Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

– Началась об ѣдня? – спросилъ его молодой челов ѣкъ въ круглой с ѣрой шляп ѣи парусинномъ пальто, скорыми шагами, подходившій къ церкви.

– Н ѣтъ, батюшка ваше сіятельство, все васъ поджидали, – отв ѣчалъ Дьячокъ, давая ему дорогу.

– В ѣдь я просилъ Батюшку никогда не дожидаться, – сказалъ онъ красн ѣя, и пройдя въ боковыя двери, сталъ сзади клироса. Всл ѣдъ зат ѣмъ послышался благов ѣстъ, и Дьяконъ въ стихар ѣвышелъ на амвонъ.

Началась об ѣдня.

Молодой князь стоялъ совершенно прямо, внимательно сл ѣдилъ за службой, крестился во всю грудь и набожно преклонялъ голову. —

Все это онъ д ѣлалъ даже съ н ѣкоторою аффектаціею; казалось, что не чувство, a уб ѣжденіе руководило имъ. Когда бабуринской мужичокъ, не зная его, дотронулся до его плеча св ѣчкой и просилъ его передать «Микол ѣ», онъ съ видимымъ удовольствіемъ взялъ ее и, толкнувъ впереди стоящаго крестьянина, тоже сказалъ «Микол ѣ».

Сборные п ѣвчіе п ѣли складно, голоса были хороши, но дребезжащій старческій голосъ стараго дьячка одиноко раздававшийся иногда на л ѣвомъ клирос ѣкакъ-то бол ѣе соотв ѣтствовалъ спокойной прелести деревенской церкви, бол ѣе возбуждалъ отрадно согр ѣвающее религіозное чувство. Къ причастью подошли 2 старушки и н ѣсколько крестьянокъ съ грудными младенцами. Худощавый сгорбленный мужичокъ, помолившись передъ иконостасомъ, кланяясь и звоня колокольчикомъ, сталъ обходить прихожанъ, прося на Церковь Божію. Потомъ среди благогов ѣйнаго молчанія, прерываемаго только пронзительнымъ плачемъ д ѣтей и сдержаннымъ кашлемъ стариковъ, отдернулась зав ѣса, и Дьяконъ провозгласилъ священныя слова. Наконецъ Отецъ Поликарпъ благословилъ прихожанъ и вышелъ съ крестомъ изъ Царскихъ дверей.

Александръ Серг ѣевичь, пропустивъ впередъ себя жену и дочь, приблизился къ Священнику; люди значительные: прикащики, дворники, дворовые сд ѣлали тоже, но Отецъ Поликарпій обратился съ крестомъ къ молодому князю, который стоялъ сзади и который подъ обращенными на него со вс ѣхъ сторонъ любопытными взорами красн ѣя, какъ виноватый, долженъ былъ выйдти впередъ и приложиться прежде вс ѣхъ. Торопливо отв ѣтивъ на поздравленіе съ праздникомъ Священника и поклонившись Александръ Сергеевичу, у котораго при этомъ несмотря на приветливую улыбку губы сделались еще тонше, молодой челов ѣкъ, красн ѣя еще больше, выбрался изъ церкви и, завернувъ за уголъ, вышелъ въ маленькую часовню, построенную на кладбище.

