Сергей Залыгин - Экологический роман

А еще дочь боялась Ленина: когда-то в детском садике руководительница объяснила: дядя Ленин - это такой дядя, который умер, но все равно жив и очень любит детей...

Глава пятаяАСЯ

В пятницу Голубев побывал в кадрах "кВч", оставил заявление, спросил:

- Сколько еще дней я обязан выходить на работу? Инспектор отдела, сильно разукрашенная дама, сильно молодящаяся,моложаво подергала плечиком.

- С начальником кадров говорили?

- Не говорил.

- Поговорите. Впрочем, я сама потолкую. На руках "Для служебного пользования" есть?

- Две инструкции.

- Сдадите мне под расписку в собачьем листочке. Расчет - через две недели. Работу можете подыскивать с сегодняшнего дня. Отмечаться в журнале прихода-ухода необязательно. Понятно объясняю?

- Вполне!

- Спасибо!

- Не за что!

Разговаривая таким вот образом в кадрах, Голубев думал: "К Асе, к Асе, к Асе!" Все впечатления, все, о чем Голубев думал в Асуане, на правом берегу Нила, он думал и впечатлялся не один - с Асей. И теперь (сию же минуту!) должен был ее видеть.

И звонил Асе и вчера и сегодня - безответно. Голубев думал - Ася на дежурстве: медицинская сестра Корнеева (до замужества Горелова) то и дело дежурила и за себя и за других сестер - отказывать она не умела, семьи не имела, всегда свободна.

- Ты жив?!- встречала Голубева Ася, когда он навещал ее. Голубев в ответ говорил Асе, что любит ее.

- Не верю! Голубева это потрясало.

- Почему?

- Для тебя это слишком легкомысленно. И непривычно.

- Я? Легкомысленный? Ты же знаешь - я зануда! Вот кто я!

- Тебе Бог велел быть легкомысленным - что ты пережил-то? Ничего завсю свою жизнь ты не пережил!

- Чуть не полвека живу.

- Пустяки! Ты не пережил таких дней, чтобы каждый за полвека!

- Виноват - в сравнении с тобой я не пережил ничего! Виноват. И встреча тут же принимала тот самый оттенок, которого и Голубев иАся хотели избежать, и Ася говорила:

- Виновата я! - Помолчав, говорила: - Я так долго была без тебя, такиздалека, так беспомощно о тебе думала, что теперь не знаю, не верю, чтоты - это ты. И о себе так же: я это или все еще не я?

- Ну, меня распознать ничего не стоит: нормальный человек...

- Самая невероятная вероятность! Поверить невозможно: нормальный.

- И ты не веришь...

- И я не верю... Знаешь, что я хочу сказать?

- Знаю...

- Что?

- Хочу сказать: давай повспоминаем...

- Ты ужасно догадливый, - улыбалась Ася. Как никто на свете онаулыбалась. Только в улыбке она и сказывалась, ни в чем другом не былони истинной ее доброты, ни души, ни любви.

Влюбленно они вспоминали годы школьные, почти что детство, учителей, спектакли и концерты, экскурсии в Суздаль, в Ростов Великий сучителем истории, Асиных родителей в огромной коммунальной квартире,вспоминали и удивлялись: такие тяжелые годы - тяжелее, труднее нынешних, но со всею очевидностью они были, а нынешние этой очевидностилишены.

Сперва вспоминалось не самое главное, что-нибудь совершенно случайное, а потом Ася вдруг спрашивала:

- Не помнишь ли, что ты делал десятого января тысяча девятьсот сорокпервого года? О чем думал? Постарайся, вспомни.

Голубев не помнил. И 2 февраля сорок девятого, и 17 апреля сорокседьмого - нет и нет.

- Мне эти дни запомнились...

- Чем?

- О тебе думала. Думала, а в это время случилось... Что случилось, Ася не говорила, снова спрашивала:

- Девятого мая сорок пятого года? Представь, в нашем бараке этакаяпартийность началась - страсть! Одни ликуют, песни поют, советскуювласть и Сталина благодарят, благодарят и плачут, другие ликуют молча, врастерянности и без песен, еще другие молчат, думают свое: вот если бынемцы советскую власть победили, если бы, если бы!

