Иван Истомин - Первые ласточки

— Нашла, холера бесстыдная. — Куш-Юр повесил малицу Сандры, вспомнил былую игру Эгруньки, она чуть не стреножила его. — У меня есть Сандра, любимая, дорогая. Дай-ка я поцелую тебя… ревнивую…

Сандра улыбнулась, но отстранила его:

— Ревнивая и есть. Погоди… Вон Евдок что-то хочет сказать…

— Я буду охранять Романа Ивановича, — сказал мальчик. — Каждый раз вечером начну сопровождать его домой. Не дадим ходу классовому врагу.

— Вот это да! — захохотал Куш-Юр. — Не дадим ходу!!

Илька с Федюнькой вышли во двор и увидели перед крыльцом дядюшкиного дома оленью упряжку. Илька присел на крыльцо, а Федюнька побежал к оленям. Вскоре из дядюшкиного дома вышли оленевод — высокий седой старик Елисей и его дочь — тетка Малань. Старик Елисей был сильно расстроен и без конца жаловался. Тетка Малань вытирала слезы.

— Ой-е-ей! — сокрушался старик Елисей. — Убежать дочери Ирке с остяком Микулем! Кормил его, сироту, сызмальства, а он… угнал дочь на оленях. Опозорили! Дочь связалась с остяком. Куда убежали — не знаем. Не видно следов. Тьфу!.. — Елисей выругался и застонал.

— Ой, беда-беда!.. — плакала тетка Малань. — Убежала сестра с остяком! Голову сняли, окаянные!..

— О Господи, такой позор… — Старик взял хорей и отошел с упряжкой к амбару. Сзади нарты лежала туша мяса. Елисей развязал тушу, и они вдвоем с Малань заволокли ее в амбар.

Выглянула из избы раздетая Елення: почему сидишь, мол, Иленька, и увидела упряжку и старика Елисея.

— Ох, несчастье! — сокрушенно стонал старик, подходя к нарте. — Паршивец и есть этот Микуль. Украсть дочку Ирку…

— Батюшки!.. — Елення приложила к губам передник. — Ирка убежала с остяком! — И скрылась в избе.

Малань заперла амбар и, все еще плача, постояла возле отца, а тот на чем свет проклинал непутевую дочь и остяка.

А Елення дома смеялась: «Вот так новость — зырянка убежала с остяком! Был бы он яран — куда ни шло, это у оленеводов случается. Взять Эгруньку и Яран-Яшку. Но с остяком… не бывало. Надо сходить узнать».

Она только накинула шаль, как зашла Наста, жена Петул-Вася. Наста красивее всех троих снох — черноволосая, чернобровая, черноглазая зырянка с приятным овальным лицом.

— Ты новость слыхала? — с порога начала Наста. — У Елисея Ирка убежала с остяком!..

— Слыхала, слыхала! Собралась пойти к вам… — Елення отложила шаль. — Что такое! Не видано, не слыхано!..

И они стали рядить да судить, то смеясь, то негодуя. Подумать только — с остяком связалась. Первый раз зырянка выходит за остяка.

— Наверно, поженились, коли убежали от глаз. — Наста засмеялась.

— Конечно. Вот ведь непутевые…

С внучкой на руках пришла старуха Анн.

— Ох!.. — вздохнула она, отпуская внучку, вылитую Насту. — Что же это такое творится? Без ножа зарезали, срамота на все село! — Она опустилась на скамейку, моргая заплаканными глазами.

— Ой, не говори, матушка! — Елення принялась раздевать ребенка. — Что же делать!..

— Мы уже тут горевали, горевали. — Наста так и не села. — Будут теребить на все село — родня убежала с остяком…

— Вот то-то и оно. — Старуха Анн никак не могла успокоиться. — Ой, беда-беда!..

Вечером пришли с работы Вась, Гриш и Пранэ, и когда собрались в доме и выслушали старика Елисея, то выяснилось, что никакой беды-то и нету.

— Микуль — остяк, верно. Но вырос-то он у тебя, в чуме оленевода, а не в юрте-землянке, — возразил Вась старику. — И притом юрта-землянка-то ничего не значит. В избе ли, в юрте ли, в чуме ли — от хозяйки зависит чистота! А тут еще любовь — к остяку ли, к ярану ли, к зырянину ли, к русскому ли… Это ноне нарушать нельзя! Нет, нельзя! Любовь — все! Никаких гвоздей!