Красногорскій пом ѣщикъ Князь Нехлюдовъ, котораго знакомые звали еще M-r Dmitri, а родные просто Митя и Дмитрий, и котораго мы впредь будемъ называть также, былъ третій сынъ изв ѣстнаго Князя Нехлюдова и Княгини Нехлюдовой, урожденной графини Б ѣлор ѣцкой. Княгиня умерла отъ родовъ дочери, меньшой сестры, Дмитрія, а старый Князь пережилъ ее только 4 года, такъ что четверо д ѣтей, изъ которыхъ старшему Николаю было тогда 9 л ѣтъ, а дочери 5, и большое, но отягченное долгами им ѣнье остались на рукахъ опекуновъ. Опекунами были: бывшій адъютантъ покойнаго Князя, отставной Штабъ-Ротмистръ Рыковъ, пом ѣщикъ Т-ой губерніи и Графиня Б ѣлор ѣцкая, вдова брата Княгини, искренній другъ покойнаго Князя. Первый принялъ на себя управленіе д ѣлами, вторая управленіе воспитаніемъ малол ѣтнихъ. Но потому ли, что одно трудн ѣе другаго, или потому что неодинаковыя чувства руководили опекунами, управленіе и воспитаніе шли не одинаково успешно. Черезъ 12 л ѣтъ д ѣти получили прекрасное св ѣтское и нравственное воспитаніе, и уменьшенное во время опеки изъ 3 до 2 тысячъ душъ растроенное им ѣніе. Старшій братъ Николай, окончивъ кандидатомъ курсъ въ Московскомъ Университете, поступилъ на службу въ Министерство Иностранных Д ѣлъ и, достигнувъ совершеннол ѣтія, по сов ѣту родныхъ, принялъ отъ Г-на Рыкова опеку. Память отца, оказывавшаго доверенность Г-ну Рыкову, была достаточная причина для сына, чтобы безотчетно принять отъ него д ѣла и дать ему отъ себя и братьевъ удостов ѣреніе въ исправности и верности счетовъ, очевидно безчестныхъ. Князь Николай однако скоро почувствовалъ свою неспособность управлять разстроенными д ѣлами, и побоявшись ответственности передъ братьями, предложилъ имъ съехаться въ Красныхъ Горкахъ и разделить именіе. Ваня, средній братъ, служившій на Кавказе, прислалъ доверенность Николаю и, полагаясь во всемъ на него, просилъ объ одномъ, чтобы сестре дать ровную часть именія, что точно также уже было решено между Николаемъ и Митей. Братья пріехали въ деревню, уравняли, какъ умели, 4 части, бросили жеребій, и Мите, который былъ еще въ третьемъ курсе Университета, достались Красныя Горки. Митя въ то время еще былъ очень, очень молодъ. Несмотря на выше обыкновенная, высокій ростъ, сильное сложеніе, и на выраженіе гордости и смелости въ походке, только издалека можно было принять его за взрослаго человека, вглядевшись же ближе, сейчасъ видно было, что онъ еще совершенный ребенокъ. Это зам ѣтно было и по плоскости груди и по длин ѣрукъ и по слишкомъ неопред ѣленнымъ очертаніямъ около глазъ и по св ѣтлому пушку, покрывавшему его верхнюю губу и щеки, а въ особенности, по совершенно д ѣтски-добродушной неутвердившейся улыбк ѣ. Онъ былъ нехорошъ собой, но пріятный контуръ лица, открытый выгнутый надъ бровями лобъ и узкіе необыкновенно-блестящіе с ѣрые глаза давали всей его физіогноміи, общій благородный характеръ ума и р ѣшительности. Кром ѣтого (несмотря на неряшество и б ѣдность, которыя онъ какъ будто любилъ или считалъ нужнымъ выказывать въ одежд ѣ) въ выраженіи рта, въ изгиб ѣспины, въ расположеніи волосъ и въ особенности въ прекрасной мужской рук ѣ, было что-то изобличавшее въ немъ челов ѣка неспособнаго подчиняться чужому вліянію, а рожденнаго для того, чтобы оказывать его. Что же касается до его характера, то ежели бы я могъ описать его, мой романъ тутъ бы и кончился.

Посл ѣразд ѣла Князь Николай у ѣхалъ въ Петербургъ, а Митя до конца ваканцій одинъ оставался въ деревн ѣ, и вотъ отрывокъ письма, которое онъ за годъ передъ т ѣмъ воскресеньемъ, съ котораго начинается нашъ разсказъ, писалъ въ Москву Графин ѣБ ѣлозерской.

J’ai pris une résolution, qui doit décider de mon sort: je quitte l'université pour me vouer à la vie de campagne, pour laquelle je me sens fait. – Au nom du Ciel, chère maman, ne vous moquez pas de moi. Je suis jeune, peut-être qu’en effet je suis encore enfant; mais cela ne m’empêche de sentir ma vocation de vouloir faire le bien et de l’aimer.

Comme je vous l’ai déjà écrit, j’ai trouvé les affaires dans un état de délabrement impossible à décrire. En voulant y mettre de l’ordre j’ai trouvé que le mal principal était dans le misérable état des paysans et que l’unique moyen d’y remédier était le tems et la patience et du tems et du travail.

Si vous aviez pu voir seulement Давыдка Козелъ et Иванъ Б ѣлый – deux de mes paysans – et la vie qu’ils mènent avec leurs familles je suis sûr que la vue seule de ces deux malheureux vous aurait mieux convaincu que tout ce que je pourrai dire pour vous expliquer ma résolution. N’est-ce pas mon devoir le plus sacré que de travailler au bonheur de ces 700 personnes, dont je dois être résponsable devant Dieu? N’est-ce pas une horreur, que d’abandonner ces pauvres et honnêtes gens aux fripons d’Упpaвляющie et старосты, pour des plans de plaisir ou d’ambition? Si je continue mes études, si je prends du service comme Nicolas, si même avec le tems (je que vous faites des plans d’ambition pour moi) j’occupe une place marquante, de quoi cela m’avancera-t-il? Les affaires dérangés à présent sans ma présence se dérangeront à un tel point, que peut être je serais obligé de perdre Красные Горки, qui nous sont à tous tellement chers, ma vocation manquée, je ne pourrais jamais être bon à rien et toute ma vie je ne cesserai de me reprocher d’avoir été la cause du malheur de mes sujets. Tandis que si je reste à la campagne, avec de la pérsévérance et du travail, j’éspère bientôt payer mes dettes, devenir indépendant, peut-être servir aux élections et le principal, faire le bonheur de mes paysans et le mien. Et pourquoi chercher ailleurs l’occasion d’être utile et de faire du bien, quand j’ai devant moi une carrière si belle et si noble.