Евгений Салиас - Экзотики

Эми ушла со словами:

— Мой второй визитъ я сдѣлаю госпожѣ Рудокоповой!

Довторъ молча и нѣжно расцѣловалъ ея руки.

Въ началѣ августа мѣсяца, когда весь high life новаго Вавилона живетъ обыкновенно разсыпавшись — аборигены по своимъ замкамъ, экзотики по водамъ и купаньямъ, — многія семьи этого блестящаго оболочкой общества стягивались въ Парижъ, но съѣзжались только на время, на три дня, иныя даже на одинъ день. Мотивомъ были двѣ готовящіяся пышныя свадьба. Всеобщая любимица, Эми Скритицына, которая весной чуть не умерла, и какъ говорили злые языки, отъ любви въ англичанину, убитому на дуэли, выходила замужъ за русскаго богача и князя. Многіе удивлялись, соображали… и злословили.

Другая готовящаяся свадьба еще болѣе всѣхъ поразила. Извѣстный пожилой и неказистый Донъ-Жуанъ и bon vivant, испанскій грандъ и богачъ, клявшійся всегда, что онъ не изъ тѣхъ людей, что женятся, вдругъ, на шестомъ десяткѣ лѣтъ, вѣнчается съ юной баронессой Фуртъ-фонъ-Вертгеймъ, которой только недавно минули полныя шестнадцать лѣтъ.

Обѣ свадьбы, много нашумѣвшія пышностью, состоялись на одной недѣлѣ, одна въ русской церкви, другая въ Saint-Sulpice. На обѣихъ свадьбахъ былъ только свой кружокъ. Всѣ были, конечно, веселы, съѣхавшись вѣнчать и провожать двѣ пары молодыхъ, одну въ Біаррицъ, другую въ Андалузію, гдѣ былъ главный родовой зймокъ герцога. Князь Соколинскій тоже желалъ ѣхать въ свою родовую вотчину, въ Украйну, но приближеніе осенней погоды въ Россіи остановило его, такъ какъ Эми все нездоровилось, покуда она была невѣстой.

Подъ вѣнцомъ всѣхъ поразила аналогія между двумя вѣнчающимися парами.

Княэь Соколинскій сіялъ и торжествовалъ, побѣдоносно озираясь кругомъ. Эми была если не печальна, то сосредоточена, задумчива и горячо молилась, не. глядя и не обращая ни на кого вниманія.

Наоборотъ, герцогъ д'Оканья, казавшійся въ этотъ день не столько старымъ, сколько будто полинялымъ, былъ какъ-то сконфуженъ. Вѣроятно, отъ того, что невѣста его была моложе его, лѣтъ почти на сорокъ. Зато шустрая Кисъ-Кисъ была прелестна. Счастье, написанное на лицѣ ея, дѣлало ее чуть не красавицей въ своемъ родѣ. Она такъ поглядывала на публику и даже на кюре съ причтомъ, какъ будто «ластилась» къ нимъ.

Кромѣ того, на свадьбѣ были два лица изъ близкихъ вѣнчающимся, которые обратили на себя всеобщее вниманіе. Это былъ дядя Эми — Дубовскій, который казался будто пришибленнымъ и конфузливо озирающимся на всѣхъ. Говорили, что онъ потерялъ все свое состояніе. Но около него былъ другой человѣкъ, который въ этой метаморфозѣ даже перещеголялъ его.

Баронъ Герцлихъ, банкиръ-милліонеръ, былъ неузнаваемъ. Онъ, всегда высоко державшій голову, avec un air martial, благодаря своимъ военнымъ усамъ и добродушно-гордой осанкѣ, теперь будто сгорбился, похудѣлъ, осунулся и постарѣлъ сразу на десять лѣтъ. Баронесса тоже сильно измѣнилась. Всѣ невольно замѣчали что-то особенное въ отношеніяхъ мужа съ женой. Баронъ былъ нѣсколько странно предупредителенъ, вѣжливъ и почтителенъ съ баронессой.

Былъ конецъ сентября. Княгиня Соколинская вдругъ очутилась въ Парижѣ, вызванная депешей, что дядя ея опасно заболѣлъ. Эми пріѣхала тотчасъ съ мужемъ, но уже не застала Владиміра Ивановича въ живыхъ. Съ нимъ сдѣлался ударъ, и черезъ сутки онъ, не приходя въ сознаніе, скончался.

На похоронахъ Дубовскаго Эми встрѣтилась, разумѣется, съ другомъ Рудокоповымъ, и первый ея вопросъ былъ — о «щепочкѣ».