- Ты?

- Я снова поверила, что ты жив! Поверила, что еще не поздно молитьсяза тебя, чтобы ты был жив. Где ты был девятого мая?

9 мая 1945 года, рассказывал Голубев Асе, он был в Ленинграде -слушатель курсов по переподготовке военных гидрологов на гражданскийлад (говорилось, "переход на мирные рельсы"). Краткосрочные были курсы,полтора месяца, но лекции читали крупные гидрологи и гидротехники. Идомашние задания нужно было выполнять, ни дать ни взять студенческиевремена.

Ленинград от крыш до цоколей в шрамах. Малолюдный, а люди на егоулицах казались Голубеву невероятными - они были ленинградцами. Онвсматривался в лица: может быть, иконные лики?

Замечая среди них себя, Голубев недоумевал: вот он ездит с ними втрамвае, так же, как они, по карточке покупает хлебушко в магазинах, нохлеб имел такой разный смысл для него и для ленинградцев! Голубев всю жизнь прожил на этом свете, те - и на этом и на том.

Ася никогда не была в Ленинграде, но ленинградкой тоже была, теперьуже до конца жизни. Голубев так и говорил:

- Много-много раз ленинградка!Ася соглашалась:

- Все мы - оттуда...

- Откуда?

- Из блокады. Оттуда, где бывает только так, как не может быть.

Но "не может быть" - это позже, а тогда все возникло в двухкомнатноймосковской квартире Гореловых, затерявшейся в длинном-длинном и непомерно густо заселенном коридоре. Тайна приоткрылась Голубеву, когда онузнал, что весь этот коридор и еще что-то этажом выше некогда былособственностью инженера Горелова. Сказала ему об этом, поведала секретАся, Асин же секрет сам по себе не мог не быть для мальчика Голубевапрекрасным.

Впрочем, секреты открывались Голубеву один за другим.

Мать Аси, Елизавета Семеновна, происходила из очень богатой помещичьей семьи, девочкой вместе с родителями она побывала в Европе, одингод училась во Франции, другой - в Англии, окончила Высшие женскиепедагогические курсы в Петербурге, учительствовала в Сибири, в Змеиногорском округе Томской губернии - поехала туда на крестьянской телеге собозом переселенцев из губернии Курской, в дороге учила ребятишек,помогала взрослым читать-писать переселенческие бумаги.

Горелов-отец, инженер, имел предприятие строительных материалов иконструкций, был учредителем "Товарищества по устройству и улучшениюжилищ для нуждающегося трудящегося населения" и состоял в дружбе, былсподвижником знаменитого на весь мир инженера Владимира ГригорьевичаШухова. Шухов был крестным отцом Аси.

В той комнате, которая называлась Асиной, столовой и библиотекой,Голубев и Ася учили уроки и рассматривали семейные альбомы трибольших, два поменьше, все с золочеными застежками, все с фотографиямитаких людей, таких пейзажей, таких кораблей и лошадей, которых, казалось мальчику Голубеву, на свете быть не могло, но они все-таки были.Хочешь верь, хочешь нет - они были на этом свете.

И Шухова тоже видел мальчик Голубев, он бывал здесь, и на письменном столе Горелова-отца стояла модель башни Шухова - на всех обжитыхлюдьми континентах эта башня была признана выдающимся произведениеминженерного искусства (когда-то так и говорилось и учебники так назывались "Инженерное искусство") - металлические стержни, расположенныепод углом к горизонтали и строго параллельно друг другу, создавали множество ромбов идеальной формы, два ряда стержней соединялись в однуконструкцию металлическими же обручами. Прозрачность, легкость, простота и уверенность: только так, как есть, никак больше не может и не должнобыть. Наверху водонапорный бак - купол с усеченной луковицей, что-то отцерковной архитектуры.