Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

– Игнатъ, – сказалъ Князь.

– Чего изволите, – отв ѣчалъ онъ, бросая подушку на землю.

– Вотъ, братецъ, я принесъ теб ѣденьги, – сказалъ Князь, опуская глаза и доставая знакомую намъ смятую пачку ассигнацій, – которыя об ѣщалъ дать теб ѣотъ Шкалика. Смотри-же, забудь все, что онъ сд ѣлалъ, и не им ѣй на него больше зла. Кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ, – прибавилъ Николинька для популярности р ѣчи.

Игнатъ молчалъ и, улыбаясь глазами, съ любопытствомъ сл ѣдилъ за движеніемъ рукъ Николиньки, которыя тряслись, разбирая смявшуюся въ лепешку пачку ассигнацій. Молчание, продолжавшееся все это время, было крайне тягостно для моего заст ѣнчиваго героя. По какой-то странной причин ѣонъ всегда терялся и красн ѣлъ, когда ему приходилось давать деньги, но теперь въ особенности онъ чувствовалъ себя въ неловкомъ положеніи. Наконецъ 15 р. отсчитаны, и Николинька подаетъ ихъ, но тутъ Игнатъ начинаетъ улыбаться, чесать затылокъ и говорить: «на что мн ѣего деньги? Ваше Сіятельство, я и такъ попрекать не стану. Съ к ѣмъ гр ѣхъ не случается».

Въ это время подходитъ сгорбленный, но еще кр ѣпкій старикъ съ багровой пл ѣшью посередин ѣб ѣлыхъ, какъ сн ѣгъ, волосъ съ с ѣдою желтоватою бородою и нависшими бровями, изъ подъ которыхъ весело смотрятъ два умные, прекрасные глаза: это самъ старикъ Болха пришелъ съ осика посмотр ѣть, что ребята работаютъ. Николинька обращается къ нему и сначала объясняетъ все д ѣло. Старикъ внимательно слушаетъ д ѣло и р ѣзко обращается къ Карпу. «Возьми деньги. Благодари Его Сіятельство», говоритъ онъ Игнату и самъ кланяется.

– Меня не за что благодарить.

Сваливъ наконецъ эту тяжелую для него обузу, Николинька по своему обыкновенію вступилъ въ хозяйственный разговоръ съ старикомъ, котораго умные р ѣчи и сов ѣты онъ любилъ слушать, и, разговаривая, пошелъ посмотр ѣть съ нимъ новую хату.

Войдя въ избу, старикъ еще разъ поклонился, смахнулъ полой зипуна съ лавки передняго угла и, улыбаясь, спросилъ: «ч ѣмъ васъ просить, Ваше Сіятельство».

Изба была б ѣлая (съ трубой), просторная, съ полатями и нарами: св ѣжія осиновыя бревны, между которыми видн ѣлся недавно завядшій мохъ, еще не почерн ѣли, новыя лавки и полати не сгладились, и полъ еще не убился. Одна молодая, худощавая, хорошенькая крестьянская женщина, жена Ильи, сид ѣла на нарахъ и качала ногой зыбку, прив ѣшанную на шест ѣкъ потолку, въ которой задремалъ ея ребенокъ, другая, Карпова хозяйка, плотная, краснолицая баба, засучивъ выше локтя сильныя, загор ѣлыя руки, передъ печью крошила лукъ въ деревянной чашк ѣ. А ѳенька была въ огород ѣ. Въ изб ѣкром ѣсолнечнаго жара было жарко отъ печи, и сильно пахло только что испеченнымъ хл ѣбомъ. Съ полатей поглядывали внизъ курчавыя головки двухъ д ѣтей, забравшихся туда въ ожиданіи об ѣда. – Николинька съ ѣлъ кусокъ горячаго хл ѣба, похвалилъ избу, хл ѣбъ, хорошенькую д ѣвочку, которая, закрывши глазенки, чуть зам ѣтно дышала, раскидавшись въ зыбк ѣи не желая ст ѣснять добрыхъ мужичковъ, поторопился выдти на дворъ и въ самомъ пріятномъ расположеніи духа пошелъ съ старикомъ посмотр ѣть его осикъ. – Былъ часъ десятый; прозрачныя б ѣлыя тучи только начинали собираться на краяхъ ярко-голубаго неба; теплое, іюньское солнушко прошло 1/ 4пути и весело играло на фольг ѣобразка, стоящаго на середин ѣосика, оно кидало яркія т ѣни и цв ѣты на новую соломенную крышу маленькаго рубленнаго мшенника, стоящаго въ углу ос ѣка, на просв ѣчивающіе плетни, покрытые соломой, около которыхъ симетрично разставлены улья, покрытые отр ѣзками досокъ, на старыя липы съ св ѣжей, темной листвой, чуть слышно колыхаемой легкимъ в ѣтромъ, на низкую траву, пробивающуюся между ульями, на рои шумящихъ и золотистыхъ пчелъ, носящихся по воздуху и даже на с ѣдую и плешивую голову старика, который съ полуулыбкой, выражающей довольство и гордость, вводилъ Николиньку въ свои исключительныя влад ѣнія. Николиньк ѣбыло весело, онъ вид ѣлъ уже вс ѣхъ своихъ мужиковъ такими-же богатыми, такими-же добрыми, какъ старикъ Болха, они вс ѣулыбались, были совершенно счастливы и вс ѣмъ этимъ были обязаны ему; онъ забылъ даже о пчелахъ, который вились около его.