— Надо, чтобы она скорѣе перестала ею быть, — сказала Эми.

— Я съ вами согласенъ, — отозвался докторъ.

— Что вы хотите сказать? Вы видите, какъ легко умирать. Дядя пользовался крѣпкимъ здоровьемъ, не хуже насъ съ вами. Если вы вдругъ умрете — она опять une épave de Paris.

— Нѣтъ, Любовь Борисовна. Она — госпожа Рудокопова, съ домомъ въ тридцать тысячъ франковъ.

Эми ахнула и чуть не бросилась цѣловать доктора.

— Зачѣмъ же вы мнѣ не написали? Я бы пріѣхала на свадьбу.

— Это была бы комедія, Любовь Борисовна. Вы были у насъ въ Баньерѣ въ гостинницѣ въ тѣ дни, когда она уже была моей женой. Хотя и не предъ людьми и закономъ, но это все то же…

Эми взяла адресъ Рудокопова, жившаго теперь въ домѣ жены въ Батиньолѣ, и обѣщалась быть черезъ день или два, завтракать.

Послѣ обряда отпѣванія, тѣло Дубовскаго долженствовало быть отправлено въ Петербургъ для погребенія въ Александро-Невской лаврѣ, но сопровождать тѣло дяди князь жену не пустилъ… Эми особенно не протестовала…

Всегда ей чуждый, дядя сталъ ей особенно чуждъ за послѣдній годъ.

Когда очень немногочисленный кружокъ знакомыхъ расходился и разъѣзжался изъ русской церкви, какой-то господинъ высокаго роста, но сильно согбенный, съ испитымъ лицомъ, подошелъ къ Эми и что-то сказалъ ей по поводу покойнаго… Затѣмъ, увидя Рудокопова, онъ громко ахнулъ и такъ протянулъ ему руку, какъ еслибъ бросился къ нему на встрѣчу.

Докторъ поздоровался, но присмотрѣлся, не узнавая, и затѣмъ слегка оторопѣлъ. Это былъ баронъ Герцлихъ…

— Что съ вами, баронъ? — воскликнулъ онъ. — Вы очень измѣнились.

— Плохо, докторъ! — тихо и глухо отозвался Герцлихъ.

— Вы лечитесь? У кого? Надо серьезно заняться вамъ собою. Говорю это какъ докторъ, прямо, рѣшительно.

— Вотъ именно… Да… Но я рѣшилъ обратиться къ вамъ. Изъ всѣхъ парижскихъ докторовъ я мысленно выбралъ васъ… Но, не зная вашего мѣстопребыванія, не написалъ вамъ. Вы могли быть и въ Россіи. Завтра я васъ жду.

Когда баронъ, простившись, отошелъ, Рудокоповъ невольно заговорилъ о немъ съ Эми.

— Что съ нимъ такое? Даже непонятно. Вѣдь не чахотка же вдругъ въ его годы… Это курьёзный образчикъ для медика. Завтра узнаю.

— Ничего не узнаете, Адріанъ Николаевичъ. Это не по части медиковъ. Это не болѣзнь… Я ее знаю… по намекамъ баронессы.

— А?! Понимаю!.. Что-нибудь нравственное. Не ошибаетесь ли вы?

— Увы, кажется, нѣтъ. Все-таки ступайте. Если я ошибаюсь — помогите ему. Это хорошій человѣкъ… Но, кажется, мотивъ — разореніе.

На утро Рудокоповъ явился къ Герцлиху и нашелъ его нѣсколько бодрѣе.

— Я себя лучше чувствую, докторъ, — сказалъ баронъ, — и знаете, отъ чего… Отъ встрѣчи съ вами… Отъ надежды, что вы мнѣ поможете… Я болѣе мѣсяца думалъ о васъ, какъ объ единственномъ человѣкѣ, къ которому я не побоюсь обратиться за помощью. Но судьба не хотѣла. Изъ-за пустяковъ. Изъ-за адреса… Какъ я радъ, что, наконецъ, встрѣтилъ васъ!

Рудокоповъ началъ разспрашивать барона, что онъ чувствуетъ, съ какихъ поръ онъ сталъ хирѣть, кто его лечитъ и чѣмъ.

Баронъ улыбался ужасной улыбкой и молчалъ, глядя въ глаза доктору. Улыбка эта непріятно подѣйствовала даже и на такого хладнокровнаго человѣка, какъ Рудокоповъ.