Даниил Хармс - Меня называют Капуцином

Юноша что-то сказал. Господин, похожий на врача прислушался. Юноша сказал: «Лодки плывут». Господин нагнулся над юношей.

– Что с вами, мой дорогой друг? – спросил господин, наклоняясь к юноше. Юноша молча лежал на спине, но лицо его было повернуто к стенке.

Юноша молчал.

– Хорошо, – сказал господин выпрямляясь, – Вы не желаете отвечать вашему другу. Хорошо.

Господин пожал плечами и отошел к окну.

– Дайте лодку, – произнес юноша.

Господин, стоя у окна хихикнул.

Прошло минут восемь. Юноша отыскал глазами господина в крахмальном воротничке и сказал:

– Доктор, скажите мне откровенно: я умираю?

– Видите ли, – сказал доктор, играя цепочкой от часов. – Я бы не хотел отвечать на ваш вопрос. Я даже не имею права отвечать на него.

– То, что вы сказали, вполне достаточно, – сказал юноша. – Теперь я знаю, что надежд нет.

– Ну уж это ваша фантазия, – сказал доктор. – Я вам про надежды не сказал ни слова.

– Доктор, вы меня считаете за дурака. Но уверяю вас, что я не так глуп и прекрасно понимаю свое положение.

Доктор хихикнул и пожал плечами.

– Ваше положение таково, – сказал он, – что понять вам его невозможно.

<1940>

На улицах становилось тише. На перекрестках стояли люди, дожидаясь трамвая. Некоторые, потеряв надежду, уходили пешком. И вот на одном из перекрестков Петроградской Стороны, осталось всего два человека. Один из них был очень небольшого роста, с круглым лицом и оттопыренными ушами. Второй был чуточку повыше и, как видно, хромал на левую ногу. Они не были знакомы друг с другом, но общий интерес к трамваю, заставил их разговориться. Разговор начал хромой.

– Уж не знаю, – сказал он, как бы ни к кому не обращаясь. – Пожалуй не стоит и дожидаться.

Круглолицый повернулся к хромому и сказал:

– Нет, я думаю еще может придти.

<1940>

В трамвае сидели два человека и рассуждали так: Один говорил: «Я не верю в загробную жизнь. Реальных доказательств того, что загробная жизнь существует – не имеется. И авторитетных свидетельств о ней мы не знаем. В религиях же о ней говорится либо очень неубедительно, например в исламе, либо очень туманно, например в христианстве, либо ничего не говорится, например в библии, либо прямо говорится, что ее нет, например в буддизме. Случаи ясновидения, пророчества, разных чудес и даже привидений прямого отношения к загробной жизни не имеют и отнюдь не служат доказательством ее существования. Меня нисколько не интересуют рассказы подобные тому, как один человек увидел во сне льва и на другой день был убит вырвавшимся из Зоологического сада львом. Меня интересует только вопрос: есть ли загробная жизнь или ее нет? Скажите, как по-вашему?»

Второй собеседник сказал: «Отвечу вам так: на ваш вопрос вы никогда не получите ответа, а если получите когда-нибудь ответ, то не верьте ему. Только вы сами сможете ответить на этот вопрос. Если вы ответите да, то будет да, если вы ответите нет, то будет нет. Только ответить надо с полным убеждением, без тени сомнения, или, точнее говоря, с абсолютной верой в свой ответ».

Первый собеседник сказал: «Я бы охотно ответил себе. Но ответить надо с верой. А чтобы ответить с верой, надо быть уверенным в истинности своего ответа. А где мне взять эту уверенность?»

Второй собеседник сказал: Уверенность, или точнее, веру нельзя приобрести, ее можно только развить в себе.

Первый собеседник сказал: Как же я могу развить в себе веру в свой ответ, когда я даже не знаю, что отвечать да или нет.

Второй собеседник сказал: Выберите себе то, что вам больше нравится.

– Сейчас будет наша остановка, – сказал первый собеседник и оба встали со своих мест, чтобы идти к выходу.

– Простите, – обратился к ним какой-то военный черезвычайно высокого роста. – Я слышал ваш разговор и меня, извините, заинтересовало: как это могут два еще молодых человека серьезно говорить о том, есть ли загробная жизнь, или ее нет?

<1940>

Антон Михайлович плюнул, сказал «эх», опять плюнул, опять сказал «эх», опять плюнул, опять сказал «эх» и ушел. И Бог с ним. Расскажу лучше про Илью Павловича.

Илья Павлович родился в 1893 году, в Константинополе. Еще маленьким мальчиком его перевезли в Петербург и тут он окончил немецкую школу на Кирочной улице. Потом он служил в каком-то магазине, потом еще чего-то делал, а, в начале революции, эмигрировал за границу. Ну и Бог с ним. Я лучше расскажу про Анну Игнатиевну.

Но про Анну Игнатиевну рассказать не так-то просто. Во-первых я о ней ничего не знаю, а во-вторых я сейчас упал со стула и забыл о чем собирался рассказывать. Я лучше расскажу о себе.

Я высокого роста, неглупый, одеваюсь изящно и со вкусом, не пью, на скачки не хожу, но к дамам тянусь. И дамы не избегают меня. Даже любят, когда я с ними гуляю. Серафима Измайловна неоднократно приглашала меня к себе, и Зинаида Яковлевна тоже говорила, что она всегда рада меня видеть. Но вот с Мариной Петровной у меня вышел забавный случай о котором я и хочу рассказать. Случай вполне обыкновенный, но все же забавный ибо Марина Петровна, благодаря меня, совершенно облысела, как ладонь. Случилось это так: пришел я однажды к Марине Петровне, а она трах! и облысела. Вот и всё.

9–10 июня 1941

Не хвастаясь, могу сказать, что когда Володя ударил меня по уху и плюнул мне в лоб, я так его схватил, что он этого не забудет. Уже потом я бил его примусом, а утюгом я бил его вечером. Так что умер он совсем не сразу. Это не доказательство, что ногу я отрезал ему еще днем. Тогда он был еще жив. А Андрюшу я убил просто по инерции, и в этом я себя не могу обвинить. Зачем Андрюша с Елизаветой Антоновной попались мне под руку? Им было не́ к чему выскакивать из-за двери. Меня обвиняют в кровожадности, говорят я пил кровь, но это неверно, я подлизывал кровяные лужи и пятна; это естественная потребность человека уничтожить следы своего, хотя бы и пустяшного, преступления. А также я не насиловал Елизавету Антоновну. Во-первых она уже не была девушкой, а во-вторых я имел дело с трупом, и ей жаловаться не приходится. Что из того, что она вот-вот должна была родить? Я и вытащил ребенка. А то, что он вообще не жилец был на этом свете, в этом уж не моя вина. Не я оторвал ему голову, причиной тому была его тонкая шея. Он был создан не для жизни сей. Это верно, что я сапогом размазал по́ полу их собачку. Но это уж цинизм обвинять меня в убийстве собаки, когда тут рядом, можно сказать, уничтожены три человеческие жизни. Ребенка я не считаю. Ну хорошо: во всем этом (я могу согласиться) можно усмотреть некоторую жестокость с моей стороны. Но считать преступлением то, что я сел и испражнился на свои жертвы, – это уже, извините, абсурд. Испражняться – потребность естественная, а следовательно и отнюдь не преступная. Таким образом, я понимаю опасения моего защитника, но все же надеюсь на полное оправдание.