Петр Краснов - Атаман Платов (сборник)

– Вы знаете про поведение так называемых революционеров и до сих пор ничего не предпринимаете. Ждать прибытия нового командира нечего. Мы просим доложить о них Червинову и удалить их от нас. Факты мы имеем: продажа оружия, разбрасывание прокламаций, пропаганда в ротной школе. Солдаты первой, третьей и военно-телеграфной рот резко отличаются от четвертой роты, где нет революционеров. Там дисциплина и порядок, а в других ротах вечные стычки сапер с унтер-офицерами. Неисполнение приказаний и неуместные рассуждения.

– Что же вы хотите? – спросил Киселев.

– Хотим их удаления.

– Подайте кто-нибудь рапорт.

– Не желаем.

– Почему?

– Рапорт дело официальное, может дойти до суда. Скандал для части, скандал для нас, офицеров, что мы в своей среде так долго терпели изменников присяге, да и разговоры пойдут.

– Хорошо! А подпишете мою докладную записку?

– Все подпишем! – Долго сочиняли письмо генералу и наконец написали. Каждый из нас подписал. Подписали и Унжиев с Ивановым, вызванные из Хаджалов.

Не прошло и двух недель, как пришла телеграмма от генерала с приказанием немедленно командировать меня в Тифлис в штаб бригады. Все удивились. Я сам был удивлен, но конечно, выехал тотчас же. Являюсь генералу.

– Садитесь, – говорит, а сам смотрит на меня пристально.

Я не знал, что Киселев послал уже письмо. Нам он сказал, что оно еще не отправлено. Осторожный человек. Потому-то я так и опешил, когда генерал прямо спросил меня, что я знаю о революционной деятельности офицеров, кто они и какие факты. Я молчал. Что же это, – доносчик, шпион, – подумал я про себя… И краска залила мое лицо.

– Вы не волнуйтесь, – серьезно обратился ко мне генерал. – Я вас пригласил сюда не для щекотливых расспросов, не для того, чтобы выведывать из вас что-либо. Я никогда не допустил бы себя до шпионажа через офицеров. Я призвал именно вас, потому что других офицеров знаю меньше. Вы сын моего сослуживца. Знаю также, что вы дворянин старинного рода и не станете играть судьбой людей, а поступите по чести. – Генерал помолчал. Его глаза твердо смотрели прямо на меня.

– Мне уже доподлинно известна деятельность князя Вачнадзе, Белкова, Святского, Зиневича и Зайцева, – продолжал он. – Зайцев изъявил желание быть переведенным в Сибирь и на днях это состоится. Остаются эти четыре. Если все то, что я узнал о них, верно, то они, безусловно вредны и преступники… И я должен предать их суду. Прежде же чем решиться на этот шаг, я хотел бы поговорить с некоторыми офицерами… и с вами первым.

Откуда он узнал, – думал я, – ведь Киселев еще не посылал нашего письма. Как бы в ответ на мои мысли, генерал сказал, что нужно спешить с решением, так как жандармское управление запросило уже генерала, известно ли ему о вредной деятельности некоторых офицеров.

– Я не могу ничего ответить, пока не узнаю подробно сам. И вот требую от вас чистосердечно сказать мне, правы ли жандармы или нет.

Почему же ты спрашиваешь меня, а не командира? – подумал я. И этот молчаливый вопрос понял генерал Червинов. Прямо как в мыслях читал.

– Командира не хочу запрашивать, может, быть и он еще ничего не знает, – сказал генерал. – Ведь не станут же революционеры говорить о своей деятельности.

Целая гамма чувств работала во мне. Стать доносчиком, шпионом!.. А они каковы?.. А убийство офицеров, а предполагаемая у нас резня?.. Наконец я совладал с собой.

– Я не могу вам доложить в точности об их деятельности, – ответил я. – Но должен сказать, что и у нас имеются сильные подозрения. Мне самому подпоручик Святский дал прокламацию, подписанную союзом кавказских офицеров. Таких прокламаций у него был полный сундук. Адъютант и командир отказались выдать им разрешение на покупку оружия, и они промолчали на это. Больше ничего не имею определенного, но все мы подозреваем, что они в союзе с революционерами. Мы уже и сами думали просить командира доложить вам об этом. Но мы просили не предавать дело огласке, не желая марать имя батальона. Мы просили о переводе этих офицеров в другие части.

– Не годится другие части употреблять, как свалочное место, и награждать их преступниками, – сказал генерал. – Если Святский передал вам прокламацию, и вы видели у него в сундуке связки прокламаций, как вы говорите, то он преступник. Политический преступник! Он должен быть судим, разжалован и заключен в крепость.

– Ничего не имею против, только сперва уберите из батальона, а потом передайте дело куда полагается. Их там арестуют и поступят с ними по закону.

– Во всяком случае я еще раз спрашиваю вас, подтвердите ли свое показание на суде, если нужно будет, под присягой?

– Мои слова остаются без изменения во всяком случае. Я говорю правду и повторю ее где угодно и всегда.

– Хорошо, передайте командиру, чтобы прислал ко мне штабс-капитана Селунского. Остальных я не буду вызывать.

Помнится, однако, он вызывал и Молчанова. Крепко хотели узнать все, зачем мы ездили поочередно в Тифлис, но так и не дознались, а мы конечно, отговорились, что ездили по своим делам.

Еще больше удивилась публика, когда прочла в приказе по бригаде о командировании 4-х офицеров в разные части Кавказского военного округа. Только не в строевые. Вачнадзе посылался в распоряжение Тамир-Хан-Шуринского воинского начальника. Другие попали в какие-то обозные батальоны и рабочие команды. Больше мы о них ничего и не слышали. Даже и не говорили о них. Так до сих пор и не знаю, кто был причиной их удаления, мы ли, или жандармы. Киселев упорно молчал.

Однако революционеры решили, что мы были причиной их удаления, и выражали за спиной всякие признаки неудовольствия. Но встречаться с нами избегали до самого отъезда.

Не помню уже по какому поводу, но мне пришлось в это время еще раз съездить в Тифлис. По дороге я застрял на станции, не было лошадей. Вдруг подъезжает экипаж, почтовый, конечно.

– Есть место? – спрашиваю я.

– Есть, садитесь.

Подхожу и вижу в экипаже князя Вачнадзе. Ни слова не сказали мы друг другу во весь путь до Евлаха. Будто никогда и знакомы не были. Не поздоровались даже. Я сначала ожидал, что он начнет со мной ссору, и решил не сдаваться, а в случае чего даже пустить в ход оружие.

Однако все прошло мирно.

Этим событием наш 2-ой Кавказский саперный батальон был спасен. Изгнанием революционеров – удалили гнездо заразы из нашего организма. Но почему его оставили вообще в русском организме?..

Классы мы начали поздно, почему экзамены намечались только в середине июня. Вдруг во второй половине мая неожиданно приехал Червинов.

– Хочу посмотреть классы, как идет работа.

– Какой прикажете?

– Да вот хоть подрывной.