– Не прикажете-ли с ѣтку, Ваше Сіятельство, пчела теперь злая, кусаютъ? Меня не кусаютъ.

– Такъ и мн ѣне нужно.

– Какъ угодно, – отв ѣчалъ Болхинъ, оттыкая одну колодку и заглядывая въ отверстіе, покрытое шумящею и ползающею пчелою по кривымъ вощинамъ. Николинька заглянулъ тоже.

– Что скоро будутъ роиться? – Въ это время одна пчела забилась ему подъ шляпу и билась въ волосахъ, другая – ужалила за ухо. Больно ему было, б ѣдняжк ѣ, но онъ не поморщился и продолжалъ разговаривать.

– Коли роиться, вотъ только зачала брать-то, какъ сл ѣдуетъ. Изволите вид ѣть теперь съ калошкой идетъ, – сказалъ старикъ, затыкая опять улей и прижимая тряпкой ползающую пчелу. – «Лети, св ѣтъ, лети, – говорилъ онъ, огребая н ѣсколько пчелъ съ морщинистаго затылка. Пчелы не кусали его, но зато б ѣдный Николинька едва-едва выдерживалъ характеръ: не было м ѣста, гд ѣ-бы онъ не былъ ужаленъ, однако онъ продолжалъ распрашивать…

– А много у тебя колодокъ? – спросилъ Николинька, ступая къ калитк ѣ.

– Что Богъ далъ, – отв ѣчалъ Болхинъ, робко улыбаясь. – Вотъ, Ваше Сіятельство, я просить вашу милость хот ѣлъ, – продолжалъ онъ, подходя къ тоненькимъ колодкамъ, стоявшимъ подъ липами, – объ Осип ѣ, хоть-бы вы ему заказали въ своей деревн ѣтакъ дурно д ѣлать.

– Какъ дурно д ѣлать?

– Да воть, что ни годъ, свою пчелу на моихъ молодыхъ напущаетъ. Имъ бы поправляться, а чужая пчела у нихъ вощины повытаскиваетъ, да подс ѣкаетъ…

– Хорошо, посл ѣ, сейчасъ… – проговорилъ Николинька, не въ силахъ уже бол ѣе терп ѣть и, отмахиваясь, выб ѣжалъ въ калитку.

................................................................................................................................................

Однимъ изъ главныхъ правилъ Николиньки было во вс ѣхъ отношеніяхъ становиться на уровень мужиковъ и показывать имъ прим ѣръ вс ѣхъ крестьянскихъ доброд ѣтелей; но главная изъ этихъ доброд ѣтелей есть терп ѣніе, или лучше безропотная и спокойная сносность [?], которая пріобр ѣтается временемъ и тяжкимъ трудомъ, а онъ не видалъ еще ни того, ни другаго. Не знаю, см ѣяться-ли надъ нимъ, или жал ѣть его или удивляться ему, но гримасы и прыжки, которые заставила его сд ѣлать пчела, мучили его какъ преступленіе; онъ долго не могъ простить себ ѣтакой слабости и, нахмуривши свое молодое лицо, остановился посереди двора.

– Что я насчетъ ребятъ хот ѣлъ просить, Ваше Сіятельство, – сказалъ старикъ, какъ будто или д ѣйствительно не зам ѣчалъ грознаго вида барина.

– Что?

– Да вотъ лошадками, слава-те Господи, мы исправны, и батракъ есть, такъ барщина за нами не постоитъ.