Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

С ѣдой княжескій слуга давно на ципочкахъ принесъ кофе на серебрянномъ поднос ѣи, зная по опыту, что одно средство разсердить Князя было пом ѣшать ему въ то время, когда онъ играетъ, также осторожно и тихо вышелъ въ высокую дверь. Однако, должно быть весьма важный случай заставилъ его опять воротиться и молча дожидаться у двери, чтобы Князь оглянулся на него. Но звуки, которые вызывала пылкая фантазія, и странныя мысли, которыя, какъ-бы сл ѣдуя за ними, возникали въ юной голов ѣмоего героя, такъ увлекали все его вниманіе, что онъ не зам ѣчалъ ни почтительнаго положенія стараго Фоки, ни даже приближающегося по большой березовой алле ѣзвука почтоваго колокольчика, подв ѣшеннаго къ дышлу дорожной коляски. Въ дорожной коляск ѣ, на козлахъ, сид ѣли ямщикъ и щеголь, городской (слуга) съ замшевой сумкой черезъ плечо, въ триповомъ пальто и бархатной фуражк ѣ, а въ середин ѣмолодой челов ѣкъ, съ зам ѣтнымъ любопытствомъ и нетерп ѣніемъ, выглядывавшій въ садъ и на домъ. Не усп ѣли еще кони фыркнуть у подъ ѣзда, и лакей соскочить съ козелъ, какъ молодой челов ѣкъ, выказывая вс ѣпризнаки сильнаго волненія и удовольствія, б ѣжалъ уже по л ѣстниц ѣи спрашивалъ у встр ѣтившагося Фоки: «Дома-ли Князь?»

– Дома-съ.

– Гд ѣ-же онъ? Одинъ? Что онъ д ѣлаетъ? – спрашивалъ молодой челов ѣкъ, не дожидаясь отв ѣта и улыбаясь отъ внутренняя удовольствія.

– Одни-съ. Какъ прикажете доложить? – говорилъ Фока съ недовольнымъ видомъ, стараясь обогнать безпокойнаго гостя.

– Скажи: Исправникъ, слышишь? – сказалъ молодой челов ѣкъ, засм ѣявшись звучнымъ, необыкновенно пріятнымъ см ѣхомъ.

Николинька услыхалъ этотъ см ѣхъ. Онъ многое напоминалъ ему. Образъ челов ѣка, который см ѣялся такъ, и котораго онъ любилъ такъ, какъ любятъ только въ его л ѣта, живо предсталъ передъ нимъ. Но вид ѣть этаго челов ѣка было бы для него слишкомъ большимъ наслажденіемъ для того, чтобы онъ могъ пов ѣрить сразу этой мысли. Онъ принялъ слышанныя имъ звуки за одну изъ т ѣхъ мимолетныхъ грезъ, которыя безпорядочно бродили въ его воображеніи, и продолжалъ играть.

– Исправникъ прі ѣхали-съ, – сказалъ Фока почти шопотомъ, съ значительнымъ видомъ зажмуривая глаза.

– Какой Исправникъ? Зач ѣмъ Исправникъ? – сказалъ Николинька, съ озадаченнымъ видомъ оборачиваясь къ нему.

– Не могу знать-съ.

– Ахъ, Боже мой, зач ѣмъ это? что ему нужно? и зач ѣмъ ему нужно, не понимаю.

– Прикажете просить?

– Вотъ пріятно. Проводи его въ гостиную и попроси подождать.

Въ это время изъ за двери показалась веселая и красивая фигура гостя, который съ слезами на глазахъ и хохоча изъ вс ѣхъ силъ вб ѣгалъ въ комнату. Увидавъ его, Николинька н ѣсколько секундъ оставался совершенно неподвиженъ, схватилъ себя за голову, зажмурился и прошепталъ: «быть не можетъ», потомъ хот ѣлъ броситься къ гостю, хот ѣлъ что-то сказать ему, но им ѣлъ только силу привстать съ табурета и бл ѣдный, остановился [ 1 неразобр. ] .

Гость обнялъ его, и они кр ѣпко н ѣсколько разъ поц ѣловались. Оба были такъ сильно взволнованы, что они не могли ни минуты стоять на м ѣст ѣ, они чувствовали потребность ходить, д ѣлать что-нибудь, говорить хоть вещи самыя глупыя, неинтересныя ни для того, ни для другаго.

