государственных Дум О. Я. Пергамент: "никакое улучшение [и самой] русской внутренней жизни "невозможно без одновременного освобождения евреев от тяготеющего над ними бесправия""22.

И тут нельзя обойти весьма знаменательную фигуру юриста Г. Б. Слиозберга, одного их тех евреев, кто тесней всего имел дело с российским государством, десятилетиями, то помощник обер-секретаря Сената, то юрисконсульт министерства внутренних дел, и кого многие евреи упрекали, что он привык просить еврейских прав у власть имущих, когда настало время требовать. В своих воспоминаниях он пишет: "Я с детства привык сознавать себя прежде всего евреем. Но уже с самого начала моей сознательной жизни я чувствовал себя и сыном России... Быть хорошим евреем не значит не быть хорошим русским гражданином"23. - "В наглей работе нам не приходилось преодолевать тех препятствий, которые на каждом шагу ставились польскому еврейству со стороны поляков... В российской государственной жизни мы, евреи по национальности, не составляли чужеродного элемента, так как в России уживались многие национальности, объединённые в русской государственности без попыток поглощения всех прочих со стороны господствующей национальности... Культурные интересы России отнюдь не сталкивались с культурными интересами еврейства. Одна культура как бы дополняла другую"24. И даже с таким полуюмористическим замечанием: по неясности и противоречивости российских законов о евреях ему в 90-е годы "надо было начать творить специальную еврейскую юриспруденцию, с применением методов чисто талмудических"25.

А выше того говоря: "Смягчение национального гнёта, испытывавшееся в последние годы, незадолго до того, как Россия вступила в трагическую полосу своей истории, создавало в душах всех русских евреев надежду на то, что постепенно сознание русского еврейства пойдёт по пути заполнения этого сознания творческим содержанием примирения еврейского и русского аспектов в синтезе высшего единства"26.

Да разве забыть, что из семи авторов несравненных "Вех" трое были евреями - М. О. Гершензон, А. С. Изгоев-Ланде и С. Л. Франк?

Но - и встречно же: евреи имели в России предреволюционных десятилетий мощнейшую заединую поддержку прогрессивного общества. Она, быть может, стала такой на фоне стеснений и погромов - но, тем не менее, ни в какой другой стране (может быть и за всю предшествующую мировую историю?) она не была столь полной. Наша широкодушная свободолюбивая интеллигенция поставила за пределы общества и человечности - не только антисемитизм - но даже: кто громко и отчётливо не поддерживал, и даже в первую очередь, борьбы за равноправие евреев - уже считался "бесчестным антисемитом". Будко-совестливая, остро чуткая русская интеллигенция постаралась полностью внять и усвоить именно еврейское понимание приоритетов всей политической жизни: прогрессивно то, что протестует против угнетения евреев, и реакционно всё остальное. Русское общество не только со стойкостью защищало евреев по отношению к правительству, но запретило себе, каждому, проявить хоть наислабейшую тень какой-либо критики поведения и отдельного еврея: а вдруг при таком возмущении родится во мне антисемитизм? (У поколения, выросшего тогда, это сохранялось потом и на десятилетия.)

В. А. Маклаков рассказывает в воспоминаниях о характерном эпизоде на земском съезде 1905 года, после прокатившихся внедавне погромов еврейских и интеллигентских и при набирающих размах погромах помещичьих. "Е. В. де Роберти предложил не распространять амнистии [требуемой съездом] на преступления, связанные с насилиями над детьми и женщинами". Его тут же заподозрили в "классовом характере" этой поправки, то есть что он озаботился о пострадавших помещичьих семьях. "Е. де Роберти поторопился... успокоить: "Я вовсе не думал о дворянских усадьбах... Если сгорело 5-20 усадеб, то это никакого значения не имеет. Я имею в виду массу усадеб и домов еврейских, сожжённых и разграбленных чёрною сотнею""27.

В терроре 1905-07 годов признали мучениками Герценштейна (как раз иронизировавшего над пожарами помещичьих усадеб) и Иоллоса - но никого ещё из тысяч убитых невинных людей. В том сатирическом "Последнем самодержце", который российские либералы опубликовали за границей, они досказались до такого: под портретом генерала, на которого покушался, но не сумел убить террорист Гирш Леккерт, подписали: "из-за него" (курсив мой - А. С.) царь "казнил... еврея Лек[к]ерта"...28

Да не только оппозиционные партии, но и многочисленное среднее чиновничество дрожало выглядеть "непрогрессивным". Надо было иметь полную материальную независимость или обладать выдающейся духовной свободой, чтобы с мужеством устоять против напора общего течения. В мире же адвокатском, артистическом и учёном - за отклонение от этого Поля люди тотчас подвергались остракизму.

Только Лев Толстой, при уникальности своего общественного положения, мог позволить себе сказать, что у него еврейский вопрос стоит на 81-м месте.

Еврейская энциклопедия упрекала, что погромы октября 1905 "вызвали со стороны прогрессивной интеллигенции не специальный [то есть не именно о евреях], а общий протест, направленный против всех проявлении "контрреволюции" в целом"29.

Да перестало бы русское общество быть самим собою, если бы не заостряло любой вопрос - на царизме, на царизме, на царизме.

Но из-за этого: "конкретная помощь еврейским страдальцам после октябрьских дней [погромов 1905] была оказана исключительно евреями России и других стран"30. Да и Бердяев говорил: "Чувствуете ли вы душу еврейского народа?.. Нет, ваша борьба... за человека абстрактного"31.

Подтверждает и Слиозберг: "В глазах кругов, обладавших политическим развитием", еврейский вопрос "не имел тогда значения политического вопроса, в широком смысле слова. Общество было занято мыслью о проявлениях реакции вообще"32.