Александр Герцен - Том 11. Былое и думы. Часть 6-8

21 Вместо: лицом, – было: лицом и довольно сгорбившегося,

24 Вместо: Старик прятался в воротник – было: Сразу я не узнал Головина

25–26 Вместо: Я приостановился… Головин шел – было: Я сначала приостановился… он шел своей дорогой

Стр. 426

3 Вместо: обругал – было: такую же или большую глупость

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

<���Глава I>

ВАРИАНТЫ «КОЛОКОЛА»

Стр. 441

20 После: русская… //… Мирное наслаждение горными отелями и видами русских министров было возмущено на днях встречей в Интерлакене двух старых знакомых: Головнин, министр просвещения, встретился с известным литератором П. В. Долгоруковым. – «Здравствуйте, Александр Васильевич», – говорит Долгоруков. – «Мы больше с вами не знакомы», – отвечает просвещение, приподняв шляпу. Долгоруков ему в ответ… Мало ли чем старые знакомые могут заключить свое знакомство, когда один говорит «здравствуйте», а другой по казенной надобности отвечает «мы с вами больше не знакомы». Не все звучно в печати, что звучно viva voce!

Окончивши знакомство, Головнин уехал из Интерлакена, не окончивши курса. Это приобретет ему большую популярность между студентами, находящимися в том же положении.

История эта сделала сенсацию , многие из русских оставили Интерлакен, кто поехал в Тун, кто в Бриенц. Одни финансы в таком расстроенном состоянии, что Рейтерн остался долечивать их горными вершинами.

Головнинская встреча с Долгоруковым была вторая неудача для бедного министра просвещения в нынешнем году.

Мне рассказывали, что несколько месяцев тому назад он взялся ходатайствовать о Константине Николаевиче перед Катковым. Головнин хотел выхлопотать для Каткова, если он положит гнев на милость, какие-то льготы при пересылке по почте «Московских ведомостей». Катков соглашался оставить в покое великого князя, но требовал для себя, сверх почтовой льготы, не в пример прочим, бесцензурности – на том, вероятно, основании, что он, как Сусанин, спас царский дом от поляков и, следовательно, имеет право на то, чтоб быть «вольным газетопашцем». Головнин похлопотал – не удалось. Сусанин наш подождал, – толку нет, он и пошел снова намекать и подводить дальние апроши… – не великий ли, мол, князь жжет Россию?.. Что Польша горит от его управления – сомневаться мудрено: почему, в самом деле, ни он, ни маркиз Велепольский не догадались сослать в Сибирь все зажигательные спички и всех делающих их? Словом, в то самое время, как Головнин обнадеживал великого князя и говорил ему, что «смягчил» «Московские ведомости», друг Муравьева продолжал свое следствие о якобы чинимых злоупотреблениях прежним наместником Польши, отрешенным «Московскими ведомостями» от дел, и даже намекнул, что он поддерживал «Колокол», когда это было нужно.

Положение великого князя становится вовсе не легкое. «Московские ведомости» косятся на Грузию, и Михаилу Николаевичу не сдобровать. Назови государь Леонтьева своим меньшим братом, Катков и его заподозрит в сепаратизме и желании иметь особенного статс-секретаря при редакции. Одно положение хуже и есть великокняжеского – это положение Шедо-Ферроти. Что бы кто бы ни написал, в Риге или в Кельне, в «Daily News» или в «Крестовой газете», – а уж Шедо-Ферроти достанется от Сусанина.

A propos к доносам и доносчикам, чернильным инквизиторам и литературным полицмейстерам: один военный господин, заслуживающий полного доверия, рассказывал мне некоторые подробности, не важные, но характеристические, о финале дела Серно-Соловьевича, о роли (известного своими собственными историями) Корниолин-Пинского во время следствия и пр. От него я узнал, что другой член Государственного совета, говоривший в пользу обвиненных, был князь Суворов, что несчастный Траверсе умер в тюрьме; что Тургенев с большим успехом цитировал в свою пользу отрывки из «Колокола», засвидетельствованные в парижском посольстве. Процесс составляет, говорят, четырнадцать томов.

Серно-Соловьевич, как мы и знали, везде, во всем вел себя удивительно. Сенаторы были подавлены его благородством, его доблестью.

Суворов хотел, чтоб осужденных везли в каретах на площадь, но благосердый Александр Николаевич, с не менее благосердым третьим отделением, велели их везти на какой-то колеснице. В мелких жестокостях всего больше обрисовывается сердце человека. Сила, энергия иногда увлекаются до жестокости, но никогда не колют булавками.

Настоящий поэт палачей, впрочем, тот из них, который придумал читать Серно-Соловьевичу и его товарищам сентенцию вместе с каким-то господином, делавшим фальшивые документы. Суворов восставал и против этого, но его величество хотело показать, что «не боится злоумышленников».

…Пойду лучше опять смотреть на пустую площадь и на спящую собаку, наши сплетни, как все наши разговоры, как все мысли, чем бы ни начинались, все-таки оканчиваются мрачной ненавистью и печальным презрением…

В заключение говорят, что Михайлов и Чернышевский очень больны…

Стр. 442

22 После: русские //Да ведь только русские и способны на такие дела.

– Я думаю, вы правы, – сказал я униженный и с стесненным сердцем пошел своей дорогой.

ВАРИАНТЫ РУКОПИСИ (СК)

Стр. 452

23–24 Вместо заголовков: II. С этого. 1. Живые цветы. – Последняя могиканка.

– было: VI. Moralisches [749]. С лишком десять лет тому назад сравнивал я так Лувелева Фоблаза с Орасом Ж. Санд.

С тех пор все точки над i выступили ярче, явились новые выражения, открылись еще ступени вниз. [От человеческого осталось одно – деньги. Если б не было покупки и продажи – можно было бы подумать, что мы возвратились в пастушески-патриархальные века горилл и орангутангов, сохранив от всей истории отсутствие излишних волос, неуместных цветов и гимнастической ловкости.

Мы говорим о Париже как о передовом городе… [другим еще далеко, за исключением его спутников] другие [поспеют] спутники, вроде Брюсселя, Женевы, и без того на его запятках.

Недавно толкуя об этом, я вспомнил, что и мне привелось видеть одну из последних могиканок, теперь совершенно исчезнувших. Эту-то встречу я и хочу рассказать.

1.

В начале 1849 г. – в минуту ложного выздоровления между двух болезней, в минуту какого-то колебанья и фальшивого покоя – я искал всякого шума и рассеянья, как будто чувствуя, что это последние].

26–28 Вместо: я ~ не протрезвлявшемуся – было: я, бросая салфетку и решительно вставая из-за стола в небольшом душном кабинете Café Anglais. Раз ужиная с одним русским художником, всегда кашлявшим и никогда вполне не протрезвлявшимся

28–30 Вместо: Мне ~ Лорреном. – было: Мне хотелось на свежий воздух, на шум и, несколько побаиваясь длинного tête-à-tête, я предложил ехать на оперный бал с моим невским Рафаилом.