Въ званіи романиста, обязаннаго разсказывать не только поступки своихъ героевъ, но и самыя сокровенныя мысли и побужденія ихъ, я скажу вамъ, читатель, что ни тотъ, ни другой не чувствовали ни мал ѣйшего ни желанія, ни удовольствія обниматься и ц ѣловаться, но сд ѣлали это именно потому, что находились въ положеніи напряженной безц ѣльной д ѣятельности, о которой я говорилъ, и потому, что они, встр ѣчаясь въ первый разъ посл ѣдружеской связи, соединившей ихъ 4 года тому назадъ, они, несмотря на сильное волненіе, чувствовали н ѣкоторую неловкость и желали ч ѣмъ-нибудь прекратить ее. – Кто не испытывалъ подобнаго тройнаго см ѣшаннаго чувства радости, безпокойства и зам ѣшательства при свиданіи съ людьми, которыхъ любишь: какъ-то хочется смотр ѣть въ глава другъ другу, и вм ѣст ѣкакъ будто сов ѣстно, хочется излить всю свою радость, а выходятъ какія-то странные слова, – вопросы: «когда прі ѣхалъ?» и «хороша-ли дорога?» и т. п. Только долго, долго посл ѣпервой минуты успокоишься такъ, что съум ѣешь выразить свою радость и сказать вещи, которыя, Богъ знаетъ, почему, задерживаются и просятся изъ глубины сердца. Такъ сд ѣлалъ и Николинька. Онъ сначала спрашивалъ, не хочетъ ли об ѣдать его другъ, останавливался-ли онъ въ город ѣ, ходилъ большими шагами по комнат ѣ, садился за рояль, тотчасъ-же вскакивалъ и опять ходилъ по комнат ѣ, безпрестанно оглядываясь на гостя; наконецъ, онъ сталъ противъ него, положилъ ему руку на плечо и съ слезами на глазахъ сказалъ:

– Ты не пов ѣришь, Ламинскій, какъ я счастливъ, что тебя вижу.

Кто не слыхалъ въ нашъ в ѣкъ остроумныхъ фразъ о устар ѣлости чувства дружбы и шуточекъ надъ Касторомъ и Полюксомъ, и кто въ своей молодости не чувствовалъ страстнаго, необъяснимая влеченія къ челов ѣку, съ которымъ не им ѣлъ ничего общаго, кром ѣэтаго чувства? Чему же в ѣрить: фразамъ, или голосу сердца?

– Какимъ ты пом ѣщикомъ, – говорилъ Ламинскій, оглядывая съ головы до ногъ Николиньку.

– А ты право выросъ, – говорилъ Николинька.

– Помнишь ты еще ту польку, подъ которую мы танцовали съ Варенькой? – спрашивалъ Ламинскій.

Николинька садился за рояль и игралъ эту польку.

Въ этомъ, безъ сомн ѣнія, не выражается дружба, въ которую вы не хотите в ѣрить, но ежели бы можно было выразить словами то, что они чувствовали, я бы сказалъ вамъ многое, и вы пов ѣрили бы. Мн ѣкажется, для этаго даже достаточно бы было взглянуть на лицо моего героя. Столько въ немъ было истинной радости и счастія. Даже с ѣдой Фока, остановившись у притолки, съ почтительной, чуть зам ѣтной улыбкой одобренія смотр ѣлъ на своего господина и думалъ съ сожал ѣніемъ: «такъ-то и князь, покойникъ, ихъ д ѣдушка, любилъ гостей принимать. Только покойникъ важный былъ, а нашъ молодъ еще, – не знаетъ порядковъ, какъ гостей угостить».

Пускай Фока судитъ по-своему; чистое и ясное чувство любви и радости, озаряющее душу Николиньки, нисколько не померкнетъ отъ этаго.

–

Старый ломберный штучный столъ, съ желобками для бостонныхъ марокъ и съ латунью по краямъ, былъ поставленъ и симметрично накрытъ Фокою въ саду, подъ просв ѣчивающею, колеблющейся т ѣнью темнозеленыхъ высокихъ липъ. Б ѣлая старинная камчатная скатерть казалась еще б ѣл ѣе, форма старинныхъ круглыхъ ложекъ и выписанныхъ еще старымъ княземъ кіевскихъ тарелокъ еще красив ѣе и старинн ѣе, серебряная р ѣзная кружка, въ которой было пиво, одна роскошь стола, которую позволялъ себ ѣНиколинька, еще отчетлив ѣе и почтенн ѣе. Николинька до об ѣда водилъ своего друга по вс ѣмъ своимъ заведеніямъ.