Гриш поддержал:

— Верно. Куш-Юр любит Сандру, а Сандра — его. Поженились. Я, примерно, люблю Еленню… — Он посмотрел на нее, выглядывающую из-за косяка. — И она меня. Попробуйте запретить нам любить друг дружку. Ого!..

— Точно! — сказал Вась. — На свадьбе была драка из-за Еленни…

— Ну, хватит про меня, — возразила Елення. — Про Ирку да Микуля надо говорить.

— Так вот я и говорю, — продолжил Гриш, — что Ирка любит остяка Микуля. Ну и что ж? Микуль сам увез ее подале, чтоб не видели их в первую ночь. Так ведь?

— Так, — ответил Пранэ. — Мы с Малань тоже любим друг друга. Я бы тоже пошел в оленеводы. Но не умею караулить животных — растеряю оленей. Мне вообще-то не везет, даже на рыболовство. И дети умирают. Вот Лизка заболела скарлатиной — уже лежит, не может говорить. Конечно, умрет, — он тяжело вздохнул. — Тебе, тесть, надо помириться — остяк дак остяк. Не все ли равно. Главное, чтоб друг друга любили.

— Но где их искать? — сокрушался старик.

— Найдем, — Пранэ встал. — Может быть, уже приехали обратно. С повинной головой.

— Может быть, — вздохнул Елисей.

— Смех и горе. — Старая Анн, держа на руках младенца, тяжело поднялась на ноги и хотела идти в комнату к больной Лизе. Но Петул-Вась остановил ее.

— Лечил бы чем-нибудь, — сказала старая мать. — Погибнет…

— Не знаю, чем лечить. Я не врач, даже не фельдшер. Говорят, хороший лекарь наконец-то едет к нам в Мужи. Вот он-то, может, и вылечит скарлатину.

— Хороший лекарь?.. Фельдшер?.. К нам в Мужи?.. О-о-о! — заговорили кругом.

Старая Анн тяжело вздохнула и пошла в комнату к больной Лизе.

Лиза болела около недели и умерла — задушила ее скарлатина. Утром Илька услышал об этом от матери. Он не заплакал, а вытаращил глаза — ее же схоронят? Стал проситься к Лизе. Но мать и отец запретили — девочка умерла от скарлатины. Илька ничего не понял.

В этот же день Пранэ выкопал могилу, а Гриш сделал гроб и крест. Схоронили назавтра, в воскресенье, под вечер. Угадал холодный день, но провожать Лизу вышли все ребята. Они остановились поодаль, и Илька на нарточке вместе с ними. Пранэ запряг Воронка. Надо отвезти покойную в церковь, чтобы отслужить молебен, а потом на кладбище. Заплаканная Малань села возле гроба, рядом усадили старуху Анн.

— Охо-хо, — старуха Анн поискала слепыми глазами. — А Илька-то где? Иди-ка сюда, Иленька! Попрощайся с Лизой…

— Лиза тебе, Илька, помогала передвигаться. А теперь… — Малань уткнулась в гроб.

Илька силился взглянуть на лицо Лизы, но не мог — мешала покатая оглобля.

— Не вижу Лизы…

Гриш взял на руки Ильку, поднял, и мальчик увидел посинелое, похудевшее личико Лизы. Ему стало не по себе, что-то напугало его в облике Лизы, и он тихо заплакал. Гриш хотел усадить его на нарточку, но он забрыкал ногой.

— Хочу проводить Лизу вместе с бабушкой, — громко плакал Илька.

Елення проверила одежду на сыне, и Гриш привязал сзади саней нарточку с Илькой.

Свежая могила вырыта рядом с другой, с сестриной, занесенной сейчас толстым снегом и заметной лишь по детскому кресту. Вокруг множество других крестов, свежих и старых, уже перекосившихся, занесенных снегом до половины. Илька внимательно следил за мужиками. Они заколотили крышку гроба и понесли к вырытой яме, потихоньку опустили вниз. Все начали кидать и яму комочки мерзлой земли.