Зинаида Гиппиус - Том 6. Живые лица

Но я не знал тогда о нем такого,
Что вам он откровенно рассказал».
«А вы подслушали?» – И Дант сурово

Взглянул. Но тот, спеша, ему сказал:
«Ах, не сердитесь, это я невольно…
И хоть не знал – я всё подозревал.

Вас огорчить мне, право, было б больно.
Я не подслушал… Да и что о нем!»
Но Дант опять прервал его: «Довольно!

Хотите рассказать мне о своем –
Так говорите!» Данте был расстроен.
Ведь все они, должно быть, об одном!

Да и жилец казался беспокоен.
Ему б уняться и рассказ начать,
Так нет, завел: «Я, право, недостоин

Подобных подозрений. Я не тать,
Но у меня уже такие уши.
Я был вблизи, я не хотел мешать,

И, не подслушивая, всё же слушал.
Однако, вот история моя:
Различные мы с этим, первым, души.

И я скажу вам, правды не тая,
Что если в чем-нибудь мы с ним и схожи
В одном, ведь, океане он – и я, –

То это видимая лишь похожесть,
А на земле я по-иному жил.
Пусть наказание одно и то же,

Но у меня как будто больше сил.
За Время – главная моя расплата
Я с ним не очень на земле дружил.

Я не считал его напрасной траты,
И Время, то, что было мне дано,
Я проклинал. Я веровал когда-то,

Что мне оно ошибкою дано.
Я о другом мечтал, о лучшем, милом,
Которому прийти хоть суждено,

Да после… С этим же, моим, постылым,
Я даже вовсе знаться не хотел.
Мне это просто было не по силам.

И я проклятий прекратить не смел.
Вот Время мне за них и отомстило,
С ним справиться я, видно, не умел,

Сюда оно меня и засадило,
Как водяной сижу какой-то зверь.
Ах, если бы оно меня простило!

Пусть лишь придет, скажу ему: «Поверь,
Я понял здесь, что без тебя мне худо.
Прости меня, не прежний я теперь».

Да вот, ни Время, и никто оттуда
Не приходил сюда, один лишь вы.
И я смотрю на вас – ну как на чудо.

Боюсь, не потерять бы головы!
Хочу еще признаться: ненавидел
Не Время только я одно, – увы! –

Но все народы на земле. Не видел
В их поведеньи правды никакой.
Лишь здесь узнал, Кого я тем обидел!

А признавал один народ я – свой.
Мы были с ним разделены пространством,
И уж давно… Но так как был он мой –

Его оправдывал я с постоянством
Упорным. Быстро находил всему
В нем объясненье, даже окаянству,

Которое, любя, прощал ему, –
С людьми ж имел другое повеленье:
Я не прощал почти что никому.

Я зло в них видел. Злу же нет прощенья,
Бороться надобно со злом всегда.
И зачастую я терял терпенье,

Что для меня немалая беда;
Я, позабыв, что все они мне братья,
Не зло, – самих людей громил тогда,

И щедро сыпал я на них проклятья.
Сказал один какой-то: «Он жесток».
Но, не желая этого признать, я

Такого слова выдержать не мог,
Кричу: «Покорствовать такому веку?
Рекой широкой разлит в нем порок!

Жестоким надо быть и человеку!»
Он что-то о смиреньи… «Это плен! –
Я закричал. – Переплывите реку

Сначала и убейте зло измен,
Потом уж о смиреньи говорите.
Атак оно – один словесный тлен.

В тлену смиренья – что вы сотворите?
А надо творчески любить и жить!
Смирением вы зла не победите!»

Так и не мог меня он убедить,
Что в наше время истина – смиренье.
Но я потом задумался: как быть.

Какое же мое-то назначенье?
Кто сам-то я – пророк или поэт?
Я долго думал в этом направленьи.

И всё казалось, что ответа нет.
Потом пришло мне в голову такое:
Примеры есть; и может быть ответ

Как раз – что вместе то я и другое.
Не вижу ль ясно я начатки зла?
Искоренять мне надобно всё злое,

Средь зла моя дорога пролегла,
Но где оружия, каких мне надо,
Бороться с ним, чтобы душа могла

Победу получить себе в награду?
Я об оружии везде кричал,
Кричал, что знаю, и что сердце радо

Оружию, какое я избрал.
Оно – любовь. Но сам-то я всегда ли
Его одно в борьбе употреблял?

Я вижу, да, вы верно угадали,
Признанием не удивлю я вас:
Когда особенно мне возражали,

Оружием боролся я подчас
Другим, не очень с этим первым схожим,
И не один бывало это раз.

Да выходило всё одно и то же,
А чаще даже ровно ничего,
Хоть обличал я с каждым разом строже.

И зло вокруг меня росло. Его
Без устали во всех искореняя,
Я не жалел и тела своего,

От тягостных трудов заболевая.
Но о любви – не счесть моих речей!
Особенно о той, что я, мечтая,

Сам ожидал и для себя. О ней
Я думал так: «Придет же сокровенный
Тот час, когда – о, только бы скорей! –

Час встречи с той, кого я совершенной
И вечною любовью полюблю.
Он будет же, – я верю неизменно

И лишь о нем судьбу всегда молю.
Тогда, конечно, будет всё иное,
И жизнь я надвое переломлю;

Я одиночество забуду злое…
Свята любовь, когда она одна.
А не одна – так это уж другое,

Но не любовь. И та, что мне дана
В подруги издавна, – ведь я же с нею
Так одинок! Пускай меня она

И любит с верностью. Но не умею
О дорогом я с нею говорить.
Своих поэм ей и читать не смею…

Нет, лучше вовсе без любви прожить
До будущей моей блаженной встречи
И с тем же пламенем произносить

Мои громящие безумство речи.
И, коль придется, жертвенно страдать
Да биться средь чужих противоречий.

А если и своих? Хотел я звать
Людей к Тому, Кого… ведь я увидел,
Но только здесь – а раньше мог ли знать?

Как вместе с Временем – Его обидел…
А на земле я лишь в раздумья час
И океан, и эту мглу провидел…

Но кажется, я затянул рассказ.
Еще одно последнее признанье,
И утомлять не стану больше вас.

Я приобрел здесь новое сознанье,
Но даже в этой мертвой тишине,
Осталось у меня непониманье

Того, что раз случилось. Странно мне
Подумать, почему оно так было.
Я кой-чего не помню. Но вполне

Вот этот случай сердце не забыло.
Вы видели: я столько знал людей,
И все ко мне ужасно были милы,

Но не знавал я среди них – друзей.
Единственный мне другом показался
И дружбы удостоился моей.